Стража Лопухастых островов - Крапивин Владислав Петрович (книги без сокращений txt) 📗
Власик снимал и писал. Если кто-то думает, что эта работа легче других, то ошибается. Надо все вспомнить для журнала, надо успеть обернуться с видеокамерой, потому что наступали сумерки. Солнце утонуло в Плавнях, небо стало густо-синим, луна обрисовалась в нем выпукло и ярко. Пузырь чертыхался над мотором и предрекал обратное путешествие на веслах. Ладно хоть, что течение будет попутное.
–А ветер навстречу, – сумрачно сказал Соломинка. Но упрекать Пузыря не стал. Кто виноват, если двигатель – экспонат из музея…
Было еще довольно светло (да и не бывает в июне настоящей ночи), но все же Генка освещал фонариком разложенные на парусе детали мотора – чтобы хоть чем-то помочь Пузырю. Ига собрал у опушки сучья и разжигал костер. Власик со своим фонариком прошел в кусты и завозился там – видимо, пробирался все дальше.
–По одному далеко не уходить! – громко предупредил Соломинка.
–Я не далеко! – откликнулся из чащи Власик. И снова зашуршал. Потом стало тихо.
Власика подождали. Ну, не бежать же следом, если человеку надо одному… Потом Соломинка сказал:
– Что-то долго он там…
– Ну, может, живот заболел у человека, – заметил деликатный Лапоть.
Подождали еще.
– Покричим, – распорядился Соломинка. Покричали: «Власик! Власик!..» Один раз показалось, что кто-то откликнулся. Очень издалека. Покричали снова – никакого ответа.
– Это всё его склонность к самостоятельной разведке, – сумрачно разъяснил Лапоть.
– Пусть только вернется, я ему покажу склонность, – пообещал Соломинка.
Но вернется ли? Ох, кажется, надо искать…
Подковылял Казимир Гансович. Пролопотал что-то возбужденно и неразборчиво. А Ёжика-переводчика рядом не было.
– Еще раз, пожалуйста, – попросил Ига. И кажется, понял: – Он хочет отправиться в разведывательный полет!
Идею одобрили. Хотя что может разглядеть птица с высоты в сумеречной чаще? К тому же, не ночная…
– Летите, Казимир Гансович, – решил Соломинка. – Ига, Лапоть и я будем готовиться к поиску. Возьмите фонарики…
Казимир шумно взмыл. Что-то покричал издалека. Хлопанье крыльев стихло. Но скоро послышалось вновь, и светящийся в сумерках гусь опустился на лужайку.
– Ого-го! Га! Там!…
– Он говорит, что Власик возвращается, – обрадовался Ига.
И в самом деле послышался шум листвы. И Власик возник у разгоревшегося костра.
– Где тебя носило?! – подскочила к нему перепуганная Степка.
– Я… там… Кажется, я немножко увлекся и ушел далеко. Я хотел отозваться, но проглотил мошку, и у меня першило в горле… – Он по журавлиному поджимал и почесывал ноги (видимо, кнамий шарик не очень защищал от колючек здешнего леса).
– Три наряда вне очереди на камбуз, – ледяным тоном сообщил капитан Соломинка. Все притихли. До сих пор в экипаже не было таких строгостей. Но все понимали, что бестолковый О-пиратор получил за дело. Он, видимо, и сам это понимал. Вздохнул, почесался еще.
–Ребята… а зато я, кажется, нашел скважину…
«Там ступа с Бабою Ягой…»
– Стоп! – велел капитан Соломинка. Потому что все ринулись было в чащу, из которой только что явился Власик.
В самом деле, нельзя же бросать непогашенный костер, палатку, раскиданное имущество и приткнутую к берегу лодку. Кто-то должен остаться на вахте. А еще лучше – двое. Соломинка был вправе назначить часовых своей капитанской властью, никто бы не вздумал спорить. Но он был справедлив, он сказал:
– Жребий…
И тогда вмешался гусь. Он залопотал что-то успокоительное. И скоро стало понятно, что часовые не нужны. На всем острове кроме экипажа «Репейного беркута» нет ни одного человека и ни одного вредного существа, шкыдлы на Одинокий Петух не суются. Необходимо только пригасить огонь и на всякий случай вытянуть подальше на песок лодку.
Огонь пригасили. Лодку вытянули. И пошли за Власиком.
Все светили фонариками. Только у Степки фонарика не было, и она держалась за Игину рубашку.
Одинокий Петух – в отличие от других здешних островков и островов – порос настоящим лесом. Не высоким, но густым. Это была смесь ельника, осин и березок. А у самой земли переплелась местная дикая акация. Листья и цветы были у нее, как у обычной желтой акации, но стволы стелились у земли. Пробираться по такой чаще, да еще в сумерках – ой-ёй-ёй! Тем более, что гнучие стволы и ветки обросли кусачей щетиной, которой плевать было на кнамьи шарики…
Казалось, что пробираются очень долго. Даже непонятно было, как это Власик в одиночку так быстро добрался до скважины и вернулся! И где эта скважина?.. Желтые цветы коварного кустарника светились в лучах фонарей, как свечки, красиво так, но сейчас эта красота не очень-то радовала.
Наконец Лапоть спросил:
– Скажи, пожалуйста, Власик, ты не заблудился?
Власик ответил без хвастовства, но уверенно:
– Нет, у меня чутье…
Вверху, над деревьями, захлопал крыльями Казимир – в знак того, что идут правильно. Пузырь, однако, пробурчал позади Иги и Степки:
– У кого чутье, а у кого пятая дыра на рубахе…
Пузыря не поддержали. Только шумно дышали и кряхтели…
У всякого пути бывает конец. Выбрались на открытое место. Это была полянка – видимо, недалеко от макушки острова. Кругом чернел лес, над головами висела желто-розовая луна – не совсем круглая, но весьма разбухшая. Свет ее смешивался с белесым полумраком июньской ночи. Призрачный такой, таинственный свет.
Где-то далеко в Плавнях раздался печальный крик:
– Уау-ха-уау!…
– Ночная птица уаха, – шепотом сказал Соломинка, который все знал. (Степка покрепче взяла Игу за рубашку.)
– А скважина-то где? – спросил Пузырь. Нетерпеливо, но тоже шепотом.
– Да вот же… – Власик сделал еще два шага. И тогда все увидели…
В ромашках лежало что-то вроде большущей и толстой автомобильной шины. Подошли ближе. Нет, не шина, а могучее кольцо. Вроде как верхний конец старинного орудийного ствола. Будто пушку-великаншу (метрового калибра!) торчком врыли в землю, оставив над поверхностью дульный срез, высотой мальчишкам до колен.
«Пушку» обступили, уперлись коленями в твердый край с выпуклой опояской. Видимо, это был чугун – бугристый, с лишаями ржавчины. По крайней мере, пахло нагретым за день старым чугуном. Стенки ствола оказались толщиною сантиметров тридцать. А в круглом жерле отражала бледное небо и повисшую в зените звездочку гладкая вода. Было ее почти вровень с краями.
– Вот это да… – сказал Пузырь. – Не только просверлили, но чугунную облицовку сделали. Такую не разворотишь…
– Полезно узнать, какая здесь глубина, – заметил Лапоть.
– Это мы сейчас, – пообещал предусмотрительный капитан Соломинка. Оказалось, он прихватил с собой смотанный в кольцо капроновый шнур (надел через плечо). – Только нужен груз…
Ига подумал, что лучше всего пригодился бы утюг-якорь, но он остался в лодке. Ига отошел, посветил под ноги. Верхушка острова была каменистая, кое-где среди ромашек торчали плитки гранита. Ига поднатужился, выворотил одну. Похваливая Игу за находчивость, плитку обвязали крест-накрест концом шнура. Ига вскочил на край шахты (Степка тут же ухватила его за штаны – не упади). Ига стал опускать груз. Шнур был стометровый. «Хватит ли?»
Шнура хватило! Глубина оказалась смехотворной! Всего около метра!
– Елки-палки в треугольном колесе, – сказал Пузырь. – Приехали. За что боролись?
Лапоть пожал плечами.
– А чего мы ждали? Там, конечно же, заглушка. Ее просто обязаны были поставить, когда консервировали скважину.
– Тогда нам-то чего еще делать! – обиделся Пузырь. – Если пробка и так заткнута.
– Эту пробку делали так, чтобы можно было убрать, – с терпеливым вздохом разъяснил Пузырю Соломинка.. – А мы должны сделать такую, чтобы никто не вытащил.
– А как? – сказал Пузырь.
– Это и есть главная задача, – опять вздохнул Соломинка. – Придумать, как . И заткнуть намертво.
– Или в крайнем случае замаскировать, чтобы никто не нашел, – напомнил Генка.
