Стража Лопухастых островов - Крапивин Владислав Петрович (книги без сокращений txt) 📗
Ига оказался под одной «шкурой» со Степкой и Власиком. Они соединили свои куски палатки, стиснулись под ними, перепутавшись ногами и дыша друг другу в щеки. Над головами грохотало, трещало, рычало. Каждая вспышка словно прожигала полиэтилен. Ливень хлестко лупил сквозь него по плечам и спинам. Горячая (наверно, от страха) костлявая Степка вздрагивала и постукивала зубами. Иге, по правде говоря, было жутко. А каково же тогда ей, девчонке?
– Т-ты не бойся, – сказал Ига. – Т-такие грозы не бывают д-долгие. Скоро к-кончится…
– Я не б-боюсь. Т-только пленка х-холодная…
Ига взял ее за твердое, как деревяшка, плечо, прижал покрепче. «Эх т-ты, Ст-тепка…»
Между тем Власик с другого бока все возился, дергался и сопел.
– Сиди спокойно, – сказал Ига.
– Не могу я спокойно. Я стекло от воды на объектив надеваю. И чехол… в-водо-н-непроницаемый…
– Заливает, что ли?
– Н-нет, но сейчас б-будет. Н-не могу же я упустить т-такой исторический м-момент…
Власик взвизгнул, откинул пленку и заплясал с камерой под струями.
–Ненормальный! – завопил Ига, подтыкая пленку под себя.
А Степка… она тоже ненормальная!
– Ты простудишься! – завопила она. Рванулась к Власику и голая, в одних мальчишечьих трусиках, заплясала с ним рядом, принялась укутывать его плечи рвущейся на ветру пленкой. Иге что делать-то? Взвыл, кинулся к Степке, попытался укутать ее. Да где там, такой свистодуй! И – ва-а!! – какой холод. Поневоле запляшешь как сумасшедший!
Из пленочного кокона, в котором укрывались остальные, вдруг вырвался гусь. Начал кругами носиться над Власиком, Игой и Степкой.
– Ого-го-го! – вопил он сквозь гром и вой. Кажется, восторженно. Следом за ним выскочил… Генка. Вот это да! Все знали, что Генка и дома-то, когда собиралась гроза, чувствовал себя неуютно, старался оказаться под крышей и подальше от окон. И надо же!..
– Казимир Гансович, вы промочите перья! – орал Генка, запрокинув навстречу струям лицо.
– Га-га! Ха-ха! Мне не страшно, я водоплавающий! – разобрал Ига ответ Казимира.
И Генка тоже разобрал!
– Тогда… тогда я тоже водоплавающий! – и одолевший свой страх юный поэт начал скакать вместе с Игой, Степкой и Власиком (который снимал все это закутанной в чехол камерой).
Капитан Соломинка не счел себя вправе прятаться, когда четверо из его экипажа бросают дерзкий вызов непогоде. Он тоже кинулся под ливень. Взвыл совсем не по-капитански «ой, мама!», но тут же гордо выпрямился и скрестил руки, как на палубе гибнущего корабля. Но потом все же заприплясывал.
Конечно, Лапоть и Пузырь примкнули к остальным. Дикарский танец под грозой мог быть расценен силами природы, как наглость. Силы негодующе отозвались новым ливневым шквалом, вспышками и треском. А один раз молния хлестанула совсем рядом, в пригнувшийся под штормом ольховник. Ударило так, что все присели и прижали к ушам ладони. Но через несколько секунд заскакали опять. Просто не оставалось ничего другого.
– Вот это стихия! – орал Пузырь.
– Не бывает экспедиций без бурь! – вторил ему Лапоть, размазывая по груди остатки нарисованного беркута.
– Не бывает сказок без колючек! – вспомнил поэт Репьёв собственные стихи. И тут же добавил новые:
Нельзя сказать, что это были самые удачные строчки юного стихотворца. Но к данному моменту очень подходящие. И все отчаянно кричали их назло грозе. Гроза решила больше не связываться с лопухастыми нахалами. Порядка ради сверкнула и грохнула еще раза два поблизости и начала откатываться.
Ливень превратился в дождь. В дождик. Почти перестал. Пробился луч. Ветер угас, ольховые кусты распрямлялись и стряхивали воду с листьев. Гром еще рокотал, но уже в отдалении…
Все поспешили к лодке – вытираться и одеваться.
Увы (как писали авторы старых романов), брезентовый мешок разбух, одежда намокла. Повезло только Генкиному костюмчику с вышитым Пегасом – остался сухим. Генка великодушно пожертвовал его для общей пользы: шортами и рубашонкой все растерлись досуха. И решили обсыхать «в костюмах папуасов». Тем более, что солнце пробивалось все сильнее и опять делалось горячим.
Сырую одежду развесили на рее, а парус убрали. Он все равно был пока ни к чему, на Плавни упало безветрие. А влажные спасательные жилеты все же пришлось надеть (бр-р…) Впрочем, они скоро согрелись.
Мотор, вопреки ворчливым опасениям Пузыря, завелся без капризов: чух-чух-чух… Выбрались на середину Гусыни. Солнце светило в спину, а на фоне сдвинувшейся к северо-востоку тучи горела великолепная радуга. Небывалая! Тройная! Во все небо!
– Если она не запишется на видеопленку, я утоплю камеру и утоплюсь сам, – пообещал «о-пиратор» Власик.
Радуга записалась. Так же, как и отчаянный танец под шквалами и громом. А в судовом журнале Власик писал:
«…После бури наш корабль до вечера двигался к острову Одинокий Петух без происшествий. То по Гусыне, то по протокам. Гусь Казимир Гансович то и дело улетал вперед и кричал нам издалека, какую выбрать дорогу. Мы почти всё понимали без переводчика, но Ёжик все равно переводил. Кажется, Ёжик чувствует себя неловко от того, что во время грозы он один остался сухой. Но он не виноват, просто он не сумел выбраться из обмотанной полиэтиленом корзинки…
«20 ч. 23 мин. Заглох мотор. Пузырь пытается его починить, но говорит, что это едва ли получится на ходу. Нужен серьезный ремонт на берегу. Сказал, что, кажется, «полетели фильтры». Мы гребем веслами и толкаемся шестами. Без мотора сразу стало заметно течение, которое навстречу. Толкаться трудно, потому что шесты вязнут. И еще сперва неудобно было потому, что приходилось держать в кулаках кнамьи шарики, которые достали из мокрых карманов. Без шариков мы бы завыли от здешней болотной мошки, потому что раздетые, а они ее не подпускали близко. Но в конце концов одежда высохла и мы ее натянули, а шарики положили в карманы…
Мы через каждые два часа сообщаем по телефону, что все в порядке. Из-за грозы немножко затянули сеанс связи, и тетя Рита сразу начала трезвонить: что с нами случилось? Я ответил, что ничего не случилось, только почему-то слегка закапризничал телефон. А на самом деле он не капризничал. И хорошо, что он не намок, был завернут отдельно…
20 ч. 55 мин. Поужинали прямо на корабле, сухим пайком. Опять гребем и толкаемся. Надо спешить, потому что до острова по карте еще километров пять, а мы должны успеть засветло разбить лагерь и сделать первую разведку, а Пузырь разобраться с мотором.
21 ч. 05 мин. Появилась почти круглая луна. В другой стороне от солнца…»
Гребли и толкались шестами Ига, Соломинка, Лапоть и Власик (он время от времени отрывался для съемки и записей). Степку и Генку к веслам и шестам не допустили. Степке сказали, что это не женское дело, а Генке, что берегут для всемирной литературы его поэтический талант (на самом же деле жалели его, маленького и тонкорукого). В ответ на возмущенные вопли «младшего состава» капитан Соломинка сказал:
–Цыц! А то высажу на первом необитаемом острове. За бунт на корабле!
Наконец около десяти часов, когда солнце над Плавнями светило горизонтально и оранжево, за кустами и камышами показалась синяя горбушка. Это была верхняя часть острова. Того самого!
Заросшая ряской протока подвела к берегу. Здесь оказалась узкая песчаная полоска. Удача!
Выбрались на песок, устало посидели на нем пять минут. Наконец Соломинка сказал (уже не по-капитански, а с виноватостью:
–Ладно, братцы, пора за работу.
Опять выгрузили весла, шесты и полиэтилен. Степка и Генка старались больше всех, потому что меньше всех устали. Пузырь запустил походный примус, чтобы начали готовить ужин, и разобрал на расстеленном парусе мотор. Степка принялась толочь в котелке брикеты из гречневой каши. Ига, Лапоть, Соломинка и Генка начали собирать палаточный каркас – здесь же, недалеко от песка, на лужайке. Казимир Гансович ходил у воды и что-то вылавливал в ряске. Ёжик, чтобы не путаться по ногами, ушел в кусты: может быть, хотел встретить здесь других ежиков…
