Красная ворона (СИ) - Созонова Александра Юрьевна (читаем бесплатно книги полностью .txt) 📗
— Так вот, от сложного к простому есть деградация, милая моя сестренка! — Подвижное лицо перекосилось от злости. Благодушие, оказавшееся накладным, сдуло. — Ты выбрала убогий мещанский мирок — взамен полноты жизни. Поздравляю! Впрочем, это было предсказуемо с самого твоего приезда из Англии. Занудная умненькая девочка с дипломом Оксфорда — просьба любить и жаловать! Я, наивный дурак и романтик, еще на что-то надеялся. Пытался разжечь, расшевелить, оживить. Глупец! Мне стыдно, что ты моя сестра.
Я застыла в шоке. Впервые за все проведенные вместе годы видела брата столь обиженным, и не на кого-то, а на меня! Стараясь не показать ликования (злится, что я его бросаю!), подошла к нему и, склонившись, прошептала в пылающее гневом оттопыренное левое ухо:
— Братик, мне очень лестно, что вызвала в твоей душе такую бурю. Но я вовсе не покидаю твою жизнь! Я буду скучать по тебе и приезжать часто-часто. Москва, в сущности, маленький город. Просто жить по-прежнему очень уж тяжело. Да и катализатор у тебя теперь другой — поновее и помощнее.
— Катализатор! — Брат ответил в полный голос, скривившись. — У заурядных натур все заурядное, и ревность в том числе. Не думай, что я обиделся — что за чушь! Просто ожидал от тебя большего. Ты глубоко разочаровала меня, сестренка. Впрочем, у тебя будет время раскаяться и вернуться. Если же припозднишься и возвращаться будет некуда, придется пожалеть. И сильно! А сейчас — адью. Не забудь процитировать кого-нибудь английского на прощанье — раз уж не сумела уйти по-английски.
Выдав этот сомнительный каламбур, Рин поднялся и стремительно покинул холл.
Все молчали. Только Як-ки подошла ко мне и погладила, как маленькую, по голове.
— Зачем уходишь?
— Мне там будет лучше.
— Жалко! Рэна хорошая. Без Рэны тут будет меньше солнышка. Буду скучать. Буду ждать обратно…
Выставка. Крах
Глеб не разочаровал меня при близком знакомстве. Он казался хорошим человеком и был таковым. Ко мне он относился с заботой и нежностью, порой даже утомительными. Мне было жаль, что не могу любить его так же, и я изо всех сил старалась, чтобы он этого не почувствовал.
Ссор и скандалов у нас не возникало — за исключением одного-единственного раза. Глеб связался с моими родителями и узнал от них, что, согласно бумагам, я являюсь владелицей особняка. Мой гражданский муж выразил мне удивление, что Рин пользуется недвижимой собственностью единолично, ущемляя мои интересы. Я имею полное право выселить брата и жить так, как мне нравится. Не встретив ожидаемого ликования (у меня отнялся дар речи), предложил другой вариант: ладно, пусть Рин живет, где живет, но платит за аренду.
Ни истерик, ни биться посуды, ни даже повышенного тона с моей стороны не последовало. Я лишь сообщила, придя в себя, спокойно и негромко, что тема собственности на дом обсуждаться не будет. Никогда. Глеб, умница, мгновенно все понял и даже попросил прощения. И эта тема действительно больше не обсуждалась. Как и имя брата. Единственное, что муж упросил меня застраховать особняк, на всякий случай.
Я по-прежнему брала на дом переводы с английского, но немного — чтобы не скучать и не терять квалификацию. У Глеба появились клиенты, а, следовательно, и средства. Он шутя называл меня своим талисманом, принесшим удачу. Простые женские заботы, к которым всегда тяготела моя ординарная натура, вполне меня поглотили. На конец сентября была назначена свадьба.
Из дома вестей не поступало. Ни Рин, ни квартет не звонили, не писали по «мылу». Я тоже молчала, чувствуя себя виноватой, хоть и непонятно в чем. Сильно скучала по всем пятерым, даже по Ханаан Ли. Но особенно, конечно, по брату. Несколько раз порывалась навестить, но останавливали робость и гордость: раз не напоминают о себе, значит, вычеркнули из памяти.
Рин объявился спустя три месяца, воскресным утром.
Услышав по телефону знакомый голос, я так обрадовалась, что не сразу сумела выдавить ответное приветствие.
— Привет, Рэна!
— …
— Я тоже рад тебя слышать. Послушай, я не слишком тебя напрягу, если попрошу о помощи?
— Привет, Рин! С каких пор ты стал вежливо расшаркиваться и просить, вместо того чтобы приказывать?
— Хочешь как обычно? — Он хмыкнул. — Пожалуйста! Ноги в руки и бегом ко мне. Да, и предупреди своего хахаля, чтобы до завтрашнего вечера тебя не ждал.
Ответить я не успела: запищали короткие гудки.
Я вертела в руках остывающую трубку, медля опускать на рычаг. Подошедший Глеб взглянул вопрошающе.
— Брат, — объяснила я, смущенно пожав плечами. — Я ему зачем-то нужна. Видимо, что-то стряслось.
— Поедешь?
Я молча кивнула.
Глеб отвернулся, чтобы скрыть выражение лица, и с преувеличенным интересом зашуршал газетой.
— Не расстраивайся, — подлизываясь, я чмокнула его в ухо. — Я помню, что мы собирались провести эти выходные романтически: выбраться за город, посидеть в ресторане у озера. Но случилось что-то важное. По пустякам Рин не стал бы просить. Я вернусь завтра вечером, ладно?
— Так ты там еще и ночевать собираешься?
— Глеб, но это же мой дом! Тебе ли говорить об этом? Почему я не могу остаться в своей комнате на ночь? Чем это тебя обижает?
— Да ничем, конечно, — повернувшись, он вернул мне поцелуй. — Просто я беспокоюсь о тебе. И твой братец мне не слишком нравится, ты уж прости.
— У вас это взаимно.
— Еще бы. Но, заметь, я ничем его не обидел — ни словом, ни делом.
— О да! — Я саркастически рассмеялась.
— Если ты про дарственную, то в этом не было ничего личного — только забота о твоем благе. Он же — ни разу за все то время, что мы вместе, не зашел в гости. Ему совсем не интересно, как и с кем проживает единственная сестра?
— Просто это не в его стиле. А ты не любишь Рина, потому что ревнуешь. И совершенно напрасно, между прочим!
— Ладно, иди, — Глеб увернулся от града моих подхалимских поцелуев. — Его сиятельство ждут-с.
Дверь родного жилища я открывала с трепетом. Помнит ли она меня? Послушается толчка ладони, или придется барабанить до посинения? Она меня помнила.
В холле было оживленно и многолюдно. Точнее, многосущественно — так как основную массу составляли герои полотен Рина. Они галдели и перемещались. Кто-то, узнав меня, приветливо или прохладно раскланивался. Птица Гаадри сочла нужным выразить свою радость извилистым танцевальным па, а дожки вспорхнули на плечи, щекоча уши и щеки и звонко цокая.
Первой эмоцией был шок. А затем отчаянье: «Вот и все! Я ему больше не нужна, окончательно». Толпившиеся существа свидетельствовали, что Рин научился давать им жизнь и плоть без моей помощи. Видимо, Кайлин приручили настолько, что требовалось лишь свистнуть. «Ты свистни, тебя не заставлю я ждать…»
Я не разревелась только потому, что наткнулась на Снеша. Он орал благим матом на меланхоличного богомола, не выпускавшего из лапки ополовиненную бутыль абсента, а остальными пятью, изрядно пошатываясь, натиравшего паркет.
— Рэна! Наконец хоть кто-то адекватный! — Он непритворно обрадовался и обнял меня, слегка потискав. От Снешариса шел запах пота, чего прежде никогда не водилось, а обычно ухоженные волосы торчали грязными патлами. — Я спячу во всем этом бедламе! Рин выпустил свой зоопарк нам в подмогу, а от них ведь один вред, ты знаешь. От Як-ки и Маленького Человека толку тоже никакого, а Ханаан уже двое суток занимается исключительно своим экстерьером. А мне, между прочим, тоже нужно успеть привести себя в порядок! Ты-то как? Расскажи.
— Нормально. Лучше, чем хорошо. А с чего у вас тут такой бордель?
— Разве Рин тебе не сказал? Через четыре часа здесь открывается выставка его работ. Приглашены все известные критики, весь московский бомонд. Мы уже неделю на ушах — готовимся.
— Здорово! Значит, он решил наконец показать себя миру?
— Давно пора! Можно, я обнаглею настолько, что оставлю тебя со всей этой дикой ордой, а сам побегу мыться? Заодно посплю пару часиков, а то этой ночью не удалось.
