Музыка рассвета - Гнездилов А. В. (книги без сокращений .TXT) 📗
Но я возвращаюсь к Эльве и Виллу. Учеба близилась к концу, и Вилл все настойчивее говорил о желании соединить свою судьбу с судьбой своей избранницы:
— Ты украсишь мою жизнь, и мой талант, опираясь на тебя, сумеет заявить о себе людям.
Вряд ли эти слова сильно вдохновляли Эльву. Старая истина, что в браке двух талантливых людей один должен уступить другому, тревожила ее. Для Эльвы было ясно, что она должна будет уступить первое место Виллу. Но так ли он талантлив, так ли любит ее, чтобы она принесла ему в жертву свою жизнь? Эльва колебалась. Блистательный жених не давал себя разглядеть, и порой девушка сомневалась, что знает его. Однажды кто-то из знакомых посоветовал ей сходить в госта к Морилэю:
— Попроси его изобразить портрет Вилла — и ты тотчас узнаешь его. В своих характеристиках этот безумец никогда не ошибается.
Так Эльва попала к Морилэю. Тот явно не ожидал этого визита и был немало смущен. Долго девушка упрашивала его, но Морилэй все отказывался. Тогда она попыталась узнать, как он создает свои экспромты.
— Это просто, — ответил тот. — Имена людей нередко соответствуют их внутренней сущности. Когда они представляются, в звучании голоса можно угадать тональность. Иногда даже достаточно одного голоса. Но с именем легче. Это как автограф, когда почерк указывает все, начиная с ощущения себя, преобладающих в тебе чувств и отношения к другим…
— А если я произнесу имя Вилла с его интонациями, вы сможете раскрыть его суть? — спросила Эльва.
— Вы уже столько раз произносили его, что я и без этого могу сказать, что ваши тональности не совпадают.
— Почему? — удивилась девушка.
— Ну хотя бы потому, что ваша ключевая нота «ми», а его «ми-бемоль». Вы в диссонансе.
Эльва с интересом слушала. Чувствуя, что бессилен объяснить лучше, Морилэй сел к роялю. Чарующая музыка зазвучала из-под его пальцев. Это была тема летящего ангела. Вечернее небо, первая звезда, как лампада над могилой солнца. Розовые облака, подобные пышным пионам, берег моря, синеющие вершины гор. Но вот утомленные крылья ангела стали взмахивать все реже и реже, все медленнее, и он опустился к поверхности воды. В ней появилось его отражение… Эхом, повторяющим полет небесного существа, зазвучали клавиши, и это была уже тема Вилла. Прекрасен ангел, и прекрасно его отражение. Но можно ли между ними ставить знак равенства? Отражение, не имеющее собственной сущности, — какой странный и грустный образ блестящего музыканта! Все ниже летел ангел, и его отражение становилось все отчетливее. Волны тянули к себе небесного странника, в надежде слиться с ним, и тогда он будет навсегда принадлежать морю и они отберут у небес их сокровище. И вот ангел рухнул в воду. На мгновение восторг обуял волны. Не зажжется ли в пучине кусочек золотого солнца, каким казался морю дивный ангел? Не осветит ли он мрачное дно своим сиянием? Не приобретет ли стихия воды светозарную душу, какой владело небо? Тихо погружался в глубины светлый ангел. Безмолвие сомкнуло его уста, и потух его небесный свет.
Морилэй оторвал руки от клавиш. Эльва стояла с мокрыми от слез глазами:
— Я приду к вам еще, можно?
— Лучше не уходите… — вздохнул музыкант.
Но она ушла.
Во второй раз они встретились на экзамене. Морилэй играл «Крейслериану» Шумана. Пять частей он исполнил в свойственной ему необычной манере, но все, что он играл, точно соответствовало нотам. Последние же части хотя и звучали в нужной тональности и, несомненно, принадлежали гению Шумана, но были не из «Крейслерианы».
— Что вы сыграли? — изумленно спросил профессор.
— Мою «Крейслериану», — ответил Морилэй.
— Но в нотах такого нет!
— Тем хуже для нот. Это моя последняя редакция, — ответил студент.
Профессор пожал плечами, а безумец молча встал и удалился. На следующий день вся консерватория только и говорила о скандале. Вероятно, зашла бы речь о помещении Морилэя в лечебницу, но профессор воспротивился:
— То, что он исполнил, было поразительным. Я знаю всего Шумана, но это мне совершенно не знакомо. Возможно, это какая-то гениальная импровизация на темы «Крейслерианы».
Эльва, обеспокоенная состоянием Морилэя, пришла к нему. Увидев ее, он вдохновился и спросил, не хочет ли она услышать его концерт.
— Конечно, с радостью, если это не будет для вас в тягость, — ответила девушка.
— Тогда пойдем в концертный зал, — предложил Морилэй. — Там рояль.
Она не перечила ему. К ее удивлению, у него оказались ключи. Они вошли в зал и зажгли свечи. Морилэй сел к роялю и стал играть «Крейслериану». Окончив одну часть, он встал.
— А хотели бы вы услышать, как это исполнял маэстро Дюкло?
Эльва растерянно кивнула.
Морилэй протянул руку в темноту зала:
— Прошу вас, маэстро! Ваша игра тронула меня.
Послышались шаги, и к роялю подошел человек в старинном камзоле и напудренном парике. Он стал играть, потом сошел вниз и сел в кресло.
В голове Эльвы смешались мысли. Она слышала об этом музыканте, но он жил как минимум, сотню лет назад. Как он мог очутиться здесь по зову Морилэя и играть для них?! А меж тем новый музыкант уже сидел у рояля и снова исполнял «Крейслериану».
В окна стал пробиваться рассвет. Девушка боялась оглядываться. Зал капеллы был наполнен незнакомыми музыкантами. Они играли, затем садились в кресла и молча слушали своих товарищей. Верно, самые выдающиеся пианисты, когда-либо игравшие Шумана, собрались здесь. Целый мир находили они всего в одном произведении гениального композитора. Но, конечно, в центре был Морилэй. К нему общество относилось с удивительным почтением и любовью. Он и закончил концерт исполнением последних частей произведения.
— Господа! — обратился он к присутствующим. — Раньше это цикл я посвящал Шопену, но в этой редакции я посвящаю «Крейслериану» моему великому вдохновителю Эрнсту Теодору Амадею Гофману.
Зал зааплодировал.
Эльва не помнила, как она покинула капеллу и вернулась домой. В этот же день произошло ее объяснение с Биллом.
— Я чувствую, что делаю тебе больно, но нашего союза не будет, — сказала Эльва.
— Как это понимать? — не веря своим ушам, спросил студент.
— Я нашла мир, который мне ближе всех остальных, — ответила она.
— Но как, где?
— В «Крейслериане» Шумана, — тихо сказала Эльва.
Спустя некоторое время она внезапно исчезла, и никто не мог найти ее. Самые фантастические домыслы будоражили умы музыкантов. Вилл, помня их последний разговор, решил пойти к Морилэю. Безумец казался спокойным и радостным. Поняв, что уловки не помогут, Вилл напрямик спросил, не знает ли Морилэй, где Эльва.
— Она в «Крейслериане», — ответил музыкант.
— Что она делает? — вопросил недоумевавший Вилл.
— Слушает, играет и учится. Для нее это жизнь, и она обрела счастливое завершение своей судьбы.
— Я бы хотел увидеть ее…
— Хорошо, если ты просишь.
И вот ночью Вилл оказался в капелле, и опять были музыканты, и среди них Эльва. Она играла, а глаза ее были устремлены на Морилэя. Вилл не осмелился подойти к ней. С сумасшедшими мыслями и чувствами он вернулся домой. «Крейслериана» звучала в его голове десятками вариантов. Он стал искать ноты, и среди сотен листов, доставшихся ему от одного коллекционера, он вдруг обнаружил написанные от руки старинные ноты «Крейслерианы». Сев за рояль, он стал разбирать текст и внезапно опустил руки. Две последние части вовсе не соответствовали известным редакциям, но повторяли тот вариант, что исполнял Морилэй. В конце стояла неразборчивая подпись. Вилл взял лупу. Фамилия переписчика была Р. Шуман.
В растерянности Вилл побежал с найденной рукописью к профессору. Тот долго размышлял и разглядывал ноты, сличал почерк с имевшимися образцами и наконец пожал плечами:
— Возможно, это подлинник Шумана, но написан он был в дни, когда мрак окутал его разум и он попал в лечебницу для душевнобольных. Может, потому эта редакция «Крейслерианы» осталась неизвестной и неопубликованной.
