Сказки не про людей - Степанов Андрей Дмитриевич (прочитать книгу txt) 📗
— Ну, расскажите.
— Мне снилось, что ладья Харона утонула… Вы знаете, что такое ладья Харона?
— Не считайте меня идиотом, профессор. У меня три высших образования, — обиделся Кацнельсон.
Профессор дважды встряхнул головой, ущипнул себя за ляжку и посмотрел на муравья. Но тот и не думал исчезать.
— Так что вам там снилось насчет ладьи? — как ни в чем не бывало спросил он.
— Мне снилось, что ладья Харона утонула, а я один спасся. И я плыву к берегу по мутной реке, а вода такая тяжелая, что нужно прикладывать огромные усилия, чтобы раздвигать ее руками.
— У вас немного сил, профессор, — сочувственно кивнул муравей.
— Да, совсем немного. Поэтому я и тонул каждый раз. Тонул и просыпался вон там, на кушетке.
— Я вам сочувствую.
— Так вот, Кацнельсон, сегодня я выплыл. Понимаете? Я понял, что мне мешало. Мне следовало с самого начала оставить надежду на том берегу, в прежней жизни. И как только я это понял, я выплыл и вышел на низкий берег, совершенно пустой. Там росла только трава, точнее — несколько травинок, очень больших.
— Трава забвения?
— М-м… наверное. Я не очень разбираюсь в видах трав.
— Ну, а дальше я вам подскажу: на одной из травинок вы увидели муравья, не так ли?
— Совершенно верно.
— И вы проснулись от страха?
— Да. Послушайте, Кацнельсон, но ведь это были вы — я имею в виду, на травинке — это вы там раскачивались? Скажите, это были вы? А зачем вы это делали?
Муравей не ответил. Он пошевелил усиками и сказал:
— Какой-то у вас здесь запах шершавый…
— Это, наверное, макароны. Макаронные изделия «Звездочка», очень питательно. Вы ведь любите вареные макароны, Кацнельсон?
— Терпеть не могу.
— Жаль. Но вы мне не ответили…
— А вот мы всегда готовы поделиться пищей с товарищем. И не звездочкой, а полноценной пищей, пригодной для совместного выживания.
— К сожалению, мне больше нечего вам предложить.
— Так и не предлагайте!
— Но ведь вы же всеядны!
— Это вы всеядны. А мы не едим макарон. И не думаем о политике. И не ворошим свое прошлое.
— Кацнельсон, я вас очень прошу, ответьте — о чем был мой сон?
— Что же я могу вам ответить? Я не пророк и не толкователь снов, я простой московский муравей. И потом, ведь это был ваш сон, разве не так?
— Да, действительно мой.
— Ну, значит, вы себя и видели во сне!
— Да… Кажется, это логично.
— Ничего это не логично. Но зато это правда. Без пищи и тепла, да еще в одиночестве, муравьи жить не могут.
— Да, не могут… Стоп, погодите, а как вы-то здесь оказались? Неужели топить начали?
— Успокойтесь, топить здесь никогда не начнут. И знаете почему? Потому что законы эволюции никого больше не интересуют. А это, между прочим, признак деградации. Вот давайте возьмем тараканов. Они прожили на земле гораздо дольше, чем мы с вами — триста миллионов лет — и при этом совершенно не изменились. Вот кто действительно не эволюционировал, профессор! Ведь это с точки зрения человека надо совершенствоваться, становиться все лучше, стремиться к Богу, стремиться стать богом. А с точки зрения таракана это совсем не нужно.
— Скажите, а с точки зрения муравья, куда надо стремиться?
— К другим муравьям, конечно. Повторяю вам: одинокий муравей выжить не может. У каждого свой муравейник, а в нем своя функция. Так захотела сама природа, поймите.
— Значит, я больше не нужен. У меня никого и ничего не осталось.
— Вам тяжело?
— Да нет, вы знаете, я теперь как-то не чувствую тяжести. Я стал совсем легким…
— А муравьи и не чувствуют тяжести. Это все людское.
— Но я-то не муравей. Я… не совсем муравей.
— Пахнете вы уже почти правильно. Успокойтесь, вы самый настоящий муравей.
— Я спокоен, спокоен… Но у меня есть еще один вопрос. Кацнельсон, скажите: как мне достойно умереть? Как умирают муравьи? Ведь не каждый остается в капле янтаря…
— Ну, профессор, о способах борьбы с нами вы должны знать как специалист. Например, дачники травят муравьев кипятком, дустом, керосином, огненной золой, чесноком, известью, табачной пылью, мочой, содой, шампунем, стиральным порошком, карбофосом с хлорофосом, головами копченой селедки и, наконец, препаратом «Дачник». Все на борьбу с Кацнельсоном!
— Не надо иронии, пожалуйста. Я спрашиваю, как достойно умереть?
— Ах, достойно! Ну, тогда я вам скажу. У нас не принято травмировать товарищей, и потому благородный муравей вечером тихонько уходит из гнезда, влезает на травинку и, покачиваясь на ветру, ждет смерти.
— Да… Это хорошо. Я готов.
— Тогда закройте глаза, Владимир Ильич. Видите — мы уже вышли на берег и начинается ветер. Видите вы или не видите?
— Вижу.
— Теперь надо подняться наверх.
— Только вы, пожалуйста, первый, — попросил профессор.
— Как вам будет угодно. То есть что — первый?
— Поднимитесь наверх первым.
— А! Ну да, конечно, пожалуйста. Я полез. Но вы учтите — у каждого муравья своя травинка.
— Я свою уже выбрал. Послушайте, Кацнельсон, а можно вам задать напоследок еще один вопрос?
— Задавайте.
— Скажите, а я превращусь в муравья в другой жизни?
— Какие мелочи вас волнуют перед смертью — просто стыдно за человечество. Успокойтесь, вы превратитесь в устрицу.
Сцепившись усиками, они качались каждый на своей травинке и слышали, как над ними поет высокий хор. Берег был тих, река мутна и пустынна, и их нелепые фигуры казались дикими изваяниями среди ранних сумерек.
Шахматная сказка
Не так давно, прошедшей осенью, когда хозяева дачи уезжали в город, они забыли на книжной полке коробку с шахматами. Фигурам было скучно лежать без дела всю зиму — в конце концов, они были не медведи, а очень симпатичные, почти новые шахматные фигуры. И вот однажды ночью Черный и Белый Короли, устроившись рядышком в углу коробки, вступили в переговоры.
— Ваше Черное величество, — начал Белый Король. — Я рискую показаться невежливым, но не кажется ли вам, что ваша последняя победа надо мной имела причиной не столько ваши качества стратега, в которых, впрочем, никто не смеет усомниться, сколько направлявшую вас сверху на редкость умелую Божественную Руку?
— Ваше Белое величество, — усмехнулся Черный Король, — отсутствие света и воздуха плохо сказывается на ваших умственных способностях, в существовании которых, впрочем, никто не смеет усомниться. Вы что же думаете: какая-то рука может направлять действия суверенного короля? Она всего лишь служит моей воле, помогая мне и моим подданным передвигаться в пределах разумного мира.
— Вы называете разумным миром ту доску, на которой мы вынуждены сражаться? Но помилуйте, ведь ее устройство крайне неразумно! Сражаться вообще неразумно, а уж этот мир устроен просто глупо. Посудите сами: он состоит из равного количества белых и черных клеток, но эти клетки перемешаны, и мои подданные занимают не белые поля, а все подряд, равно как и ваши вассалы. Скажите, Ваше Чернокнижие, не будет ли более разумным такое устройство: одна половина доски будет черной, и ее по праву займете вы, а другая — белой, и ее займу я. А посредине мы воздвигнем высокий забор, который не смогут перепрыгнуть даже наши кони!
— Ах, Ваше Белоручие, — отвечал Черный Король. — Ваша страсть к философии и демократическим реформам не только привела в полное расстройство ваше государство, но и была причиной целого ряда поражений, которые я имел честь вам нанести. Каждый раз, когда вас убивают, и я остаюсь один на доске, я стараюсь сдержать свою радость и понять причины постигшего вас несчастья, дабы не повторить ваших ошибок.
— Ваше Черномыслие, вашу наглость и бестактность может извинить только присутствие вашей очаровательной супруги, к которой, как вы знаете, лежит мое сердце, несмотря на то, что в последних трех партиях именно она наносила мне смертельные удары. Ее Черноглазие никогда не разделяла вашего черного шовинизма.
