Тим и Дан, или Тайна «Разбитой коленки» - Краева Ирина (книги регистрация онлайн TXT) 📗
Глава вторая, в которой Лиходеич идет на преступление
Лучше бы вам не слышать и не видеть всего, что творилось той ночью в еловом бору Разбитая коленка. Леший глаз не сомкнул, проохал и проругал себя, что не повыдергал все перья ворону, метёлке пакостной. Красной яростью полыхали изумрудные глаза Лиходеича — пол-леса не спало, дивясь, как в небе то красным стрельнет, то зелёным полыхнет, и гадая, отчего посреди лета северное сияние приключилось. Старый волчара, слушая свирепый и жалобный рык, подавился собственным хвостом, размышляя: то ли это чьё-то мясо к нему в желудок просится, то ли ему самому пришёл черед в чужой желудок собираться. Старый филин перья сбросил, перепутав себя с осенним дубом, вся рыба в речушке, до малька, забралась в одни сети — а-а-а, все равно, видать, жизни не будет…
А Лиходеич катался по полу, рвал зубами крепкую камуфляжную форму, причитал:
— Хляби небесные, топи болотные! Говорил же мне папа: «С чёртом поведёшься, хлопот не оберёшься». Не слушал родителя. Гы-гы-ы-ы. И про младенцев не забы-ыли. А ведь я лишь жилищные условия им улучшал, родительских прав только кикимор и лишал, бесенят в лешие, а кого и в люди выводил. Один в соседнем лесу лесничим пристроился, второй фокусы в цирке показывает. А третий — в Министерстве природных ресурсов немаленькую должность занимает. Гы-гы-ы-ы.
И кричал, и жалил себя словами, и вился леший, предчувствуя большую беду. И Эхо, старый его приятель, подвывало Лиходеичу, разнося боль и печаль окрест. Будто у всех в лесу зубы заболели — такой вой стоял.
Вот так бедовал старый леший. Но когда Денница, звездочка припозднившаяся, задернула голубую занавеску, стал он в себя приходить. Хочешь — не хочешь, а изволь должок отслужить. Правило оно есть правило, а Лиходеич не умел правила нарушать.
Он достал электрофен и высушил промокшую от слез бороду. Глядя в потухший экран телевизора, можжевеловым гребешком вычесал из гривы и бороды листья, мох да сухих лягушек. Камуфляжку сменил на куртку «Пилот», выторгованную на базаре за полцены, вывернул ее на ярко-рыжую, аварийную сторону (чтобы незнакомая нечисть в городе на него порчу какую не наслала), мокрых кроссовок не стал менять — сойдет, и сбрызнулся любимым одеколоном «Русский лес». А на мизинец ввинтил начищенную гайку — подарок сороки на 23 февраля. Таким и стартовал в город.
Уже через пятнадцать минут по улице города шёл мужчина неопределенных лет и занятий. Вроде бы и стар, да походка бодра. Вроде бы и тёмен лицом, да хваткие глаза в душе читают. А из-за диковинной шляпы-гнезда с живой птицей (явно работа ручная, мастерская), прохожие относили его к разряду творческой интеллигенции — то ли художник, то ли поэт.
…Целый день Лиходеич промаялся под окнами родильного дома. Всё прислушивался. Лешим испокон века положено наказывать человека за нарушение чистоты природы: кто слишком далеко в лес зашёл, заповедные места потоптал — леший того водить по чащобе долго будет, дескать, не суйся, куда не надо. А уж если какая мать на ребеночка своего напустится, крикнет, топнет из-за характера дурного, замутит злобой чистый воздух, то не видать ей больше своего малыша. В лучшем случае чумазого подмёныша нянчить станет, а её родной к лешаку попадет и всю жизнь из чащи не выберется. В этот раз Лиходеичу не везло. Каждую минуту из окон заведения доносились до него ласковые слова: «солнышко», «рыбонька», «кисонька», «пузеня» и «вылитый отец». От такой сладости у него даже сахар в крови подпрыгнул — почувствовал дурноту. Леший плюнул с досады и огорченно уставился на затоптанный асфальт — ничего с тем не произошло, даже лужа маленькая не расплылась, и никакой живности на этом месте не завелось. А этот безобидный фокус ему очень нравился и всегда хоть немножко утешал. Не вышло чуда в городе. Не его была территория. Лиходеич разволновался, и оттого раздулся так, что дорос головой до четвертого этажа. Один глаз на целую форточку расплылся. Увидев в окне обросшую мехом широченную пасть, перепуганные мамаши закричали. Лиходеич взял себя в руки и уменьшился до размеров хомяка. И его чуть не слизнула пробегавшая мимо бездомная собака. Он вовремя успел подрасти — не более чем до коленки взрослого человека — и уже в таком почти приличном виде стучал в кабинет главного врача родильного дома № 1.
— Милостивый государь, не соблаговолите ли принять бедного странника? — С поклоном молвил Лиходеич, шаркнув ножкой. Именно так два века тому назад учил его папа здороваться с важным человеком. Когда Лиходеич волновался, невольно переходил на старомодный язык.
— Вы иностранец? — Прищурился худой человек в белом халате. — Фольклором нашим интересуетесь? Русскому языку по историческим фильмам учились? Вы американец или из Азии?
«Да хоть горшком обзови, только ребёночка отдай», — подумал Лиходеич, вслушиваясь в голос главврача. Голос был липкий, с какой-то трещинкой, и личности соответствовал, по всей очевидности, не ангельской.
— Да нет, мил человек, — молвил Лиходеич, подбегая к стулу и ловко карабкаясь на него. Но садиться не стал, привстал на цыпочки и, опершись на стол двумя волосатыми ручками, шепнул в ухо собеседника: — Я, голуба душа, ребёночками интересуюсь. Конкретно — мальчиком. Одно важное лицо, я бы сказал, вельможа, желает удочерить вашего пострела — такого, знаете, который бы везде успел. — Но это невозможно, — с сожалением сказал главврач. Он сделал скорбную паузу и гаркнул в самое ухо лешего: — Пострела можно только усыновить! — Лиходеич увидел, как в узких глазах главврача перевернулось по бесёнку, юркому, жадному и с хвостом. «Мутант, — решил он. — Не бес, но и не человек. Явно его бабка была ведьмой. Или папа — вурдалак».
— Нет, проблем, дражайший любитель фольклора, — меж тем говорил главврач, обнажая длинные зубы. — Простите за любопытство, в какую страну поедет наш малыш? Впрочем, — он замахал руками, — чем дальше, тем лучше. У нас уже были случаи… Вам, конечно, ребёночка нужно здоровенького? — Желательно с дурной наследственностью, — веско молвил Лиходеич, уже доросший до среднего человеческого роста и с тайным гневом наблюдающий за главврачом.
— Понимаю, понимаю, — главврач согласно закивал головой, обросшей лоснящимся мехом. — Но это будет стоить дороже.
— Сколько, подлец? — Не скрыл своих чувств Лиходеич, но, кажется, главврач не обратил никакого внимания на последнее слово.
— Всего-навсего 10 тысяч бабулек, — пропел мутант, весело раскачиваясь на стуле.
«Хляби небесные, топи болотные, — ужаснулся про себя Лиходеич, — где же я этому супостату столько престарелых женщин наберу?»
— А вы каких предпочитаете, э-э, бабулек? — Сумрачно поинтересовался Лиходеич, от нервного напряжения постоянно меняя кроссовки на ногах — с правой на левую, с левой на правую. — Известно каких — зелёных.
«Я еще и издеваться должен над бедными женщинами? В болоте их вымачивать? Или зелёнкой покрасить? Ну, мутант, вылитый мутант», — ужаснулся Лиходеич и, уставившись взглядом в пол, дабы больше не оскверняться видом нелюдя, выбежал за дверь босиком, пиная перед собой кроссовки. — Вы не поняли, — заорал следом чернявый мутант, скаля зубы, — если дорого, сторгуемся. Я и в рублях беру, не только в валюте.
Лиходеич гневно шагал по коридору. У окон стояли счастливые мамы и кричали на улицу счастливым папам о том, какие у них родились замечательные дети, а также проходили медсестры, толкая перед собой тележки, полные чмокающих сверточков. «Эх, одним больше, одним меньше», — с отчаянием подумал Лиходеич, когда мимо проехала очередная тележка…
Выходил он из дверей роддома осторожно, бережно поддерживая раздувшийся апельсинового цвета живот.
Глава третья, за время которой проходит двенадцать лет
Лиходеич завернул мальчика в старый заячий тулуп и уложил на печи — пусть согревается после дальней дороги. Ребёнок спал и улыбался, и ни один сон не подсказал ему, как изменилась его едва начавшаяся жизнь и что страшная Беда уже хищно вглядывается в его судьбу, готовясь заплести все пути-дорожки, чтобы труднее ему было отыскать себе заветных друзей, чтобы не нашёл он свое единственное место в жизни.
