Мило и волшебная будка - Джастер Нортон (книги онлайн без регистрации полностью txt) 📗
«ДОЛОЙ ТИШИНУ!»
«НЕ МОГУ МОЛЧАТЬ!»
«КОГДА ЖЕ НАС УСЛЫШАТ?»
«БОЛЬШЕ ЗВУКОВ ХОРОШИХ И РАЗНЫХ!»
А один огромный транспарант кратко провозглашал:
«ДАЙТЕ ЗВУК!!!»
Если бы не плакаты да не орудие, большая медная пушка, которая тащилась в хвосте, эти люди были бы похожи на самых обыкновенных жителей самой обыкновенной маленькой долины, в которой вы никогда не бывали.
Когда автомобильчик остановился, кто-то поднял плакат с приветствием:
«ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ДОЛИНУ СОЗВУЧИЙ!»
— а все остальные, видимо (но не слышимо), кричали громкое «УРА!».
— ВЫ НАМ ПОМОЖЕТЕ? — вопрошал другой высоко поднятый плакат.
— НУ, ПОЖАЛУЙСТА! — умолял третий.
Мило отчаянно пытался рассказать, кто он и куда едет, но ничего не выходило. А в это время поднялось еще четыре плаката:
— СЛУШАЙТЕ ГЛАЗАМИ,
— И МЫ
— ПОВЕДАЕМ ВАМ
— О НАШЕМ НЕСЧАСТЬЕ.
Двое держали большую грифельную доску, а третий быстро-быстро писал на ней историю того, как Долину Созвучий постигла немота.
«Недалеко отсюда есть место, откуда родом все ветры, где водится всяческое эхо и где стоит большой каменный замок госпожи Звукозаписи, правительницы этого края. Когда старый король Разума изгнал чудищ в далекие горы, он назначил ее блюстительницей всех звуков и шумов прошлых, настоящих и будущих.
Многие годы она правила как госпожа премудрая и всеми любимая. Каждое утро на восходе солнца она выпускала новые звукозаписи, и ветры разносили их по всему королевству, а ночью на заходе луны собирала отжившие звуки, сортировала и расставляла по полочкам в подземном звукохранилище».
Доска кончилась, писатель утер пот со лба, затем стер все написанное и начал снова сверху:
«Она легко прощала нам оговорки и снабжала нас всем необходимым для жизни: и песнями во время работы, и бульканьем горшков на огне, и стуком топоров, и шумом падающих деревьев, и скрипом колес, и уханьем филинов, и чавканьем грязи под башмаками, и шелестом дождика по крыше, и музыкой духового оркестра, и хрустом снега в трескучий мороз».
Он вновь приостановился, и горючая слеза скатилась по его щеке, оставив на губах сладостно-горький вкус воспоминанья.
«Все эти звуки после использования она снова расставляла в алфавитном порядке и бережно сохраняла для будущих поколений. И все жили спокойно, и долина наша благоденствовала как счастливая родина звуков. Но потом все стало меняться.
Сперва по одному, потом целыми толпами люди стали переселяться к нам, но каждый новопоселенец продолжал жить на свой лад и приносил на нашу землю свои звукосочетания, порой красивые, а порой и не очень. И все были так заняты своими насущными делами, что им было не до слуха. А ведь всякий звук, который не был услышан, как известно, исчезает бесследно и навсегда.
Народ стал меньше смеяться и больше ворчать, реже петь и чаще ругаться, и звуки, производимые им, становились все громче и безобразней. Они заглушали даже пенье птиц и шорох ветра, да и никто уже не стремился их услышать».
Он снова стер написанное и снова начал писать, а Ляпсус безмолвно глотал слезы.
«Госпожа Звукозапись волновалась и огорчалась. С каждым днем количество собираемых звуков становилось все меньше, да и большую часть их не стоило ни собирать, ни хранить. Многие тогда во всем винили погоду, другие думали, что всему виною луна, но все сходились в одном — беды начались после изгнанья Мудрости и Поэзии. Как бы там ни было, никто не знал, что с этим поделать.
Потом в долине объявился набитый снадобьями фургон доктора Какофонии, а с ним сизо-дымный ТАРАРАМ. Доктор провел полное обследование всего населения и посулил исцелить всех. Госпожа Звукозапись позволила ему попробовать.
Тогда он прописал каждому взрослому и каждому ребенку по паре ложек очень противного лекарства, и оно сработало — но совсем не так, как ожидалось. Снадобье излечило их от всего, кроме шума. Звукозапись пришла в ярость. Она на веки вечные изгнала доктора из долины, а затем издала следующий указ:
„С СЕГО ДНЯ И ВПРЕДЬ ДОЛИНА СОЗВУЧИЙ ОБЕЗЗВУЧИВАЕТСЯ. СИМ УКАЗОМ Я ОТМЕНЯЮ ХОЖДЕНИЕ КАКИХ БЫ ТО НИ БЫЛО ЗВУКОВ, ИБО ОНИ ОБЕСЦЕНИЛИСЬ. ПРОШУ ВСЕХ НЕМЕДЛЕННО ВЕРНУТЬ ВСЕ ОСТАТКИ И ИЗЛИШКИ В ЗАМОК“.
С тех пор так и живем, — закончил писатель печально, — и ничего изменить не можем, а каждый день приносит новые беды…»
Какой-то человечек протиснулся сквозь толпу и протянул Мило охапку писем и телеграмм. Тот выбрал первое попавшееся и прочитал:
на прошлой неделе у нас была гроза, а гром не гремел. Долго ли нам еще терпеть? Искренне ваш.
Затем ему попалась телеграмма:
«концерт отложен неопределенное время тчк когда нам дадут музыку тчк»
«Надеюсь, вам понятно, — начертал писатель на доске, — почему мы ждем от вас помощи? Нам необходимо взять замок и выпустить звуки на волю».
«Чем могу помочь?» — тем же способом ответил Мило.
«Нужно навестить Звукозапись и вынести из замка хотя бы один звучок, пусть самый маленький, чтобы было чем зарядить пушку. Если мы ударим по стенам даже тишайшим шумом, они рухнут, и звуки освободятся. Дело это непростое, перехитрить госпожу трудно, но попробовать надо».
Мило малость подумал, затем решительно кивнул головой: я готов.
И вот уже перед ним дверь в стене замка. Недрогнувшей рукой на листочке бумаги он написал «ТУК-ТУК!» и просунул бумажку в щель. Дверь тут же распахнулась, и едва она затворилась за его спиной, как послышался мелодичный голос:
— Идите прямо. Я у себя, в приемной.
— Разве здесь получается говорить вслух? — воскликнул Мило и обрадовался, услышав собственный голос.
— Да, но только здесь, — послышался ответ. — Идите же.
Мило медленно, с оглядкой, прошел по длинному коридору и оказался в небольшой комнатке. Там, перед огромным радиоприемником — целой стеной рубильников, кнопок, рукояток и шкал, — сидела Звукозапись, внимательно вслушиваясь в молчание громкоговорителей.
— Ах, какая красота! — вздохнула она. — Пятнадцать минут молчанья — моя любимая передача, а после нее — полчаса безмолвия и затем рабочая пауза. Если бы вы только знали, сколько разных беззвучий существует на свете — не меньше, чем звуков. Грустно, что в наше время на это никто не обращает внимания. — Она помолчала немного и спросила: — Доводилось ли вам слышать удивительную предрассветную тишь? Или грозное затишье перед бурей, а потом — тишину после бури? Может быть, вам знакома томительная пауза, которая звучит, когда вы не знаете ответа на заданный вопрос? Или безмолвие ночи на проселочной дороге? Или молчание зрителей в переполненном зале перед тем, как поднимется занавес? Но самое лучшее — тот миг, когда захлопнулась дверь, и вы наконец-то одни в целом доме! Какое разнообразие! И как они все красивы, если в них вслушаться.
Так она говорила, и тысячи колокольчиков и бубенцов, которыми она была украшена с ног до головы, тихонько вторили ей, и тут же, как будто в ответ, зазвонил телефон.
«Для любительницы тишины она что-то слишком разговорчивая», — подумал Мило.
— Когда-то я могла поймать любой звук, где бы и когда бы он ни прозвучал, — молвила Звукозапись, кивнув головой на радиоприемник. — А теперь мне просто нечего…
— Простите, пожалуйста, — прервал ее Мило, поскольку телефон продолжал тренькать, — может быть, вам надо подойти?
— Нет, нет! Только после передачи! — ответила она и сделала тишину погромче.
— Но, может быть, это важный звонок, — настаивал Мило.