Сказки Орловской губернии (Из собрания сказок Иосифа Федоровича Каллиникова) - Каллиников Иосиф Федорович

— Да я тебе лошадей своих дам, на них живо догонишь.

— Разве что на них только… А шапку-то бросить нельзя мне никак.

— Дай мне, я подержу её, будет цела птица.

— Ладно, барин. Так вы обождите тут маленечко, я его мигом представлю вам.

Дал ему барин тройку свою, а сам сел возле дороги и дожидается.

Сидел-сидел — нет мужика и всё тут. Солнце зашло, темнеть стало, а мужика нет. Нечего делать, надо домой ворочаться, не ночевать же барину в поле. И с шапкой не знает, что делать. «Дай, — думает, — гляну, что у него тут под шапкою». Руку под шапку, не выпустить чтоб птицу. Шарил, шарил, одна грязь мажется. Поднял шапку, глянул, а там грязь в кучу свалена.

— Ах ты, мошенник, и меня надул!

Вернулся барин пешком. Мамаша его и спрашивает:

— Что ж ты пешком-то домой воротился?

— Да я, мамаш, лошадок-то папаше отослал с мужиком. Как рассказал он мне, что черти-то вытворяют над ним — жалко мне стало. Отдал лошадей и коляску тоже, может, когда и прокатиться ему захочется…

— Я ж говорила тебе, сынок, мучается папаша твой, вызволить его надобно, облегчение ему сделать.

А про шапку-то, как караулил, и не сказал барин мамаше своей.

ШУТНИК

К ней парень-шутник приходит и говорит:

— Давай осьмуху [64] вина, я вместо тебя в твоём платье перевенчаюсь.

Девка согласилась, поставила осьмуху вина.

Назавтра нарядился парень в невестову одежду, посадили его за стол. Бабы песни поют. Погуляли, на венчание в церковь поехали. После отобедали, отпотчевали, повёл муж молодую спать. А молодая-то — Васька-шутник.

— Пусти на двор меня, — говорит Васька.

— Не пущу, вдруг ты уйдёшь, — отвечает муж.

— Не, не уйду. Ты привяжи меня.

Связали пояс с поясом, и пошёл Васька на двор. Видит, там козёл ходит; взял козла за рога и привязал к поясу, а сам убёг. Молодой лежал-лежал — не идёт молодая. Он звать — не откликается. Он пояс потянул — упирается. Дотянул, хвать — козёл! «Молодая козлом обернулась», — думает.

А Васька на пасеку прибежал, выбрал улей поболее. На девичнике-то ребятам не поднесли, надо угостить. Унёс Васька улей на вино, мёд весь выбрал. А тут на пасеку жулики пришли, стали выбирать улей: где шумит больше, значит, пчёл много и мёда. Не успели взять — погоня за ними.

Бегут и кричат: «Ай, ай, догоняют!»

Васька услышал, бросил улей, наложил в него грязи, сам дальше побег. Тут жулики подбегают, видят улей.

— Пойдём медку поедим, — говорит один.

Зачерпнул другой и говорит:

— Мёд-то мёд, да грязью отдаёт.

— Да это и есть грязь. Это Васьки-шута работа. Подшутил над нами. Пойдем, побьём его за это.

Пришли бить. А он лошаденку взял, скатерку подстелил, в зад лошади гривенников понатыкал, ей овса поставил. Подходят жулики и спрашивают:

— Ты что делаешь?

— А вот гляди, — отвечает шутник.

Копнул в навозе — двугривенный, копнул — пятиалтынный. Вроде как лошадь овёс подбирает, а деньгами выкладывает.

— Продай нам лошадь! — просят жулики.

— Купите.

Купили они лошадь, постлали скатерть, овса дали, а деньги из неё не сыплются. Опять обманул шутник! Решили снова его бить идти. А Васька корову вывел, наставил вокруг одиннадцать кубанов.

— Ты что делаешь? — спрашивают жулики.

— Не видишь, корову дою. Одиннадцать кубанов надоил, двенадцатый дою.

— Продай нам эту корову.

— Купите.

Продал им корову, а она и полкубанчика не дала. Решили Ваську убить. Поймали его, посадили в куль, повезли топить. К утку [65] приехали, к реке, значит. Возле утка посадили, сами пошли искать, где глубже. А тут дорога рядом была, и по ней барин проезжал. Увидел он куль, остановился. Подошел к кулю, а тот кричит.

— Ты чего? — спрашивает барин и развязывает куль.

— Да я сижу, уму-разуму набираюсь.

— Дай и мне посидеть.

Влез барин в куль, Васька завязал его, сам ко двору на тройке барина поехал. А жулики те подошли, схватили куль и понесли шутника топить, а там барин сидел. Васька ведёт лошадей поить, они его встречают:

— Стой, мы же тебя сбросили в воду, как же ты жив остался?

— А я на тройке выскочил.

— Пойдём и мы также, — говорят жулики.

Пошли к реке. Один шагнул, другой сиганул — все и потопли. Не вынесло их на тройке.

А шут и посейчас шутит.

СЕРОЕ ГОРЕ

— Мироша, возьми себе сиротку Марьяну в жёны, повенчайтесь и живите.

Мирон Мироныч долго не раздумывал, взял Марьяну за руку и повёл в церковь. Обвенчались они и стали жить вдвоём. И вот как-то в праздник решил Мирон Мироныч брата навестить. Взяли они с Марьяной кувшин, набрали в него ягод и пошли к Макару Миронычу. Пришли они к нему. Усадил Макар Мироныч всех гостей к богатому столу, а брата с невесткой в дальний угол. И не досталось им ни ложки, ни хлеба. Встали тогда Мирон Мироныч с Марьяной, помолились Богу, взяли свой кувшинчик, поблагодарили брата и сказали:

— Прощайте.

А Макар Мироныч и говорит:

— Прощайте, да в другой раз не навещайте.

Пошли Мирон Мироныч и Марьяна домой. Дошли они почти до села, а идти надо было дальше через гать [66]. Вот Мироныч и говорит:

— Марьяна, не ели мы с тобой, не пили, так давай хоть песню споём.

Затянули они песню. Вдруг Мироша спрашивает:

— Кто это, жена, нам третий подпевает?

Прислушалась Марьяна, и правда, третий подтягивает их песню.

— Кто это подтягивает песню нашу? — спрашивает Мироша.

— Да я.

— Кто «я»?

— Серое горе.

— А где ты?

— Здесь я.

— Иди-ка сюда.

Вышло Серое горе — маленькое, серенькое. Мирон Мироныч спрашивает:

— А можешь ты в наш кувшин залезть?

— Могу, — отвечает Серое горе.

— А ну-ка, полезай в кувшин!

Серое горе залезло в кувшин, Мироша закрыл его и опустил в воду под гать. Пришли Марьяна да Мироша домой. Стали они жить хорошо, не стало у них никакого горя. Прослышал Макар Мироныч, что брат стал богато жить, и приехал к нему в гости. Мироша принял его хорошо. А Макар ни есть, ни пить не стал, а перво-наперво спрашивает:

— Скажи мне, брат, отчего ты стал жить хорошо?

Мироша и говорит:

— Шли мы от гостей, затянули песню, а нам кто-то ещё подпевал, оказалось, Серое горе. Влезло оно в кувшин, мы его в воду и бросили.

Макар Мироныч узнал, что хотел, запряг лошадь и уехал. Приехал Макар Мироныч к гати, вынул кувшин и открыл его. Вылезло оттуда Серое горе.

— Иди, Серое горе, туда, где было, — говорит он.

— Нет, не пойду, — отвечает горе. — Я теперь с тобой жить буду.

Сел Макар Мироныч на дрожки, и Серое горе с ним. Едут они, едут, вдруг ось переломилась, а дрожки [67] новые были. Приехал Макар Мироныч домой, а там и магазины, и амбары погорели. А это всё Серое горе наделало. Всё хозяйство у Макара Мироныча развалилось, и понял он, что значит Серое горе.