Таня Гроттер и ботинки кентавра - Емец Дмитрий Александрович (книги бесплатно txt) 📗
Другой голос, мужской:
– Лучше бы на улице погулял или разломал что-нибудь… Никогда не видел его с игрушками. Всех дичится… Я в его годы…
– Но это же наш Шурочка!
На маму поднимаются укоризненные глаза.
– Я не Шурочка, я мальчик!
– Мальчик, конечно, мальчик!
Страница перелистывается, и вновь мудреные зигзаги. За несколько дней он успевает исписать толстый трехсотстраничный блокнот… Внезапно стержень фломастера безнадежно проваливается внутрь. Должно быть, нажал слишком сильно. На бумагу падают слезы. Жалко не фломастера – а того, что нельзя больше рисовать зигзаги.
Отец нашаривает что-то в кармане своего строгого костюма – он только что пришел – и склоняется над ним. Снова запах одеколона.
– Держи! Только не плачь!
Что-то холодное, продолговатое скользит в руку. Он еще не понимает, что это. Даже хочет бросить.
– Ты что? Дарить трехлетнему ребенку ручку «Паркер», да еще чернильную! Он же поломает!
– Ничего, ему она нужнее, чем мне. Я всю жизнь мечтал о чем-то особенном, а что в результате? Оформляю кредиты, даже разучился мечтать о большем. Возможно, ему повезет чуть сильнее. Я даже знаю, что повезет, – говорит отец.
Шурасик осторожно проводит по бумаге черту. Пишет! Ручка «Паркер» – дорогая, блестящая – вычерчивает непонятные зигзаги. Ощущение счастья переполняет его и протягивается через годы, как спасительная рука.
Не просыпаясь, магистр Борея сладко вздыхает во сне и нашаривает ручку – ту самую ручку «Паркер», которая висит на шее рядом с энергетическим амулетом. Скоро он очнется и забудет сон, но ручка останется с ним и будет поддерживать его в трудную минуту…
Шурасино становится холодно, и это чувство, простое, как табурет, и надежное, как холодная вода, заставляет его очнуться. Юный магистр рывком садится. Он сидит на полу, среди осколков стекла и рассыпанных шахматных фигур. Краб с руной зловещего сна куда-то запропастился. Шурасино вспоминает о нем, но как-то смутно. Если бы не разбитое стекло, он бы решил, что краб – это лишь первая ступенька его сна.
Бросив взгляд на дверь, Шурасино обнаруживает, что в замораживающую ловушку, которую он установил несколько дней назад, просто ради любопытства испытывая новое заклинание, угодил длиннобородый государственный гонец в крылатых сандалиях. И это еще не все. Будто недостаточно других неприятностей, на залитом солнцем квадрате у окна, перевернутый и расплющенный, валяется вчерашний котел. Замазки в нем уже нет. Шурасино соображает, что духи эфира закончили работу, а он мало того, что не отругал их, еще и не произнес магического напутствия, которое должно было поумерить пыл этих не в меру деятельных существ.
«И где они теперь? Ну я и попал», – мрачно подумал Шурасино.
Но пора было вспомнить и о гонце, который замер у дверей ледяным истуканчиком. Шурасино быстро взвесил все «за» и «против». Конечно, заморозить гонца было большой ошибкой и вообще дурным тоном. За это по головке не погладят. С другой стороны, гонец скорее всего угодил в ловушку прежде, чем увидел юного магистра спящим, а раз так, то вполне можно разыграть карту «я сгораю на работе, у меня нервы ни к черту, а всякие там вламываются без стука…».
Кое-как разморозив гонца и выслушав вагон колкостей, Шурасино выяснил, что длиннобородого послали градоправители Борея с приказом срочно явиться к ним. Юный магистр поспешно надел парадную мантию и такие же, как у гонца, крылатые сандалии, нацепил пышный, обсыпанный пудрой парик, который полагалось надевать во всех торжественных случаях, и полетел в ратушу, сочиняя на ходу оправдание, в меру простое и одновременно незаезженное, чтобы показаться правдоподобным.
Он проносился по извилистым улочкам, где торговцы с низинных земель выкладывали ковры-самолеты и знаменитые рунные мечи Борея, которые струей воздуха разрубали большинство заговоренных лат.
Все это означало, что летающий город Борей с рассветом опустился на одну из своих основных торговых стоянок, семь дюжин которых были рассеяны по всей территории бывшей империи. Борей был единственным городом-государством на континенте, не имевшим определенных границ. То, что могло считаться его границами, перемещалось вместе с ним, составляя несколько десятков километров вокруг Борея, которые, во избежание внезапного нападения, постоянно патрулировались пикирующими крепостями.
Пролетая у стены, Шурасино заглянул вниз – туда, где за подъемным мостом на каменном молу были пришвартованы пикирующие крепости резерва. Правда, теперь их было лишь две. Третья пикирующая крепость, которую Шурасино легко узнал бы по огромной непропорциональной башне, куда-то исчезла. Юный магистр просиял. Это внушило ему надежду, что его левитационная замазка оказалась действенной. В конце концов, Борей теперь благополучно помещался на перекрестке двух самых оживленных торговых путей. У его восточных ворот ревели груженные тюками верблюды торговцев с юга, к западным же воротам то и дело подлетали боевые драконы варваров, всегда прикрывавшие их караваны с воздуха и спасавшие их от атак магов огня и земли, а также от разбойничавшей вдоль больших дорог нежити.
Кое-где среди верблюдов и их шумных погонщиков в белых бурнусах попадались и кентавры с суровыми медными лицами, нередко служившие купцам проводниками. Они были вооружены луками и тяжелыми суковатыми палицами. На широких спинах у некоторых висели круглые берестяные футляры с боевыми дротами.
Шурасино повернул к ратуше. Решив, что облетать длинную ратушу вокруг, чтобы воспользоваться единственным входом, будет слишком долго, он нырнул в первое попавшееся открытое окно, запоздало сообразив, что это и есть зал совещаний градоправителей.
Вольный город Борей – единственный из четырех крупных центров бывшей Великой Империи – потому и оставался вольным, что с последовательным упорством сопротивлялся власти многочисленных князьков и царей с их сильными отрядами боевых магов. Достигалось это прежде всего отказом от единовластия. Ни один градоправитель не мог занимать своей должности больше трех лет, самих же градоправителей ни при каком условии не могло быть меньше двух. Причем подбирались они обычно таким образом, чтобы их обоюдная вражда была возможно более сильной.
Вот и теперь у кормила государственной власти в Борее стояли Вотон и Пустеллий, которые просто терпеть друг друга не могли. Вотон был вспыльчивый как порох маг-аристократ с воинственно вздернутыми усами. Даже в мирное время он ходил в панцире из морозного арктического воздуха и с длинным мечом на перевязи, который любил вытаскивать на торжественных парадах, пирушках с армейским руководством, а также при посвящении отличившихся воинов в магцари.
Рядом с таким соправителем глава купеческих гильдий Пустеллий казался толстым, рыхлым и вялым. Он и ходил вперевалку, и говорил с тягучим южным акцентом, оживляясь лишь в предчувствии хорошего обеда. При всем при этом пухлые ручки Пустеллия ухитрялись держать административную власть в городе и казначейство так крепко, что когда Вотону требовалось провести смотр войскам или оснастить армию новыми пиками, то он долго, очень долго фыркал и шевелил усами, прежде чем набирался мужества обратиться к соправителю за деньгами.
Едва Шурасино оказался внутри ратуши, как оба дожидающихся его градоправителя укоризненно уставились на юного мага. Пустеллий перестал томно поглощать финики из блюда, а Вотон пощелкивать себя хлыстом по начищенному до блеска сапогу.
– Клянусь воздухом, я никогда не видел такой наглости! Где вы пропадали, магистр? Гонец был послан два часа назад! – грозно спросил Вотон.
Шурасино захотелось провалиться под землю, но вместо этого он поправил мантию и прокашлялся.
– Я его заморозил! – ответил он небрежно.
Правители Борея переглянулись.
– Заморозили нашего гонца? Да как вы посмели? – рассвирепел Вотон.
– Во имя государственных интересов! Прошу прощения, магспода! – сказал Шурасино, разводя руками. – Я разделяю ваши чувства, но вам лучше моего известно, что такое заклинание семнадцати духов.
