Инженеры - Гарин-Михайловский Николай Георгиевич (чтение книг TXT) 📗
Теперь лицо ее было совершенно другое, напряженное, немного испуганное.
Оглянувшись и увидев на кресле старшего брата, она быстро приняла свой обычный вызывающий вид.
- Ты что здесь делаешь? - накинулась она на него, - пора спать.
- Ну, спать, так спать, - согласился Карташев и пошел в свою комнату.
А Маня дразнила его вдогонку:
- А-га, а-га! хочется поговорить, заслужи сначала! Ты думаешь - такое сокровище даром дают. Надо стоить ее.
- Оставь себе это сокровище, - повернулся к сестре в дверях Карташев и, не дожидаясь ответа, затворил за собою дверь.
Маня не двигалась, пока не затихли его шаги, затем торопливо подошла к окну и кашлянула.
Когда раздался ответный кашель, она наклонилась в окно и тихо спросила:
- Кто?
- Ворганов.
- Проходите через парадную дверь на террасу. - И подождав еще, она пошла на террасу.
Там стоял молодой человек, светлый блондин, в пиджаке.
Маня и молодой человек крепко пожали друг другу руки.
- Благополучно? - спросила Маня.
- Вполне.
- Давно приехали?
- Сегодня.
- Долго пробудете?
- Несколько дней, вероятно...
Молодой человек усмехнулся.
- Жизнь коротка...
- Да, коротка! - вздохнула Маня.
- Жалко, что вы киснете здесь.
- Кисну?..
- Как у вас с матерью?
- Мать уже прошлое. Какую-то сказку, я помню, читала про страшного волшебника, который жил на дне моря, которому на завтрак было мало кита, а в конце концов от старости он стал таким маленьким, что самая маленькая рыбка его проглотила и не заметила даже.
- Так и во всем нашем деле будет.
- Будет-то будет, доживем ли только мы с вами до чего-нибудь хорошенького?
- Доживем. Особенно наш период будет чреватый. Собственно, организованной работе в деревне конец: урядники, смертные приговоры за агитацию ставят партию в безвыходное положение и волей-неволей поворачивают на путь политической борьбы, пропаганды путем нелегальной печати, политического убийства. Сочувствие со стороны общества, во всяком случае, большое. Главный симптом - деньги, прилив небывалый.
- В университет назад не думаете?
- Пока работа есть - нет. Вы знаете, что завтра у нас собрание?
- Знаю и буду. Опять шпиона выследили?
Маня сделала брезгливую гримасу.
- Не люблю этих дел. Доказательств всегда так мало, а уж одно подозрение навсегда вычеркивает человека из списка порядочных. Вот Ахматова: у меня положительно впечатление, что она невинна... И если она действительно невинна, тогда что? Что будет она переживать всю остальную свою жизнь? А мы с таким легким сердцем готовы кого угодно заподозрить, забросать грязью. Брр... - Маня вздрогнула.
Дверь на террасу отворилась, и Аглаида Васильевна угрюмо спросила:
- Кто тут?
Маня ответила:
- Я.
- Ты одна?
- Нет.
После некоторого молчания Аглаида Васильевна очень недовольным голосом спросила:
- Спать скоро пойдешь?
- Скоро.
Дверь затворилась.
Когда через час Маня провожала своего гостя, он спросил ее:
- Не влюбились?
Маня равнодушно махнула рукой.
- Я слишком ненавижу, чтоб было еще место для любви.
- Звонко сказано! - усмехнулся молодой человек. - А я вот все мучаюсь и от того и от другого!
- И на здоровье! Дай бог только поменьше удач в любви и побольше в ненависти.
Маня захлопнула дверь, заперла ее и пошла к себе.
Как ни тихо проходила она коридором, сонный голос из спальни окликнул ее:
- Ты, Маня?
- Я.
И Маня быстро шмыгнула в свою комнату, пока опять не заговорила Аглаида Васильевна.
- Маня, зайди ко мне. - После молчания она опять сказала: - Маня!
Никто не отвечал.
- Ушла к себе! - Гнев охватил Аглаиду Васильевну, и первым побуждением было встать и грозно идти к Мане. Но она продолжала лежать в каком-то бессилии. Она только плотнее прижала свою белую голову к подушке и очень скоро опять заснула.
VI
В пять часов утра Аглаида Васильевна была уже на ногах. Она долго стояла на коленях перед своим большим киотом, уставленным образами. Были тут и старые и новые, были и в золотых и серебряных ризах, были и маленькие без всяких риз, совершенно темные. Висели крестики, ладанки, лежали пасхальные яйца, одно маленькое, красненькое, десятки лет уж лежавшее, совершенно высохшее и только во время тряски издававшее тихий звук от засохшего комка внутри.
Каждую пасху Аглаида Васильевна брала яйцо в руки и погружалась на несколько мгновений в соприкосновение с тем, что было когда-то.
- Мама, что это за яичко?
- Вам это знать не надо.
Был канун троицы. Аглаида Васильевна ждала сегодня Зину с внуками и внучками.
Она молилась больше часу. Встав, утомленными тихими шагами она прошла в столовую, взяла спиртоварительную кастрюльку, кофейник, кофе, сливки, просфору и вышла на террасу.
Радостное, светлое утро ослепило ее.
В соседнем монастыре уже звонил колокол.
"Хороший знак!" - подумала Аглаида Васильевна.
Она положила все предметы на стол и медленно, удовлетворенно три раза перекрестилась. Затем она села в соломенное кресло и некоторое время отдавалась охватившему ощущению красоты картины.
На террасе была тень, была прохлада, а там, на море, на горах, солнце уже ярко сверкало.
Как будто настал уже великий праздник и природа в сознании его замерла, охваченная восторгом, счастьем, сознанием своей жизни, бытия.
Только люди густой муравьиной толпою на пристанях копошились, и глухой гул толпы несся оттуда.
Аглаида Васильевна отыскала глазами купол собора, опять трижды перекрестилась. Затем она начала варить себе кофе.
Эти часы были лучшими в ее жизни. Потом проснутся дети, ворвутся, шум и заботы дня у каждого свои, многосложные, перепутанные; приедет Зина с детьми, а теперь часы отдыха, часы, когда она только с богом, когда она набирается сил для всего предстоящего дня.
А чтоб их иметь достаточно, прежде всего мудрое правило - довлеет дневи злоба его, и другое - на все его святая воля. Думала в эти часы Аглаида Васильевна только о приятном.
Вот сын кончил и приехал. Пережить с ним пришлось больше, чем со всеми остальными, вместе взятыми, детьми. Буквально был вырван из объятий смерти, из объятий ужасной болезни.
