Инженеры - Гарин-Михайловский Николай Георгиевич (чтение книг TXT) 📗
Он любил, чтобы к нему хорошо относились, любил и умел добиваться этого.
- Вероятно, - решил Карташев, - он думал, что я буду ухаживать за его женой, и, убедившись, что не ухаживаю, переменил свое обращение со мной.
Однажды под вечер Карташев пошел прогуляться к морю и возвратился домой, когда уже были сумерки.
Прозрачные, ласкающие окна их квартиры были раскрыты, и Карташев услыхал игру на рояле. Игра была нежная, мягкая, звуки точно лились - и прямо в душу.
Кто это так играл? Игра Мани была бурная, звучная; правда, у Зины было тоже очень мягкое туше, но Зина - в деревне.
Парадные двери были не заперты, и Карташев вошел в гостиную. За роялью сидела незнакомая худенькая женская фигурка с закрученной на голове косой. У рояля сидела лицом к нему Маня и задумчиво, под впечатлением музыки, смотрела в пол.
Шум отворявшейся двери остановил игру. Незнакомая девушка оглянулась на Карташева, перестала играть и смущенно смотрела на Маню.
- Мой брат, - сказала Маня и назвала брату свою гостью: - Аделаида Борисовна Воронова.
И так как лицо Карташева ничего не выражало, то она прибавила:
- Сестра Евгении Борисовны.
- А! - радостно сказал Карташев.
Сестра Евгении Борисовны уже друг и семьи и его, а особенно такая чудная музыкантша, такая изящная, такая скромная, такая застенчивая.
И сколько достоинства, сколько прелести в этой маленькой фигурке, выглядывающей почти еще девочкой.
Обыкновенно первые шаги знакомства - самые тяжелые. Люди натянуты, хотят что-то изобразить из себя необычное. Так, по крайней мере, всегда бывало с Карташевым. А тут произошло совсем обратное: Карташев сразу почувствовал себя в своей тарелке, стал восторгаться ее игрой, просил ее еще играть. Карташев развеселился, начал рассказывать разные глупости, от которых и он сам, и Маня, и Аделаида Борисовна чуть не до упаду смеялись.
Потом пришли Аня, Сережа. Приехала из города Аглаида Васильевна, пришла Евгения Борисовна, пили чай, сидели на террасе, и вечер прошел незаметно и быстро.
Весь под настроением, Карташев провожал Аделаиду Борисовну и сестру ее наверх, помог ей надеть шотландскую накидку, нес ее шкатулочку из розового дерева, в которой лежало ее шитье.
И накидка, и шкатулочка, и она вся, когда уже ушла, стояли перед ним, и, возвратившись, он в каком-то очаровании слушал рассказы о ней своих домашних.
Всех очаровала Аделаида Борисовна.
Даже Аня сказала:
- Вот это - человек, настоящий, хороший человек.
- Ласковая какая, мягкая, а глаза, глаза, - восхищалась Маня.
Сережа сказал:
- И при этом она ведь и совсем некрасива.
- А, ну, что такое красота? - досадливо воскликнула Маня. - Кукла красивая, а что с нее толку?
- В ней именно удивительная человеческая красота, - качала головой Аглаида Васильевна. - Я много видала девушек на своем веку, - и Аглаида Васильевна точно опять пересматривала их всех в своей памяти, - но такой воспитанной, такой скромной, такой обаятельной...
- А сколько достоинства в то же время? - сказала горячо Маня и добродушно, вызывающе обратилась к старшему брату. - А ты что молчишь? Ты что, очумел или от природы такой чурбан бесчувственный?
- Маня! - сказала Аглаида Васильевна.
- Да, что ж он, мама, сидит, сидит, как не живой между нами. Ну? Говори...
Карташев с наслаждением слушал похвалы, расточаемые Аделаиде Борисовне, готов был от себя еще столько же прибавить, но когда Маня обратилась к нему, он потянулся и нехотя сказал:
- Девушка как девушка: симпатичная...
- Что?! - взвизгнула Маня. - Ах ты свинтус, ах ты оболтус, ах ты Вахромей!
- Маня, Маня! - звала ее Аглаида Васильевна.
Но Маня не слушала. Ее волосы рассыпались, глаза сверкали, как бриллианты, она наступала на Тёму и визжала:
- Да я тебе, негодному, все глаза твои выцарапаю, своими руками задушу негодяя...
- Я ухожу, - в отчаянии сказала Аглаида Васильевна.
- Хорошо, я больше не буду, но я так зла, так зла...
Она быстро то сжимала, то разжимала пальцы рук и проговорила комично:
- Хоть бы кошка мне, что ли, попалась, чтоб разорвать ее в мелкие клочки.
Все смеялись, Карташев довольно улыбался, а Маня продолжала:
- Нет, как вам нравится? Можно сказать, ангел сошел на землю, а он, чучело...
- Маня, что за манеры?!
- Манеры? Разве с этаким господином хватит каких-нибудь манер?! Ну, хорошо же! Только ты ее и видел! На коленях будешь умолять, ручки мне целовать - никогда!
Она ходила перед Карташевым и твердила:
- Помни, помни - никогда! И заруби это себе хорошенько на своем носу-лопате!
Она остановилась перед братом, взялась в бока и сказала:
- Ну! Повтори теперь еще раз, что ты сказал?
- Сказал, что она очень симпатичная и милая...
- Дальше, дальше.
- Что ж дальше?
- Ну, уж говори прямо, что влюбился, - сказал Сережа. - Я, по крайней мере, - готов.
- Молодец, Сережка! Вот настоящий мужчина, а не такой кисляй, как ты.
- А нога у нее некрасивая: длинная, на низком каблуке, - заметил Тёма.
- Смотрите, смотрите, успел уж и под платье заглянуть...
- Маня!
- Дурак ты, дурак, - продолжала Маня, - нога ее в великолепном, самом модном, летнем ботинке. И всякую ногу одень в такой ботинок, она будет длинная и узкая, как у обезьяны. И через полгода ты и не увидишь другого фасона. И слава богу, потому что нет ничего ужаснее этого полуторааршинного каблука, торчащего на середине подошвы. И в таком ботинке и нога слона и та будет ножкой, а такие, ничего не понимающие, как ты, будут только вздыхать от восторга: ах! ах! Ну, а играет она как?
- Играет прелестно, и если Сережа уже влюбился в нее, то я тоже влюбился в ее музыку.
- Не беспокойся, черт полосатый, влюбишься и в нее.
- Маня! То есть после тюрьмы у тебя такие стали ужасные манеры, замашки, выражения...
- Одним словом, известно, острожная, пропащий человек, и конец.
И Маня хлопнула по плечу старшего брата.
- Ну, ты совсем уж разошлась, - сказала мать, - идем лучше спать.
Но Маня, проходя через гостиную, присела к роялю, и долго еще сперва шумная, а потом тихая музыка разносилась по дому. Под окном кто-то кашлянул. Маня остановилась, прислушалась и встала.
