Книжная лавка близ площади Этуаль. Сироты квартала Бельвилль - Кальма Н. (читаем книги онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
— Нет, я не украла, ты не бойся, Сими. Это они все гнались за мной и кричали, что я воровка. А я не воровала. Просто я положила старухе Миро па прилавок все, что ты мне давала на кино. Но, кажется, этого не хватило. Миро требовала еще, а у меня уже ни сантима. Тогда я просто взяла кружево. Я знаю, тебе очень хочется нарядное платье к приходу Ги...
— Ох, Диди, досказывай, не томи...
— Ну конечно, крик, погоня ..— Теперь девочка говорила уже совершенно равнодушно. — Ничего, всем известно, что Миро богачка, не обеднеет она от того, что получила немного меньше, чем запрашивала. На мое счастье, поблизости — ни одного флика, зато добровольцев — целая куча. Ух, ну и одурачила я их! — Клоди с удовольствием захохотала.— Я же здесь каждый двор, каждый сад знаю! Они меня ищут на Музаи, а я уже на Вилла Лорен! — Вдруг у нее между темными бровями прорезалась сердитая морщина. — А знаешь, кто пошел уговаривать старуху Миро, кто точно сует нос в чужие дела?
— Кто?
— Да этот парень Рири н его «стая». Только пускай он не мечтает, что я буду его благодарить, кланяться!
— Рири? — удивилась Сими,—Это такой красивый, с кудрями до плеч парень из нашего дома? И ты уверена, что он из «стаи»? Быть этого не может, Диди! Его бабушка и дедушка такие уважаемые люди, о них даже в газетах пишут. И я их видела однажды, когда они приезжали навестить Рири. Они руководят коммуной ребят-сирот где-то в горах и сами — известные педагоги.
— Насчет бабушки-дедушки не знаю и знать не хочу! — сердито возразила Клоди.—А Рири, по-моему, про-сто-таки отвратный тип. Всегда на улице со своими ребятами, курит, все о чем-то с ними сговаривается. Увидит меня, всегда или свистит, или что-нибудь отпускает.
— Что отпускает? — не поняла Сими.
— Ну, разные там словечки, прозвища, дразнилки,— сердито перечисляла Клоди.— Вздумал меня звать Лисой, Лиской! «Вон наша Лиска выбежала!» Или еще почище: «Лиска, убери свой хвост, а то собаки погонятся и откусят». Такой подонок этот Рири!
— Обыкновенный мальчишка,— махнула рукой Сими,—может, он потому и дразнит тебя, что ты ему нравишься. И старуху Миро ходил уговаривать потому же. Я совершенно уверена.
— Что?! —даже подскочила Клоди. Зеленые глаза ее загорелись по-кошачьи.— Что ты выдумываешь, Сими? Мы с ним терпеть друг друга не можем, вот он и издевается надо мной. А со старухой Миро он объяснялся вовсе не для того, чтобы меня выгородить — просто он хочет прослыть всеобщим благодетелем. Да я ему поручила сказать, что не нуждаюсь в его заботах. Юсуф ему это передаст от моего имени. Пусть убирается подальше!
— И совершенно напрасно ты на него злишься,— рассеянно сказала Сими.— И еслп у Рири такой характер, его можно только похвалить. Однако сейчас не о нем речь, Диди.
Сими смотрела все печальнее, все отрешеннее.
— Не знаю, право, что с тобой и делать! — Она вздохнула, и длинные черные пряди волос, лежащие у нее на спине и плечах, зашевелились.— Я понимаю, ты хотела сделать мне хорошее. А сама меня просто топишь.
— Как — топлю? — оторопела Клоди.— Что ты говоришь!
— Конечно, топишь. Оставить так я не могу. Все в квартале знают, что я взяла тебя к себе — значит, отвечаю за тебя, как за младшего члена своей семьи. А вдруг это я подучила тебя стащить кружево у Миро? Могут ведь подумать и так?
— Но я же ей заплатила! — защищалась Клоди.— Я отдала ей все мои деньги!
Сими покачала головой:
— Что ты там заплатила — гроши какие-то. Придется доплатить старухе то, что она потребует.
— Ну уж это...— начала Клоди.
— Постарайся вспомнить, сколько она просила за метр,— перебила ее Сими.— Я забыла начисто. Ну хотя бы приблизительно.
— Не приблизительно, а точно: тридцать франков,— хмуро буркнула Клоди.
Сими понурилась.
— Тридцать франков — легко сказать! Как раз столько я скопила на новый свитер Ги. Хотела подарить ему, когда он вернется. Придется завтра же заплатить.
Клоди заметно испугалась. Секунду она неподвижно смотрела на Сими, потом повисла на ней и крепко обхватила ее руками.
— Сими, милочка моя, драгоценная моя, я тебя прошу, я тебя очень-очень прошу, не пиши об этой истории Ги! Он меня возненавидит. Узнает, что из-за меня не получит свитер, и возненавидит.— В голосе ее уже слышались слезы.
Сими с трудом освободилась из ее худеньких цепких рук. Сказала как будто сердито:
— Что выдумала! Возненавидит из-за какого-то свитера! Ги вовсе не такой мелочной, Диди. Ги — прекрасный, благородный. Да ты сама это сейчас же поймешь, как только его увидишь.
— Все-таки не пиши ему про это,—не успокаивалась Клоди.— И потом, ты еще можешь скопить деньги. Вот заплатят тебе дамы в парикмахерской за твой крем — и сразу будут монеты.
— Э, что-то я не очень верю, что они будут покупать мой крем! — Сими поежилась.— Нужна реклама, а на рекламу опять-таки нужны деньги.
Клоди вдруг пристально посмотрела на бледное узенькое лицо Сими:
— Сими, а ты вообще-то писала Ги обо мне?
— Конечно,—кивнула Сими (только утром опустила она свое письмо).
— И что же Ги ответил тебе?
— Ответил, что очень рад, — храбро солгала маленькая черноволосая женщина.
3. ЗАПИСКИ СТАРОГО СТАРОЖИЛА
Когда рано утром я бегу выпить чашку кофе в бистро Люссо на углу площади Данюб Тереза, моя прислуга, как всегда, догоняет меня, крича:
— Мсье, мсье, дайте я вам хоть немного почищу пиджак, если вы не хотите надеть другой, поприличнее!
Я отмахиваюсь с досадой:
— Ни к чему, ни к чему, Тереза! Меня и так здесь каждая собака знает. Никого я этим пиджаком не удивлю.
И Тереза останавливается на пороге моего дома, смотрит мне вслед и тоже машет рукой:
— Ну как хотите Правда, я забываю, что вы здесь — старый старожил.
Старый старожил! Хотя, строго говоря, это тавтология, но лучше не придумаешь. Очень правильная, очень подходящая кличка для меня. Я родился здесь, в этом вот двухэтажном кирпичном домишке, который мой отец, маляр, пышно называл виллой. В пору моего рождения домишко считался одним из самых солидных и приличных здешних домов, выстроенных рабочими, ушедшими на покой. Правда, моя мать, протестантка, ни за что не позволила бы отцу какую-нибудь этакую легкомысленную фантазию на доме: лепнину там, или фриз, или новомодную решетку у двери — ни-ни-ни!
— Дом сделан для того, чтобы в нем жить,— строго говорила она.
Она была суровая и запасливая хозяйка, моя мать. До сих пор в подвале дома хранятся запасы сахара и спичек, которые она сохраняла «на всякий случай» с начала войны 1939 года. Когда я захожу в подвал, чтоб кинуть на полки ненужные журналы и книжки или надоевшую магнитофонную ленту, я натыкаюсь на пожелтевшие коробки, где лежит этот сахар. Он уже коричневый от времени и очень хрупкий, почти бесплотный, как все старые вещи. Зачем я его храню? Почему не выброшу? Право, не знаю. Не доходят руки. Некогда этим заняться. Не хватает духу копаться во всем этом старье...
Но я начал с отцовского пиджака, заляпанного краской разных цветов, слишком просторного для меня, хотя и я не тощ. Мне нравится донашивать отцовские одежки. А что касается до Люссо, его завсегдатаев и других соседей, то...
— Доброе утро, мсье,— почтительно приветствует меня молодой Клоссон, владелец автозаправочной станции на углу площади. Я знал еще его отца, а мой отец застал на этом месте еще каретную мастерскую старика Клоссона. Сын Клоссона иногда заходит ко мне попросить что-нибудь почитать. Он любит исторические книжки и политику.
— Здравствуй, Андре! — кричит из своего «ситроена» смуглый, как цыган, только что вернувшийся из Испании Никола Крийон. Мы с ним давние друзья и вместе были в Сопротивлении. Когда мы сходимся в редакции, нам есть что вспомнить.
— Доброе утро, дядя Андре! — А это красавчик Ри-ри — лицеист, внук моих Жюльенов.
Анриетт и Патош Жюльен сейчас у себя, в Альпах. Там, в горах, находится детский дом, которым они руководят. Мы дружим так давно, что я и счет годам потерял. Впрочем, нет, вспомнил, со времен гражданской войны в Испании. Тогда Жюльены приютили у себя первых испанских детей-сирот, оказавшихся во Франции. Рири учится в Париже, но старики навещают его от времени до времени и просили меня приглядывать за ним. Да разве приглядишь за таким парнем? Во-первых, он предводитель «стаи» наших местных пижонов. Во-вторых, когда в метро, или на почте, или в «Маноксе» забастовки, Рири уже вертится в самой гуще, разносит какие-то листовки, резолюции, с кем-то препирается, и вид у него, по крайней мере, главнокомандующего. В «стае» у него кличка «Вожак», это я знаю, даром что он читает по-латыни и шпарит наизусть «де белло Галлико». Мальчишки, мальчишки... Всё уже знают, покуривают, кто тайком, а кто явно, сидят по кафе...
