Голубые молнии - Кулешов Александр Петрович (электронная книга txt) 📗
Возле одной особенно большой ямы возились десантники третьего отделения. Их машина приземлилась на самом краю ямы, опасно накренившись. Втроем они никак не могли выпрямить платформу.
Ручьев и Дойников, не говоря ни слова, подбежали к платформе, откуда-то вынырнул четвертый, отставший боец отделения. Подбежали еще двое. Поднажали. Платформа выпрямилась, стала ровно. И те, что были из других отделении, побежали дальше. В благодарностях никто не рассыпался. Некогда. А как иначе? Пройти мимо? На всем этом поле, среди всех этих людей вряд ли хоть у одного могла мелькнуть такая мысль.
А что время затрачено, что теперь надо бежать быстрей, это очевидно. И Ручьев помчался что есть силы, слыша за собой частое дыхание Дойникова.
Вот и машина. Сосновский и Щукин уже суетятся вокруг. Прибежавшие включаются в работу, торопятся наверстать опоздание.
Наконец машина съезжает с платформы, захлопывается крышка люка, Сосновский смотрит на часы — с момента приземления считанные минуты. Неплохо. Но могло быть лучше, Сосновский всегда считает, что могло быть лучше.
— «Ландыш-один», я «Ландыш-два», я «Ландыш-два»! — говорит он в шлемофон.
В ответ слышится потрескивающий голос Копылова:
— Я «Ландыш-один», я «Ландыш-один», «Ландыш-два», вам двигаться в направлении юг — юго-запад, азимут двадцать пять градусов, между лесными массивами. Ориентиры — слева железная дорога, справа развалины мельницы на холме. Задача: обнаружить передовые подразделения наступающего противника, вести скрытое наблюдение и установить их силы. Особое внимание обратить на танки и направление их движения. Удаленность двадцать пять — тридцать километров. Обо всем докладывать мне. Выполняйте!
— «Ландыш-один», вас понял, — отвечает Сосновский. — Приступаю к выполнению. — И командует: — Вперед!
Ручьев молча включает скорость. Тяжелая машина, подпрыгивая и дрожа, устремляется по неровному полю вперед.
Тем временем полковник Красин не теряет минут даром. Дозоры роты Копылова ушли по шоссе и полю, скрылись из глаз. Саперы уже минируют дороги и лесные промежутки; артиллеристы, пунцовые, потные, отрывают позиции для орудий, натягивают маскировочные сетки.
Вдоль опушки окапываются батальоны.
Работа идет вовсю, быстрая, спорая, привычная.
На своем командном пункте полковник Красин располагается, как всегда, по-хозяйски. Стенки оплетают хворостом, устанавливают раскладные столы, укрепляют ступени, по дну прокладывают мостки (а вдруг дождь?).
Рядом с ним старший посредник — генерал Ладейников и участковый посредник — генерал Народной армии, в петлице его серого плаща посреднический знак, небольшой красно-белый флажок, такой же флажок и у пунктовых посредников — на переправе и на поле — тоже офицеров Народной армии.
Красин действовал уверенно. Маленький, раскрасневшийся, он выкрикивал в микрофон свои команды, кого-то распекал, кого-то подбадривал, шутил. На посредников он не обращал ни малейшего внимания. Лишь изредка Ладейников ловил на себе его тревожный, внимательный взгляд. Красин торопился, все время подстегивал комбатов, командиров дивизиона и саперной роты. Ставил задачи, отдавал приказы.
Особенно настойчиво он инструктировал командира первого батальона, частенько объясняя ему задачи и второго батальона.
Ладейников улыбнулся. Он понимал Красина. Каждую минуту тот мог ждать «гибели». Скажет старший посредник: «Командир полка убит, командование переходит к командиру первого батальона!» И все. И Красин отойдет в сторонку, станет наблюдателем, зрителем, «курортником», как выразился генерал Павлов.
Вот он и торопился осуществить принятые решения, довести до своего возможного преемника свои мысли, планы, предположения.
И вдруг Ладейников нахмурился. Это никуда не годилось! То ли в спешке, то ли от невнимания Красин допустил ошибку: оставил без присмотра еще одно, хоть и неприметное, но вполне реальное направление, на котором мог появиться противник: зажатую между болотом и лесом железную дорогу.
Ладейников покосился на участкового посредника. Тот стоял рядом и внимательно разглядывал именно этот участок. Опустив бинокль, повернулся к Ладейникову, чуть заметно улыбнулся.
Они поняли друг друга.
Ладейников помрачнел еще больше. Вот черт. Уж кто-кто, а Красин не должен ошибаться. Эх, сказать бы ему пару теплых слов, не будь этой белой повязки на рукаве! Как дать понять? Никак! Пусть пеняет на себя. Нет, теперь я его не «убью», злорадно рассуждал Ладейников. Теперь пусть сам выходит из положения. А то будет за него комбат один расхлебывать. Заварил кашу…
Ладейников накручивал себя, потому что особенной «каши» никакой не было. Возможно, даже Красин отлично видел, что противник может атаковать вдоль железной дороги, но просто пренебрег этой опасностью, считая ее маловероятной. У него и так каждый человек на счету, в крайнем случае перебросит что-нибудь, залатает прореху. Но Ладейникова такое рассуждение не устраивало, и он продолжал ворчать про себя.
И… не выдержал.
— Доложите обстановку, товарищ полковник, — обратился он к Красину, не поворачивая головы.
«Товарищ полковник» мгновенно насторожило командира десанта. «Товарищ полковник» — значит, что-то не так. Однако, как всегда точно и кратко, он начал доклад.
В тот момент, когда он произнес: «…на возможных направлениях атаки противника произведено минирование и высланы дозоры…», Ладейников, дотоле молча слушавший, неожиданно перебил:
— На всех возможных направлениях?
Красин замолчал. Он был слишком опытный командир, чтобы принять вопрос за случайный. Тут что-то крылось. Но что? Минуту сосредоточенно морщился, потом просиял.
— На всех, товарищ генерал! — доложил он громко и тут же, повернувшись к телефону, тихо заговорил в трубку: командиру первого батальона диктовался приказ выслать на север, вдоль линии железной дороги, дозор с задачей устроить засаду и выделить одну роту в резерв для выдвижения ее в случае атаки противника в этом направлении.
Но настроение Ладейникова не улучшилось. Скорее, наоборот. Теперь он злился на себя: подсказал все-таки! Не удержался! Горе-посредник! А если б не твой полк был, тогда как, подсказал бы? Какая подсказка, защищал он сам себя, задать вопрос — в порядке вещей. Задавать вопросы и выяснять решение командира его обязанность. Он же не виноват, что командир в процессе ответа наталкивается на правильное решение. «В процессе ответа!» — набрасывался он на себя снова. А не заметь он огреха, задал бы вопрос? Наверняка не задал. Вот то-то и оно!
В это время к нему обратился пунктовой посредник на мосту молодой полковник Народной армии:
— Товарищ генерал, почему десантники первого батальона не минируют мост?
— А вы спрашивали командира батальона?
— Спрашивал. Он ответил, что минировать нет смысла, поскольку в разрушении моста заинтересован не он, а противник.
Ладейников задумался.
— По-моему, комбат прав, товарищ полковник, — сказал он наконец. — Ведь это «южные» стремятся разрушить переправу, чтобы не допустить «северных» на левый берег, А «северным» зачем мост разрушать? Не представляю себе такой ситуации.
Подошел участковый посредник, не вмешиваясь, он внимательно прислушивался к разговору.
— Но, товарищ генерал, — не сдавался полковник, — представьте, что «южные» решительной атакой уничтожают десант или хотя бы отсекают его главные силы от моста, переправляются по этому мосту на правый берег и двигаются навстречу прорыву «северных», выигрывая пространство?
— Это невозможно! — вырвалось у Ладейникова.
— Почему, товарищ генерал?
Ладейников не отвечал. Он смотрел в молодое лицо полковника, в его глаза, в которых, читал искренний, глубокий интерес… Вопрос был законный. Но как было объяснить, что ни ему, комдиву Ладейникову, ни полковнику Красину, ни любому солдату полка мысль пропустить через мост противника просто не пришла в голову?
Им надлежало держаться сутки. И они продержатся эти сутки, черт возьми! А если надо, и двое. Потому что, пока главные силы не придут на левый берег, десантники будут сражаться вопреки всем смертям. Вопреки всем схемам и предвидениям. Они остановят противника, дождутся своих, а вот тогда можно и помирать. «Да, — размышлял Ладейников, — вот в этом уязвимость любых учений. В них можно рассчитать все: силу огня, мощь брони, скорости и расстояния. Хитроумные военные теории, толстые учебники, уставы и наставления, казалось бы, предусматривают все случаи, все неожиданности на поле боя. Но где уставы и учебники, что предусмотрели рядового, закрывающего телом амбразуру? Или двадцать восемь солдат, остановивших танковую лавину? В каких наставлениях описан раненый, взрывающий последней гранатой себя и дюжину врагов?»
