Голубые молнии - Кулешов Александр Петрович (электронная книга txt) 📗
И вдруг замер.
Из облака выскользнула черная точка и стала медленно опускаться, над ней белел парашют; вторая точка, третья, четвертая… Вскоре все небо перед ним, все видимое пространство пестрело этими черными точками, будто дождь темных капель.
Крутов сразу оценил стремительность десанта, высокое искусство и подготовленность парашютистов. При такой облачности, при таком ветре!
Он поймал себя на странном чувстве. Что это, восхищение? Гордость? Гордость за этих людей, среди которых когда-то было и его место? Мысль о том, что десантироваться могли части Народной армии, а не советские, не приходила ему в голову. Всем нутром он чувствовал, что это «свои». Свои? Крутов встряхнулся. Да что он, с ума сошел, что ли!
Но Крутов не мог оторвать взгляда от этого парашютного снегопада, от этих сотен людей, что возникали из облаков и приземлялись где-то там, за горой, на невидимом ему поле.
Крутов еще долго сидел на дереве после того, как опустился за горой последний белый купол и исчез вдали самолетный гул.
Он вытер рукавом глаза, слезившиеся, наверное, от холодного ветра, зло сплюнул и медленно, тяжело начал спускаться.
Глава XXIII
То, чего не мог рассмотреть из-за горы Крутов, отлично видели со своего наблюдательного пункта генералы и офицеры из штаба руководства, собравшиеся сюда, чтобы присутствовать при выброске десанта.
Они появились здесь час назад.
Забегали адъютанты, посыльные. У входа в наблюдательный пункт был воткнут белый флаг.
Связисты тянули провода, тарахтели машины. Часть офицеров прибыла специальным поездом до станции Кингбаум, и в гору они поднялись пешком.
Постепенно шум затих. Настала напряженная тишина. Генерал Гофмайер хмурился.
— Вы видите, какая облачность? — повернулся он к Павлову, невозмутимо посматривавшему на небо.
— Вижу, товарищ генерал.
— А ветер? Вы запросили скорость ветра?
— Запросил, товарищ, генерал.
— Командир десанта, полагаю, имеет все эти сведения?
— Несомненно, товарищ генерал.
Павлов не нашел нужным докладывать руководителю о тех напряженных переговорах, которые до последней минуты шли по радио между ним, синоптиками и летевшими в самолетах Ладейниковым и командиром десанта полковником Красиным. Это была их внутренняя десантная кухня.
Разговор оборвался. Через минуту издалека донесся еле слышный рокот моторов.
Общая обстановка на учениях складывалась так, как и предполагалось.
Прорвав фронт на широком участке, мотоколонны и танки «северных» стремительно двигались на юг, к реке Хемниц. Им во что бы то ни стало надо было достигнуть противоположного, левого берега до того, как «южные» сумеют закрепиться на этом берегу.
Ввиду того что через реку в полосе наступления имелось еще три моста, два из которых были «взорваны», уцелевший железнодорожный и шоссейный мост в районе станции Кингбаум приобретал особое значение. Да и берега здесь представляли наибольшие удобства для переправы; в других местах они были круты и обрывисты, а для танков вообще недоступны.
Поэтому основные силы «северных» с максимальной быстротой приближались к Кингбауму.
Но все это понимали и «южные». Наскоро сформировав в тылу довольно крупные резервы, они бросили их в район прорыва, направив острие контратаки все к тому же Кингбауму. Им необходимо было разрушить мост и закрепиться на левом берегу реки до выхода к ней противника. И потому, без отдыха и остановок, напрягая все силы, мчались обе стальные лавины навстречу друг другу.
Это напоминало стремительный бег двух футболистов — вратаря и нападающего — к оказавшемуся между ними, где-то в штрафной площадке, мячу. Тот, кто первым достанет его, тот и выиграл схватку.
Но поле боя не футбольное поле. Здесь другие законы и другие пути.
«Северные» применили десант.
Разумеется, «южные» предвидели такую возможность. Их авиация не дремала. Однако погода в то утро, когда полк Красина появился над рекой, была неблагоприятной для десантирования: ветер, облака делали, согласно всем классическим понятиям, выброску парашютистов маловероятной.
Но классические понятия порой опрокидываются людьми. Так произошло на этот раз. Когда «южные» поняли это, авиации вмешаться было уже поздно.
Расчет показывал, что «южные» должны добраться до реки приблизительно на сутки раньше «северных».
И теперь все зависело от десанта.
Сумеет ли Красин выбросить своих людей и технику на узкое, изрытое и неудобное поле между лесами так, чтобы не развеялись они по этим лесам, не застряли в оврагах и ямах, чтобы быстро собрались и приступили к выполнению боевого задания?
А главное, сумеют ли десантники выполнить это задание, то есть занять оборону и сдерживать яростное наступление неизмеримо превосходящих сил противника? Те самые сутки, которые как воздух нужны были «северным», чтобы подойти к реке и переправиться через нее?
«Южные» — бесконечные колонны машин, танков, бронетранспортеров, ракетных и артиллерийских установок — мчались по шоссе, по дорогам и просто полями к реке.
Командир десанта мог противопоставить им не так уж много с точки зрения огневой мощи.
Его главным оружием были искусство, мужество, стойкость десантников, правильный выбор позиций и действий.
На это в первую очередь полагался Красин. На это же полагался и командир сил прорыва «северных» генерал Национальной народной армии ГДР Рутенберг.
Возглавлявший авангард «южных» полковник Гнедков хорошо знал, что такое «голубые береты», и не строил себе иллюзий относительно легкости предстоящего сражения. Ведь его задача заключалась не просто в том, чтобы раздавить десант, а в том, чтобы сделать это за сутки.
Ох, какая непростая задача!
…И еще один человек наблюдал за приземлением десантников. То был генерал Ладейников, приземлившийся одним из первых. В комбинезоне и шлеме, с широкой белой повязкой на рукаве, он стоял у опушки леса, задрав голову и не спуская глаз с покрывавших небо белых куполов.
Вот они, его ребята! Вот они в деле! Павлов Павловым, Красин Красиным, но в конечном итоге все понимали, что решающее слово было сказано им. Он, в сущности, принял решение о выброске. Несмотря на тучи, несмотря на ветер, несмотря на это «лунное» поле, на котором он теперь стоял, И спроси его еще двадцать раз, он все двадцать ответил бы так же.
Он-то знал, что такое война. А если б то, что происходило сейчас, происходило на войне? Разве можно сравнить потери, которые понес бы (а может, и нет) десант при выброске, с теми, которые понесли бы главные силы, штурмуя левый, занятый противником берег?
Так ведь это не война, могли возразить ему, а учения. Порой на войне уничтоженный полк — неизбежная жертва в ходе большой операции, а здесь сломанная нога — чрезвычайное, недопустимое происшествие!
Но кто бы стал так возражать. Генерал Гофмайер? Генерал Павлов? Полковник Красин? Уж они-то понимают значение подобных учений. Кто б из них согласился сказать солдатам: «В бою еще не в таких условиях придется прыгать, а здесь маневры, погода неважная, так что поворачивайте обратно, а то еще с этим встречным ветром опоздаете на обед». Кто?
Здесь идет бой. Хоть условный, но бой. И пусть действуют, как в боевых условиях.
А парашютисты между тем один за другим опускались на землю, катились по ней или упирались, хватаясь за куст, а иной раз оставались на ногах.
Проходили секунды, и, отстегнувшись от подвесной системы, они стремительно бежали, каждый к своей цели. В разных местах поля, сливаясь с его неровной зеленой поверхностью, неподвижно возвышались платформы с машинами и орудиями.
Ручьев мчался к своей машине, догнав на пути Дойникова.
Они бежали быстро, но размеренно, глядя под ноги, избегая ям, перепрыгивая через мелкие кусты и кротовые холмики.
— Ребята, эй, ребята! — услышал Ручьев чей-то натужный голос. Он обернулся.
