От первых проталин до первой грозы - Скребицкий Георгий Алексеевич (книги полностью .TXT) 📗
— Да, а кто же у нас за верёвку дёргать будет?
небрежно, как бы о чём-то совсем незначительном, спросил я.
— Мне кажется, — так же небрежно ответил Михалыч, — лучше первому дёргать мне. У меня, знаешь, рука ненадёжней, потвёрже. А то ты, пожалуй, ещё заволнуешься, всё дело испортишь.
— Почему заволнуюсь, почему испорчу? — вспыхнул я. — Я каждое воскресенье ловлю, а вы только первый раз.
— Ах, ты вечно о глупостях споришь! — немного раздражаясь, ответил Михалыч. — Ну хорошо, давай жребий бросим.
— Вот это дело!
Жребий бросили. Дёргать за верёвку досталось мне.
— Ну, только не торопись, не волнуйся! — поучал Михалыч. — Слушай, когда я скомандую.
«Почему я должен его команду слушать? — с возмущением думал я. — Первый раз ловит, а уже командир!» Но я не хотел ссориться и ничего не ответил.
Мы замолчали, стали пристально смотреть каждый в свой глазок.
Вот на точок прилетела синица, за ней вторая, третья.
— Дёргай! — шепнул Михалыч.
— Зачем? Мы же их не ловим, только пугать.
— Попробуем, как сеть действует.
«Э, нет, — подумал я, — меня не проведёшь: я дёрну, а потом его очередь».
С самым невинным видом я передал Михалычу конец верёвки:
— Дёрните, если хотите проверить.
— Нет, правда, не стоит их зря пугать, — с таким же невинным видом ответил он.
Мы отлично без слов поняли друг друга.
Прошло с полчаса. Синицы одна за другой так и летели на наш точок. Потом пожаловала целая стайка воробьев. Они тоже расселись на точке и начали торопливо клевать коноплю.
— Вот и воробышки прилетели позавтракать, — добродушно сказал Михалыч. Хоть и вороватая птица, а люблю их. Уж больно они весёлые, говорливые. Особенно весной, такой крик поднимут… А ведь теперь, брат, и до весны не так уж долго осталось, доживём как-нибудь.
Я утвердительно кивнул головой.
Меня начинало тревожить: «Почему же ни щеглы, ни снегири к нам не прилетают? Может, они и совсем в наш сад залетать не будут, может, он им чем-нибудь не по душе. Зря тогда мы с Серёжей и точок расчищали и крепость строили. Всё зря». Но главное меня беспокоило, что сейчас делается в саду Петра Ивановича. Наверное, он уже парочку щеглят накрыл, а может, и куда больше. Вот обидно-то будет. Он, конечно, не скажет, но подумать подумает: «Ну какие они птицеловы, куда им со мной тягаться».
От таких мыслей на душе становилось тревожно и горько. Даже не радовало чудесное зимнее утро.
А утро было действительно на редкость-как будто серебряное. Густой иней убрал, опушил все ветви деревьев. Даже каждая самая тоненькая веточка была украшена длинными блестящими иглами.
Синее небо, и на его фоне серебряные кроны деревьев. Что может быть величественнее и красивее этого? Но мне, признаться, в тот день было не до созерцания красоты.
Прошёл ещё час. Шапка на голове Михалыча, его брови и усы заиндевели, и он стал походить на сказочного деда-мороза.
Вероятно, для большего сходства он изредка негромко, внушительно покрякивал.
Но ожидаемое часто приходит тогда, когда уже отчаешься его ждать. Так случилось и в этот раз.
Михалыч уже несколько раз поглядывал на лёгкий дымок из кухонной трубы и наконец робко произнёс:
— А не пора ли нам пойти закусить?
— Подождём ещё хоть немножко! — взмолился я.
— Да чего же, собственно, ждать? Видишь, не летят сегодня.
— Может, прилетят.
— Очень сомнительно. Ну, подождём ещё с полчасика, — вздохнув, согласился Михалыч.
Однако ждать нам не пришлось. Почти тут же мы вдруг услышали звонкие, переливчатые голоса. И целая стайка довольно крупных птиц, величиной со скворца, расселась по верхушкам деревьев.
Я замер от восторга и тайной надежды. Таких красавцев я видывал только на картинках. Это были свиристели, наши зимние гости с далёкого севера из тайги.
Перышки у них были коричневато-розовые, крылья и хвост чёрные с белыми, жёлтыми и малиновыми полосками. Но особенно хорош был хохол на голове, как будто лихо зачёсанный к затылку.
Свиристелей явно прельстили ярко-красные ягоды рябины, развешанные пучками на соседних с точком деревьях и по кустикам на самом точке.
Проголодавшиеся птицы, не задумываясь, подлетели к ягодам на деревьях и давай их клевать.
Я натянул верёвку. Сейчас слетят на точок. Так и есть! Один уже слетел на кустик посреди точка. Вот и другой.
— Лови, лови! — зашептал мне Михалыч. Я судорожно затряс головой: «Рано. Сейчас и другие подсядут».
— Лови, улетят! — И Михалыч потянулся к верёвке.
Я хотел отстраниться, нечаянно дёрнул сам, да слабо. Сетка как бы нехотя взвилась и упала на точок, укрыв его только наполовину. Вся стая свиристелей взвилась и улетела.
— Что вы наделали?! — в отчаянии завопил чувствуя, что сейчас расплачусь.
— А ты что ж не ловишь? Заснул, что ли?
— Да они все бы к нам слетели. Эх, вы! Не буду с вами ловить. Ловите один! — И я, уже не в силах сдержаться, разревелся и побежал домой.
— О чём ты плачешь? — перепугалась мама.
— Михалыч… Михалыч всё дело испортил! Я бы свиристелей поймал, а он испортил.
— Не плачь из-за пустяков, — старалась успокоить мама, — ещё прилетят, ещё поймаешь.
— Нет, не прилетят! Редкие птицы. — Больше не прилетят.
Пришёл Михалыч. Вид у него был крайне смущённый.
— Ну, извини, брат! — подошёл он ко мне. — Ну, давай мириться. Правда, погорячился я малость.
Мир у нас состоялся очень скоро. И, чтобы хоть чем-нибудь меня утешить, Михалыч предложил пойти в кабинет проверить, в каком состоянии находится его ружьё, промазать его ещё разок. Да и поднабить патронов к будущей весенней охоте.
Я быстро развеселился. Вечером пришёл Пётр Иванович, принёс нам пойманных им трёх щеглов. Михалыч рассказал ему о том, как он помешал мне поймать свиристелей и выйти победителем в сегодняшней ловле.
Пётр Иванович слушал внимательно, кивал головой, а потом сказал:
— Хуже быть не может, когда двое за верёвку хватаются. Тут обязательно осечка получится.
С общего согласия решено было сегодняшнее состязание в ловле не считать.
Всё это было очень хорошо. Одно плохо, что свиристелей уже не вернёшь. Забегая вперёд, скажу: это была единственная возможность поймать северных залётных гостей. Больше ни к нам, ни к Петру Ивановичу эти птицы в сад не залетали.
ВОЗДУХОПЛАВАТЕЛЬ
Вскоре со мной произошло одно маленькое происшествие. Оно случилось тоже в нашем саду.
Посреди сада рос большой старый дуб. Его ствол был узловатый, суковатый, и по нему очень удобно забираться довольно высоко до развилки толстых сучьев. В этой развилке мы с Серёжей летом частенько сиживали. Зимой на дуб ни я, ни Серёжа не лазили: и лезть в тёплой курточке неудобно, да и делать на дереве нечего — холодно и ветер насквозь пронизывает.
Но однажды мне пришла в голову блестящая идея. В передней у нас в уголке стоял большой дождевой зонтик Михалыча. Осенью, а то и летом Михалыч часто брал его с собой, когда во время дождя ходил к больным. Зимой же зонтик стоял без всякого употребления.
«А что, если взять его, залезть с ним на дуб, раскрыть там зонтик да и спрыгнуть с ним в снег. Никогда не упадёшь, если покрепче держать двумя руками; так и спустишься вниз, как огромный осенний лист».
Сказано — сделано. И вот я, выбрав подходящий денёк — тихий, не холодный, забрался с зонтом на дуб. Забрался и поглядел вниз. Во дворе за забором мама кормила кур.
Какая удача, что ветерок дует как раз в направлении двора. Воображаю, как изумится мама, когда я пролечу над её головой и крикну: «Здравствуй!» Наверное, я опущусь уже за двором на улице. Только бы под лошадь не попасть. Я посмотрел на улицу. Пусто, ни одной подводы. Я раскрыл зонтик. «Ну, Раз, два, три!»
Прыжок. Какой-то треск вверху. Зонт вырвало из Рук, и я, считая сучья, полетел на землю. Хорошо, что сучья не дали сразу упасть, хорошо, что внизу был снежный сугроб.
