Игра, или Невероятные приключения Пети Огонькова на Земле и на Марсе - Карлов Борис
— Хм… Ну, мы целовались.
— Дружески или взасос?
— Протестую! — крикнул адвокат. — Это неподобающее в стенах суда выражение.
— Протест принимается, — согласился судья. — Господин обвинитель, выбирайте выражения. А вы, свидетель, отвечайте на поставленный вопрос.
— Да, именно так, взасос… То есть, я хотел сказать…
— Мы вас поняли, не стоит уточнять, — прервал его судья. — Господин обвинитель, вы уверены, что продолжать допрос свидетеля необходимо?
— Только два вопроса, ваша честь.
— Хорошо, задавайте ваши два вопроса.
— Свидетель, вы знали, что ваша дама состоит в законном браке?
— Протестую, — сказал адвокат. — Это не имеет отношения к делу.
— Протест принят, — согласился судья. — Задавайте ваш последний вопрос, господин обвинитель.
— Свидетель! — торопливо повысил голос обвинитель. — Вы и ваша дама раздевались в эту ночь догола? Свидетель, отвечайте, вы были голые?! Вы и ваша дама — голые, без трусов?!!
Адвокат запоздало закричал «протестую!!!», присяжные загудели, судья зазвонил в колокольчик.
Добившись тишины, судья обратился к Котову:
— Свидетель, вы можете не отвечать на последний вопрос.
Предпочитая все же закрыть эту щекотливую тему, Котов, глядя себе под ноги, тихо произнес:
— Да, в общем, были…
— Все! Свидетель свободен! — торжествующе крикнул обвинитель и развалился в своем кресле.
Возникла пауза, во время которой адвокат что-то быстро и шепотом объяснял Пете Огонькову. Затем секретарь объявил:
— Приглашается второй свидетель!
В зале появилась дама. Она огляделась, подошла к барьерчику и тоже поклялась на кулинарной книге говорить правду.
— Ваша фамилия, имя, отчество, возраст и семейное положение, — сказал секретарь.
— Альбина Тарасовна Загребалова-Вульф.
— У вас что же, две фамилии, свидетель?
— Загребалова — это по мужу.
— А Вульф?
— А Вульф — это по первому мужу.
— Значит, вы уже второй раз замужем?
— Нет, почему же второй? Четвертый.
— Стало быть, господин Загребалов был вашим вторым мужем?
— Нет, зачем вы путаете, я же сказала: не вторым, а четвертым. Не могу же я называться, на самом деле, Пеструшкиной-Вульф-Собакиной-Ингер-Загребаловой? Это нескромно.
— Но тогда получается, что вашим первым мужем был господин Пеструшкин?
— Почему же Пеструшкин? Я ведь уже сказала, что Вульф. Пеструшкина — это моя собственная девичья фамилия.
Секретарь вытер пот со лба.
— Хорошо, оставим этот вопрос, сколько вам лет? Ваше семейное положение?
— Пишите двадцать восемь. Не имела, не состояла, не числилась.
Некоторое время секретарь злобно смотрел на даму, но предпочел не связываться и молча вписал в графу «возраст» цифру «28».
Со своего места поднялся обвинитель.
— Скажите, свидетельница, — произнес он вкрадчиво, положив свой подбородок на перильца, — где вы находились в ночь с первого на второе июня сего года приблизительно с полуночи до десяти часов утра?
— Конечно у себя дома, что за идиотский вопрос! — не сморгнув, ответила дама.
Адвокат захихикал, лицо обвинителя перестало быть ласковым.
— Извините, — сказал он и обернулся к судье, — но мы располагаем другими свидетельствами.
— Какие еще свидетельства? Я замужем, и такие вопросы вообще считаю нахальными и неуместными.
— Ваш муж придерживается такой же позиции? Он подтвердит ваше алиби?
— Вот еще! Не вздумаете впутывать в ваши делишки моего мужа! Хорошо, я ночевала у подруги, она может подтвердить. Хотите — проверяйте, я больше ничего не скажу.
Обвинитель потерял дар речи, а адвокат снова злорадно захихикал.
— Вы ночевали у гражданина Котова! — с глупой настойчивостью заявил обвинитель.
Дама только пожала плечами.
— Вы имели с гражданином Котовым неподобающие отношения!
Дама презрительно фыркнула.
— Вы изменили своему мужу, честному человеку!
Дама отвернулась.
— Вы… Вы демонстрировали неподобающие, постыдные отношения с гражданином Котовым в присутствии несовершеннолетнего!
— Вот еще! — встрепенулась дама. — Не было там никакого несовершеннолетнего.
Обвинитель торжествующе обвел суд глазами и неторопливо произнес:
— Спасибо, у меня больше нет вопросов к свидетельнице.
Поняв, как она глупо прокололась, свидетельница, негромко на ходу выругавшись, покинула зал.
Судья стукнул молотком и объявил:
— Приступаем к разбору главного пункта обвинения.
Все притихли и стали смотреть на Петю Огонькова.
— Обвиняемый! — сказал судья. — Признаете ли вы, что подглядывали за неподобающими действиями взрослых и совершили тем самым отвратительное прелюбодеяние?
— Да, я видел… — прошептал Петя, сделавшийся красный как рак. — Но я не смотрел, я почти сразу отвернулся.
— Почти? — ухватился обвинитель. — Как это понимать — почти? Как это долго — секунду, минуту, или больше…
— Нет, не больше минуты.
— Хочу заметить, ваша честь, — обратился обвинитель к судье, — что время, проведенное обвиняемым за сладострастным созерцанием недозволенного, не могло быть им оценено объективно и, разумеется, было неизмеримо большим, чем одна минута.
— Это домыслы обвинения, прошу не принимать их к сведению, ваша честь! — заявил адвокат.
— Протест будет рассмотрен, — пообещал судья.
— Так что же вы успели увидеть в течение этой пресловутой минуты? — продолжал обвинитель, обращаясь к Пете.
Тот покраснел еще больше и промолчал. Слово взял адвокат:
— Скажите, подзащитный, что побудило вас прервать свои наблюдения за неподобающими действиями взрослых?
— Мне было стыдно… — выдавил из себя Петя, готовый провалиться сквозь землю.
— Почему же вы не отвернулись еще раньше, еще до того, как их действия перешагнули грани дозволенного?
— Господин судья, — вмешался обвинитель, — ваша честь, такое определение может толковаться двояко. Что это за грань дозволенного: пить вино, целоваться или…
— Достаточно, мы вас поняли. Обвиняемый, почему вы не отвернулись сразу, как только догадались о постыдных намерениях свидетелей?
— Я растерялся…
Петя взглянул на адвоката, ища у него поддержки. И адвокат дал отмашку тяжелой артиллерии:
— Подзащитный, вы контролировали свои действия в указанную минуту? — повысил он голос.
— Нет, я не понимал… я не знал, что и думать.
— То есть, ваше состояние в эту минуту можно назвать состоянием аффекта?
— Протестую! — крикнул обвинитель.
— Протест отклоняется, — сказал судья.
— Итак, подзащитный, — продолжал адвокат, — можно ли назвать ваше состоянии в минуту совершения преступления состоянием аффекта?
— Да… наверное. Я правда очень растерялся.
— Спасибо, это все. Ваша честь, я закончил.
Судья ударил молотком и объявил:
— Господа присяжные могут приступить к вынесению вердикта.
Достоинства и недостатки оживились, зашумели и, вопреки всем правилам, начали обсуждение прямо в зале суда. Яблочкин и Мушкина наблюдали за происходящим как зрители в портере театра.
«Д'артаньян». Мне пришелся по душе этот мальчишка, не всякий повел бы себя достойно в такой чертовской передряге. А что до того, будто он видел недозволенное, то вот мое мнение: глаз должен быть закален, но душа оставаться прежней.
Студень. Он отвернулся, потому что струсил.
«Генсек». Я вот что хочу сказать, товарищи. От имени месткома и профкома, а также по многочисленным просьбам трудящихся, предлагаю всыпать товарищу пионэру хо-орошего ремня — по тому самому заднему интимному месту, на которое глядеть нельзя. Всыпать прямо здесь, под звуки горна и дробь барабанных палочек. Голосуем за это предложение, товарищи. Активнее, активнее…
«Чингисхан». Запорроть, чтобы дух вон, запорроть…
«Помпадур». Что вы такое говорите? Мальчик растет, ему нужно развиваться, у него играют гормоны! Это он еще, можно сказать, вообще ничего не видел; если бы мой друг господин де Сад преподал ему урок…
