От первых проталин до первой грозы - Скребицкий Георгий Алексеевич (книги полностью .TXT) 📗
Но синицу, видно, что-то смущало. Может, она не понимала, откуда здесь на дорожке вдруг появилась такая пропасть конопли.
«Чирвирик!» — пискнула синица. Это на её птичьем языке, вероятно, означало: «Что-то тут неладно, что-то подозрительно».
К первой синичке откуда-то подлетела и вторая. «Цир-вир, цир-вир!» громко застрекотала она, видимо тоже выражая своё изумление и недоверие при виде такого количества неизвестно откуда взявшейся еды.
Но соблазн был слишком велик. И обе синички, немного ещё посоветовавшись друг с другом, всё-таки решили попробовать позавтракать.
Они, одна за другой, слетели на точок и с аппетитом принялись за коноплю. Схватит в клюв семечко, взлетит с ним на ближайший сучок, раздолбит, съест — и снова вниз.
— Дёргайте, дёргайте! — зашептал я Петру Ивановичу, который держал в руках верёвку от снасти.
Стоило только дёрнуть за эту верёвку — и два полотнища сетки взлетели бы над точком и, опустившись, укрыли его вместе с синичками.
— Подождём! — также шёпотом ответил Пётр Иванович. — На что нам синицы, их полно. Может, кто другой прилетит.
Мне очень хотелось поймать хоть что-нибудь. Но я в знак согласия кивнул головой и продолжал наблюдать за точком. Скоро обе птицы наелись и улетели «Вот, — подумал я, — неизвестно за кем погнались, а синиц прямо из рук упустили».
Мы просидели ещё с полчаса. Ни одна птица больше не появлялась. Я совсем загрустил. «Ну хоть бы опять синица прилетела! — думал я. — Хоть бы воробей сел, и то интересно. А так сиди и смотри на снег. Разве это ловля?»
Рассуждая сам с собой, я даже не заметил, как к точку подлетели два снегиря. Увидел я их, только когда они уселись на куст бузины, рядом с точком, уселись, распушились и замерли. Издали они походили на два больших ярких цветка. Один снегирь с красной грудкой и чёрной головкой, а другой немного поскромнее, с оранжевой грудкой.
Птицы-цветы с полчаса, а может, и больше совершенно не подавали признаков жизни.
— Врёте, проголодаетесь! — шептал мне в ухо Пётр Иванович. — Потерпи, сынок, вот увидишь, слетят на точок.
Но снегири и не думали подлетать к еде. И вдруг снова на соседнем кусте показалась синичка. Может, одна из тех, что уже побывала недавно на точке, а может, и другая. Но бойкая птичка оказалась очень решительной. Ни минуты не раздумывая, она слетела на точок и принялась за еду.
Этот пример подействовал и на вялых, сонных снегирей. Один из них вытянул шейку и стал глядеть вниз, будто раздумывал: стоит или не стоит слетать. Повертел головкой, подумал да и слетел на точок.
«Чего же он ждёт, не ловит!» — возмущался я, от нетерпения сжимая в руке какой-то сучок.
Но Пётр Иванович так и замер, держа наготове верёвочку от сетки.
А снегирь спокойно сидел на снегу, то склёвывая зёрнышки, то поднимая головку и оглядываясь по сторонам. Синичка быстро наелась и улетела.
«Сейчас и снегирь улетит», — мелькнула в Голове тревожная мысль.
Но вместо этого и второй снегирь неожиданно тоже слетел на точок.
В тот же миг Пётр Иванович дёрнул за верёвку — полотнища сетки взвились, как два огромных крыла, и накрыли точок.
Перегоняя друг друга, мы понеслись туда, где под сеткой беспомощно трепыхались пойманные снегири.
— Осторожней, сынок, осторожней, не торопись, лапку ему не повреди, запыхавшись от беготни и волнения, говорил Пётр Иванович, когда я пытался высвободить из сети запутавшуюся ножку птицы.
Наконец оба снегиря были освобождены и посажены в переносную клеточку.
— Ну, теперь домой! Пора дружков моих покормить, клетки почистить да и самим закусить.
Мы пришли в домик Петра Ивановича. Как там показалось тепло и уютно после нескольких часов, проведённых в саду на морозе.
Поставили самовар. Начали чистить клетки, наливать в них свежую воду, насыпать свежий корм. Ручные птицы нас вовсе не боялись. А один чиж, не дождавшись, пока Пётр Иванович поставит кормушку на место, вскочил на её краешек и начал есть, забавно разбрасывая клювом семечки конопли.
— Погоди, погоди! Дай хоть поставить, — делая вид, что сердится, говорил Пётр Иванович, любуясь своим маленьким приятелем.
Потом он стал кормить синичку, тоже совсем ручную. И вдруг синичка ловко выпорхнула из-под руки, начала летать по комнате, присаживаясь то на одну, то на другую клетку, и наконец уселась на висевшую над столом лампу.
— Ах ты, озорница! — погрозил ей Пётр Иванович. — Знаю, что тебе надо, уж я-то знаю!
Он пошёл в кладовочку и принёс оттуда кусочек свежего сала.
— Ишь чего ты захотела, — сказал он, показывая синице угощение.
«Чир-ви-рик, чир-ви-рик!» — затараторила она. Слетела со шкафа и уселась хозяину на плечо.
— Ну, этого ещё не хватало, — развёл он руками — уж больно тебе не терпится. Подождёшь, не умрёшь.
Он взял с полки ниточку, обвязал ею кусочек сала и подвесил его к лампе.
— Вот теперь прошу!
Но просить не пришлось. Синица тут же подлетела к салу, вцепилась в него острыми когтями, повисла на нём, раскачиваясь, как на качелях. Сама качается, а сама знай долбит сало острым клювиком, отщипывая от него крохотные кусочки.
Старичок, ласково улыбаясь, смотрел на свою озорную любимицу. Она раскачивалась, а он ей в такт напевал:
«Творрра, творрра!» — вдруг заскрипел, закричал из своей клетки скворец.
Пётр Иванович встрепенулся:
— Ах, батюшки мои, про тебя-то я совсем и забыл. Сейчас, сейчас дам творожку, сейчас, мой голубчик!
Он достал из шкафа баночку с творогом, высыпал его на стол на газету и, открыв клетку, пригласил скворца:
— Лети, дружок, закуси, позавтракай. Пока скворец ел творог, мы закончили уборку н остальных клеток.
— Теперь можно и самим чайку напиться. Небось проголодался, сынок, весело потирая руки, сказал Пётр Иванович.
Он достал из шкафчика хлеб, две чашки и вазочку с вишнёвым вареньем.
— Сейчас и закусим.
Мы уселись пить чай, любуясь, как птицы тоже завтракают в своих клетках.
Скворец, плотно закусив творогом с кашей, весело разгуливал теперь по столу, склёвывая крошки хлеба.
— Хорошо с вареньицем чайку попить, — говорил Пётр Иванович, — благодать!
Но тут и скворушка, видимо, заинтересовался вареньем. Он вскочил на край вазочки, точь-в-точь как наша Галя к маме на тарелку. Потом скворец запустил в вазочку свой длинный клюв и вытащил ягоду. Вытащил и стал пробовать. Кажется, понравилось. Он вытащил другую, третью и, наконец, для удобства — прыг прямо в варенье да и завяз.
Как он испугался! Замахал крыльями, рванулся. Вазочка набок, всё варенье на скатерть. А скворец с перепугу хозяину прямо на голову.
— Да ты что, совсем взбесился? Пошёл, пошёл вон! — закричал Пётр Иванович. — Сколько дел, озорник, натворил!
Мы начали счищать ложкой со скатерти варенье. Весь стол был перемазан.
— И волосы все испачкал. Опять иди в баню из-за него, опять голову мой!.. — Он погрозил скворцу, который сидел на шкафу и прихорашивался. — Вот я тебе, разбойник, дам!
«Творрра, творрра!» — радостно отозвался тот.
— Да не творог, а розгу дам. «Творрра, творрра!» — опять уверенно повторил скворец.
— Ну, что ты с ним сделаешь? — рассмеялся Пётр Иванович. — Как тут сердиться на такого озорника? Домой я пришёл только к обеду.
— Ну, как успехи? — спросил Михалыч. — Кое-что поймали, — скромно ответил я и показал клеточку со снегирями.
— О-оо! Снегири! — воскликнул Михалыч. — Да ещё самец и самочка. С красной грудкой — это самец.
Я утвердительно кивнул головой.
— Отлично, отлично! Неси их ко мне в кабинет. Давай обновим нашу вольеру.
Снегири были посажены. После тесной клетки, где они просидели полдня, птицы очень обрадовались просторному помещению, стали перелетать — с жёрдочки на куст и обратно. Потом оба спустились на землю, и тут же, не обращая на нас внимания, начали с аппетитом есть коноплю.
