Мой марафон - Хазанов Юрий Самуилович (список книг .TXT) 📗
— А нос какой — курносый или горбатый? — спросил дядя Шахмурза.
— Не верите? — сказал Эльбрус— А наш почтальон с ним всю ночь просидел. До войны, конечно. Сейчас их не видно. Рассказывал: пришлось ему в горах заночевать. Костёр зажёг, уснул... Проснулся — видит, алмосту сидит, греется, кукурузный початок жуёт. Наш почтальон виду не подал, что проснулся, лежит и смотрит...
— Ну, и что? — спросил я.
— Ничего. Опять заснул. А утром алмосту уже не было. Только початок кукурузный остался.
— А не могло оно почтальона этого загрызть? — спросил я.
Мы поднимались всё выше. Становилось холодней. Река и мотор машины так шумели, что я плохо слышал Эльбруса и часто переспрашивал. Дядя Шахмурза начал дремать.
— На людей они вроде не нападают,— сказал Эльбрус—А там кто их знает. Ручаться нельзя.
— Что ж, их ни разу не поймали? — спросил я.
— Попробуй поймай, если такой ловкий. Они знаешь как бегают? Быстрее чем конь.
Машину тряхнуло, но дядя Шахмурза не проснулся.
— Я тоже один раз алмосту встретил,— сказал Эльбрус.
— Что? — крикнул я.
— Встретил, говорю. Понимаешь, иду вечером около Белой Речки, вдруг в кустах так же, как сегодня: ширк, ширк! Я кричу: «Стой! Кто там?» Не отвечают. Понимаешь — не отвечают! У нас, если человек пройдёт, обязательно ответит.
— Его выследить надо,—сказал я,—а не ждать, когда само придёт. Подобраться с сетью — и раз!
— Для науки это очень важно, я думаю,— сказал Эльбрус.
А я стал думать, как мы с Бронниковым и с Борькой Троновым — Дольку тоже можно взять — пробираемся по горам, залезаем во все пещеры, идём по следу... долго-долго, и наконец у нас в руках алмосту. И я делаю доклад в Доме пионеров. Сначала никто не верит, но Бронников выводит нашего алмосту на сцену, и оно говорит: «Здравствуйте» — это мы его так научили, пока везли домой...
— А зубы у него большие? — спросил я Эльбруса.
— Всё про то же говорите? — сказал вдруг дядя Шахмурза.—Скоро Верхний Чегем... Между прочим,—дядя Шахмурза перегнулся ко мне с сиденья,—тут раскопки делают... археологи. Откопали древний водопровод — кажется, пятого века. Трубы в нём треугольные, каменные. Сам увидишь. А недалеко пещера есть. Кала-Тюбю называется. В ней разные камни нашли — сделаны вроде молотков и ножей. Отшлифованы, и даже дырки в некоторых просверлены. Понимаешь? А было это шесть или семь тысяч лет назад. Учёные ведь умеют определять.
— Геологи тоже,— сказал я.— По пластам земли или по каменной породе и всяким окаменевшим растениям и животным. Я читал.
— В наших горах люди давно живут,— сказал Эльбрус—А уж сколько разных народов перебывало — не сосчитать!
Я хотел спросить, какие народы, но тут машина въехала в селение, и дядя Шахмурза начал со всеми здороваться. Потом мы вылезли из машины и пошли к его сестре. У неё был двухэтажный дом. На первом этаже — я после увидел — были овцы, а на втором жили люди. Крыша была плоская, и если на неё выйти, то можно оттуда прямо шагнуть на гору.
— Вон пастбища — туда водят колхозные отары,—показал рукой дядя Шахмурза, когда мы стояли на крыше.—А колхоз тут имени Калабекова Султан-Хамида. Знаешь, кто это? Он Кирова один раз от смерти спас, а сам погиб. Заслонил собой от убийц. Это во время гражданской войны было. В Осетии. Шли они с Кировым по окопам, вдруг выстрелы. Султан-Хамид бросился вперёд, а пуля прямо в сердце... Он родился вон в том доме.
В это время нас позвали обедать. Было много народа. Пили вино и говорили длинные тосты: про меня, про папу, про маму, про Кавказские горы и даже про мою учительницу. За столом сидели так долго, что уже стемнело и мне захотелось спать.
Перед сном я вышел на улицу. Только не вниз по лестнице и во двор, а через крышу. Я поднялся немного по тропинке на склон и остановился. Ночь была светлая, но мне было чуть-чуть страшно. Не потому, что я трус, а потому, что в новом месте да ещё ночью. Я вспомнил разговоры про алмосту, потом подумал, что папа сейчас, наверно, сердится и что в горах бывают барсы... И тут вдруг затрещали кусты — не так, как днём, а в сто раз громче, и что-то большое и тёмное двинулось на меня. На голове у него, по-моему, развевались волосы, а глаза горели огнём.
Я закричал и побежал к дому, но стукнулся головой обо что-то мягкое и даже закрыл глаза.
— Ты что, Саня? — услышал я.— Прямо с ног сбил.
— Дядя Шахмурза! — сказал я и открыл глаза.— Там эта... алмосту... на меня... волосы длинные...
— А ну посмотрим,—быстро сказал дядя Шахмурза.—Вперёд, без страха и сомнений!
Я немного отстал, а он бросился в кустарник.
— Сюда, Саня,—услышал я из темноты.—Поймал!.. Только не волосы у него длинные, а уши... Ну, пошёл, пошёл!
И я увидел маленького ишака.
— Я не струсил,—сказал я.—Просто мне страшно было немного. Потому что ночью.
— Ничего,—сказал дядя Шахмурза.—Все люди чего-нибудь боятся. Вот я, например, нырять боюсь.
— Неужели! — удивился я и попросил: — Можно я на него сяду?
Мы вывели ишака на ровное место, и дядя Шахмурза держал его за ухо, а я сел верхом. Ишак стоял, как будто памятник, и сидеть было очень жёстко. Поэтому я скоро слез.
Мы вошли в дом, и дядя Шахмурза рассказал, как я ездил на ишаке, но больше ничего. А потом я спросил, сколько лет живёт ишак и сколько он стоит.
— Тридцать рублей,—ответил один из гостей.—Купить хочешь?
— Я бы купил,—сказал я.—Не знаю, как папа. У нас уже собака есть...
— Что с ним делать будешь? — спросил кто-то.
— Ничего. С собакой ведь ничего не делаем. А жить он может во дворе, где гаражи. Ему и гараж-то маленький надо — меньше, чем для мотоцикла с коляской. Как раз место есть: рядом с сараем, который сгорел... Мы его нечаянно подожгли... Он всё равно старый был и мешал...
Это я сейчас уже рассказывал бабушке Нафисат, потому что со всеми поговорил, а с ней ещё нет. Она слушала, улыбалась и кивала головой.
Я много чего рассказал ей: с кем я дружу в классе и какой Лерик ябеда, а Нинка Булатова задаётся... А зимой мы собирали металлолом и во дворе магазина обуви нашли калошу. Большую — с этот стол. Она у них раньше на витрине стояла, а потом перестала блестеть, её и выбросили. Долька предложил сделать из неё самоходку. Не знаете, как? Мы взяли два заводных автомобиля — игрушечных, конечно,— привязали к ним калошу, завели и пустили. Сначала во дворе, а потом принесли в школу и на уроке пения... по залу... Что было!
Я засмеялся, бабушка Нафисат покачала головой и тоже засмеялась.
— Вы всё время здесь живёте? — спросил я. Бабушка Нафисат кивнула.
— А сколько вам лет?
Бабушка Нафисат опять кивнула.
— А Эльбрус какой высоты?
Бабушка Нафисат засмеялась и снова кивнула.
— Ты о чём бабушку спрашиваешь? — сказала мне сестра дяди Шах-мурзы.— Она ведь у нас по-русски ни слова не знает. Только по-балкарски.
Бабушка Нафисат кивнула и улыбнулась. Потом она дала мне попробовать айрана — это такое кислое молоко, и я пошёл спать. Заснул я сразу, не то что вчера.
На следующий день рано утром мы уехали из Верхнего Чегема. Обратный путь был короче, потому что с горы и колесо ни разу не спускало. Только мы один раз остановились — у водопада. Он был похож на длинную седую бороду, немного зелёную. Она как будто хотела всё время оторваться от каменного подбородка, но никак не могла и поэтому сердито шумела и шипела...
Папу мы застали в номере.
— Ас-салам! — сказал папа, когда увидел нас.— Так вот кто умыкнул моего сына! Я уж беспокоиться начал... Чуть не уехал один в Орджоникидзе.
И он познакомился с дядей Шахмурзой, и они даже выпили бутылку вина. А я пил фруктовый напиток.
Назавтра мы были в Орджоникидзе.
Командировка продолжалась.
ТЁТЕЛ
— Я назову её Пашка,—сказала Лика.
— Почему? — спросил я. Вместо ответа Лика пропела:
— Черепашка, пашка, пашка...
Она пропела на мотив «Стеньки Разина» — папа научил её этой песне.