Мой марафон - Хазанов Юрий Самуилович (список книг .TXT) 📗
— Мне их папа дал. Чтоб я поужинал.
— А где отец?
— По делам ушёл.
Мы ещё поговорили в таком же духе, он спросил, как меня зовут и что я здесь видел.
— В кино два раза был, — сказал я.
— А под Эльбрусом?
— Нет.
— На голубых озёрах?!
— Нет.
— В Чегемском ущелье?!
— Нет. Папа очень занят.
— Ну, хоть в Долинске?!
— Нет.
«Чего он пристал? — подумал я и даже отвернулся.— Кричит, как будто я сделал ему что-нибудь!»
— Вот что, кунак,— собирайся! —это опять он крикнул.
— Как? — не понял я.
— Вах, какой непонятливый! Со мной пойдёшь! — И он положил руку на кинжал.
Я вспомнил книжки, где похищали детей, а потом требовали у родителей огромный выкуп. Это и сейчас бывает. Например, в Америке. У нас я не слышал про такое: из моих знакомых никого не похищали. Но ведь могут в горах остаться разбойники? Увезут меня, а потом чем папа будет расплачиваться?!
Я рассказываю долго, но все эти мысли промелькнули в моей голове за минуту... даже за полминуты.
— Ты что же, оляги-биляги,— услышал я снова,— в тапочках пойдёшь? Надевай ботинки! Живо!
— Я... не пойду,— сказал я.
— Не пойдёшь? — крикнул мужчина и до половины выхватил кинжал из ножен.— Тогда я тебя... зарэжу!
Он так и крикнул: «зарэжу», но тут же улыбнулся широко-широко, во всю папаху, и сказал нормальным голосом:
— Очень прошу, пожалуйста, Саня, пойдём со мной, не пожалеешь. Дело одно есть.
С этими словами он вышел за дверь и стал ждать, пока я завязывал шнурки на ботинках. Я завязывал бантиком и думал, какое у него дело ко мне. И так захотел узнать, что сразу забыл про разбойников.
Мы пошли по коридору. За столиком, как всегда, сидела дежурная и читала журнал.
— Шахмурза Сафар-Алиевич! — воскликнула дежурная, когда перестала читать и поглядела на нас.— Сколько лет, сколько зим! Я и не знала, что вы приехали!
— Вчера в Париже, сегодня дома, — сказал тот, кого назвали таким именем.— Съездили хорошо... И пожалуйста, скажите этому молодому джигиту, что я не грабитель и не Карабас Барабас какой-нибудь, а то вот Саня...
— Ничего не испугался,— сказал я.— Просто настроения не было.
— Ну, вот и отлично! — сказал Шахмурза Сафар-Алиевич.—А то что за безобразие: иду — вижу, дверь не закрыта, на полу — мальчик. Думал, болен, а он, слава аллаху, здоров... Вперёд, Саня, без страха и сомнений!
Сначала мы, конечно, как следует поели, а потом дядя Шахмурза повёл меня на концерт своего ансамбля — он ведь народный артист,— и я сидел в первом ряду. Только я всё время думал, что папа будет волноваться и рассердится.
После концерта я вернулся в гостиницу с дядей Шахмурзой. Дежурная сказала, что звонил папа и она ему передала, с кем я ушёл. Он совсем не беспокоился, а сказал, что очень хорошо, потому что он уезжает выступать в селение Лескен и там, наверное, заночует.
— Очень хорошо,—повторил дядя Шахмурза.—А мы с тобой тоже уедем. Сейчас... нет, лучше завтра утром.
— Куда? — спросил я.— А как же папа?
— В Верхний Чегем. Я давно к сестре собирался. Горы посмотришь — не издали, а рукой потрогаешь... Едем, кунак? И папу твоего возьмём, если приедет.
Папа не приехал. Я долго лежал и слушал, как в темноте щёлкали на стенке электрические часы. Каждую минуту раздавалось — щёлк! — это перескакивала стрелка. Мне казалось: часы по правде шли — с каждым щелчком всё дальше, дальше. Вот они вышли из комнаты, пошли по коридору... и я уснул.
4
Когда за мной пришёл дядя Шахмурза, я уже умылся. Только зубы не чистил.
— Пиши записку,— сказала дядя Шахмурза и стал диктовать: — «Салам, дорогой отец! Уехал в горы со своим другом Шахмурзой, который передаёт тебе сердечный ас-салам. Скоро вернёмся. Твой сын».
От себя я ещё дописал: «Не беспокойся, в школу я не опоздаю».
— Так,— сказал дядя Шахмурза, когда мы поели и усаживались в машину с брезентовой крышей.— Теперь вперёд, без страха и сомнений! Познакомьтесь: это Саня, а это...
— Эльбрус,— сказал шофёр.
— Сначала в Долинск заедем,— сказал дядя Шахмурза.— Надо парню розы показать.
Мы поехали. Слева от нас тянулся большой парк.
— Там липовая аллея,— сказал Эльбрус— Как под крышей: дождь никогда не замочит. Я по ней часто хожу и думаю...
— Стой! — закричал вдруг дядя Шахмурза таким голосом, как будто мы съезжали в пропасть.
Эльбрус затормозил.
— Вылезай! В парк пойдём, на башню!
И дядя Шахмурза выскочил из машины. Я за ним.
По внутренней лестнице мы поднялись на балкон каменной башни.
— Закрой правый глаз! — сказал дядя Шахмурза.— Что видишь?
Он вообще говорил так, как будто команды подавал, но мне почему-то нравились его команды.
— Левый закрой! А теперь что?
Левым глазом я видел парк, деревья, каменное русло реки, дома и за ними равнину, а правым — горы, горы... Зелёные, жёлтые, а потом серые, тёмные — в тумане или в облаках...
— Это не облака, это снег,— сказал дядя Шахмурза.— Вот здесь и начинается Кавказский хребет. А к нему ведут ущелья...— Он вынул из кармана гребёнку.— Гляди: широкая часть — это вроде сам хребет, а между зубьями — вот они... ущелья. По ним текут реки — Черек, Чегем, Баксан... И дороги проложены...
Я смотрел теперь вправо обоими глазами. Никогда ещё я не видел столько гор сразу.
— Вон на той горе,— сказал дядя Шахмурза,— жил злобный медно-бородый Фук. Он укрывался от богатыря Урузмека и посылал засуху на наши земли. Но богатырь-нарт добрался до него и отрубил ему голову. И полдня шёл кровавый дождь, а потом полил светлый и благодатный...
Всю дорогу до питомника роз я слушал рассказы про нарта Урузмека, про Бийнегера, у которого заболел старший брат, и вылечить его могло только молоко белого оленя, а поймать оленя могла только собака, которая была у родича этого Бийнегера, а родич не хотел дать и щенка от этой собаки... А про пастуха Бек-Болата дядя Шахмурза даже почти пел — ведь он же народный артист.
...У моей сестры Лики есть большие разноцветные кубики. Она любит из них складывать «ковёр». Вот если увеличить каждый кубик раз в тысячу или в пять тысяч, то было бы очень похоже на долинский цветник. Жёлтый кубик — жёлтые розы, красный кубик — красные розы, и ещё белые, розовые и даже в крапинку. А ещё там были поля флокса, львиного зева и каких-то высоких цветов — я забыл название,— они похожи на стрелы с голубыми наконечниками.
Потом мы поехали обратно, через весь Нальчик, потом по дороге на Пятигорск, но скоро свернули влево. Навстречу нам, откуда-то с гор, из-под ледников, текла река Чегем, а мы ехали вверх по её берегу.
Когда дядя Шахмурза не рассказывал, я задавал ему вопросы про всё, что видел: какой высоты эта гоpa, что глубже — Чегем или Терек, сколько человек может поднять один ишак, злые или нет кавказские овчарки и какие у них имена, кавказские или русские... А потом я стал спрашивать Эльбруса про его «газик», и он мне тоже всё подробно объяснил: сколько лошадиных сил в моторе и что такое ведущий передний мост.
Как раз в это время у машины лопнула камера, и мы остановились.
Эльбрус даже ни разу не заругался, а просто начал менять колесо, и я ему помогал: держал гаечный ключ и торцовый ключ тоже.
Мы уже сменили колесо, когда в кустах на обрыве зашуршало, словно кто-то долго прятался и потом решил убежать.
— Алмосту,— сказал Эльбрус.
— Алмосту только по ночам ходят. Разве не знаешь? — сказал дядя Шахмурза.— Садись, поехали.
— А что это? — спросил я.
— Лесной человек,— сказал Эльбрус— Многие не верят, конечно, а я думаю: почему ему не быть? Не такое бывает.
И пока мы медленно поднимались в гору от селения Хушто-Сырт, я успел многое узнать про алмосту. Оказывается, живут они в лесах, но своих жилищ у них нет. Их встречают в заброшенных саклях, в хижинах пастухов. У них короткая шерсть и длинные развевающиеся волосы на голове...
