Великий стагирит - Домбровский Анатолий Иванович (читать книги полные .txt) 📗

Вот что делает человек постоянно — мыслит. Даже во сне мысли не покидают его. Но как он мыслит? Чем мыслит? О чем мыслит?

Он размышлял о душе, о ее способности мыслить, о фермах мысли, о видах форм и был счастлив в этом чистом и прекрасном мире.

Но был и другой мир, который грубо и дерзко вторгался в его мысли и чувствования. В первом жили начала, причины, категории; во втором — Филипп, Александр, Македония, Эллада…

В конце гекатомбеона [46] во второй год 110-й Олимпиады [47] в Херонейской долине состоялась роковая для Афин битва. Да и не только для Афин — для всех городов Эллады. Армия Филиппа разбила союзную армию Афин, Фив и Коринфа.

В конце метагитниона [48] в Стагиру на несколько дней приехал Каллисфен, чтобы навестить свою мать Геро, младшую сестру Аристотеля. От него Аристотель узнал о подробностях битвы при Херонее. Позже он получил письмо от самого Александра, который в Херонейском сражении командовал конницей. Той самой грозной конницей, которая смяла и уничтожила не знавшую до того ни одного поражения священную фалангу фиванцев.

«От Александра Аристотелю привет, — писал Александр. — Теперь я могу сказать: если я смог разгромить эллинов, которые побеждали персов, я непременно одержу победу и над персами. Я знаю, что это время придет.

А вот победа, учитель, которую одержал в этой битве ты: ни одна македонская стрела, ни одно македонское копье не долетело до стен Афин.

Филипп объявил себя гегемоном [49] Эллады, оставил в Фивах свой гарнизон и возвратился в Пеллу. Теперь в Пелле пируют. До новых битв.

Одного боюсь, учитель: отец завоюет всю землю и ничего не оставит мне».

…Еще через год на собрании представителен всех греческих полисов в Коринфе Филипп Македонский был избран стратегом всех эллинов. Он начал готовиться к персидскому походу, но был убит Павсанием в Эгах, древней столице Македонии. Это была глупая смерть, какая, впрочем, часто подстерегает тиранов и монархов. Филипп погиб от руки своего телохранителя, пал жертвой заговора и мести. Монархом Македонии стал Александр.

Весть о смерти Филиппа донеслась до Афин с быстротою ветра. Демосфен был счастлив тем, что узнал о ней первым. На мгновение он забыл о собственном великом горе — о смерти дочери, которую похоронил несколько дней назад, о траурных одеждах, в которые был облачен все эти дни. Забыл о горе, впервые испытав счастье.

Он сбросил с себя траурные одежды и надел белые, праздничные. Он покрыл свою голову венком — не золотым, который пожалели для него афиняне, а живым венком из ярких цветов. Он выпил кубок вина, чтобы вернуть себе утраченные силы, взял свой лучший посох и вышел из дома на залитую солнцем улицу, щурясь от света и улыбаясь ему. Люди, знавшие о постигшем его несчастье, останавливались в изумлении, видя его в белом гиматии и пышном венке. Он пересек агору и поднялся к зданию нового булевтерия, где заседал Совет Пятисот. Булевты шумели, когда он вошел, обсуждая послание к Филиппу, в котором просили его разрешить афинским купцам торговлю в Эгейском море. Но, увидев Демосфена, вдруг умолкли: никто не ждал его появления, никто не мог догадаться, почему он надел праздничный наряд.

— Вот весть, которая стоит многих, — сказал Демосфен. — Убит Филипп Македонский!

Булевты долго не могли успокоиться. На глазах у многих заблестели слезы. Да и Демосфен, сказав о смерти Филиппа, словно только теперь узнал об этом, не мог сдержать волнения, не мог больше произнести ни слова, видя радость афинян, заплакал сам.

— И вот, — сказал Демосфен, когда шум стих. — Я не сказал об Александре, сыне Филиппа, а вы словно забыли о нем. Александр унаследовал власть и трон отца. Но… — Демосфен поднял руку, словно для того, чтобы указать булевтам выход из внезапно охватившего их уныния. — Но Александр мальчишка! — выкрикнул Демосфен. — Мальчишка и кутила! Мальчишка и объедала! Мальчишка и дурачок! Он не посмеет выбраться из своей Македонии! Мы свободны, афиняне! Мы свободны!

Но это была преждевременная радость.

Едва узнав о речи Демосфена в Совете Пятисот, Аристотель оставил все свои дела, устремился в Пеллу. Он знал: Александр не простит афинянам речь Демосфена.

Но Александра уже не было в Пелле — он повел войска на Афины. Аристотелю с трудом удалось догнать его у Фив.

— Ты куда идешь, Александр? — спросил Аристотель, когда они встретились в походной палатке.

— Под стенами Афин я покажу Демосфену, что я не мальчишка, — не поднимая на учителя глаз, ответил Александр.

— Под стенами? Или за стенами? — спросил Аристотель.

— Под стенами, — ответил Александр. — Но боги видят, — сказал он, сжимая кулаки, — как мне трудно сдержать себя, учитель! Боги видят! И я не знаю, я не знаю, что я сделаю, когда увижу этот город…

— Не забывай о славе Герострата [50], — сказал Аристотель, вставая. — Нет в мире цели, которая бы оправдала разрушение Афин.

— А месть персам за обиду, нанесенную Ксерксом? А единство и могущество Эллады? Я построю новую столицу нового мира, учитель!

— Пустое, — сказал Аристотель. — Прощай.

Но Александр не дал ему уйти. Он схватил учителя за руку, спросил, глядя ему в лицо воспаленными от бессонницы глазами:

— Если я войду в Афины, что сделаешь ты?

— Ты видишь, Александр, что я не очень здоров, — ответил Аристотель. — И годы мои уже не малые. Но вот что я сделаю, если ты войдешь в Афины: я возьму меч и стану рядом с Демосфеном.

— Уходи! — толкнул его Александр. — Уходи, учитель! Мы напрасно встретились. Ты не воин, я не философ. Все решит случай…

…Аристотель вернулся в Стагиру, Александр подошел к стенам Афин. И если ожидание — это дело, то каждый из них был занят только этим.

— Случай — это, быть может, посланец разума, — сказал Александр, когда к нему привели афинских послов, выразивших ему свою покорность и покорность своих сограждан. — Тихе спасла всех: афинян, меня и Аристотеля. Афинян — от моего меча, меня — от суда учителя, учителя — от горького разочарования в своем ученике. Слава Тихе! А Демосфену передайте, — сказал Александр послам, — что рано он снял траурные одежды…

Едва возвратившись в Пеллу, Александр узнал, что взбунтовались фракийцы на севере. Не успел он усмирить северных соседей, как восстали Фивы, поверив слухам, что Фракия стала могилой для молодого македонского монарха. Гарнизон, оставленный в Фивах еще Филиппом, был уничтожен. Боясь расправы, покинул Афины наместник Александра Антипатр. Двенадцать дней понадобилось Александру, чтобы проделать путь из Фракии до Фермопил. Здесь он встретил и разбил авангард фиванцев, затем взял штурмом город, сжег его и разрушил, оставив нетронутым лишь один дом великого поэта Пиндара. Шесть тысяч фиванцев были казнены, тридцать тысяч проданы в рабство. Ужас объял Элладу. Жестокость Александра повергла всех в оцепенение.

«Я призывал тебя, Александр, быть отцом для эллинов, — написал Александру Аристотель. — А что сделал ты?»

«Чтобы отец был добр, — ответил Аристотелю Александр, — дети должны быть послушными».

Глава седьмая

Александру было двадцать два года, когда он во главе тридцати тысяч пехоты и пяти тысяч конницы двинулся на восток. Аристотелю — пятьдесят, когда он возвратился в Афины.

Афины встретили Аристотеля настороженно. И тому имелось объяснение: ведь не кто иной, как он, был учителем Александра. Философы из рощи Академа, наследники Платона, тоже отнеслись к нему холодно. Спевсипп умер. Схолархом Академии стал Ксенократ.

Рад был ему несказанно, казалось, только один человек — Феофраст, который годом раньше приехал в Афины. Он принял самое живое участие в делах Аристотеля и во всеуслышание заявил, что он ученик и друг Великого стагирита. Сначала Аристотель жил в его доме, а позже не без помощи Феофраста купил одно из зданий гимнасия на склоне горы Ликабет, поселился в нем и позвал к себе учеников.