Большая игра - Гулев Димитр (бесплатная библиотека электронных книг .txt) 📗
— А эти ножи убери, — сказала она Здравке. — Достань другие, десертные, с маленькими вилочками. И брынзу.
Это самое любимое бабушкино кушанье, дыня с брынзой! Значит, если бабушка и была чем-то озабочена или даже рассержена, все уже прошло?
— Иду!
Крум весело сбежал по ступенькам в подвал. Зажег лампу. Сквозь щели двойных ставен пробивался свет. На полках и этажерке в глубине подвала пестрели их маски. Бомбы, похожие на брикеты, громоздились в темном углу. Он взял дыню с холодных каменных ступенек. Бабушка специально не клала дыни в холодильник, она считала, что в холодильнике дыня теряет свою сладость. Тяжелая, продолговатая, с глубокими продольными бороздками, дыня источала сладостный сочный аромат сквозь шероховатую желтовато-зеленую кожуру.
Войдя в кухню, Крум замер от удивления. Бабушка сидела сложа руки, а хозяйничала Здравка. Вот сестра поставила на стол разогретый противень с мясистыми перцами. Корочка сверху подрумянилась, видны кусочки помидоров внутри, и все это залито яйцами.
— Ой, горячо! — притворно жаловалась Здравка, ухватив противень двумя тряпочными зайцами, хотя руки ей вовсе не жгло.
Но она охала, стараясь привлечь внимание Паскала, который сидел как раз напротив бабушки, скрестив руки на груди.
— Эй, — весело поддразнил его Крум. — Шевелись! Что ты замер, как загипнотизированный?
Паскал осторожно развернул салфетку, положил ее на колени. Синий галстук был красиво завязан у расстегнутого ворота его рубашки.
— Ты не измажешься? — все так же озабоченно спросила Здравка. — Завяжи салфетку, если хочешь.
Паскал укоризненно взглянул на нее и сдержанно ответил:
— До сих пор такого не случалось.
— Хватит уж тебе, садись, — ласково упрекнула Здравку бабушка. — Что ты все болтаешь?
Здравка придвинула стул поближе к Паскалу. Крум сел на диван напротив и легонько подтолкнул его ногой:
— Ну как, порядок?
— Порядок.
— Бабушка, нам ведь эти ботинки не нужны? Бабушка кивнула.
— Подарим Паскалу?
— Ты спроси сначала, примет ли он наш подарок, — сказала бабушка.
— Раз они ему нравятся, почему же не взять! — воскликнул Крум.
— А что скажут дома?
«Знает! — мелькнуло в голове у Крума. — Бабушка знает! — повторил он убежденно. — Иначе не стала бы так говорить».
Бабушка молча протянула ложку к противню. Сначала взяла тарелку Паскала, положила ему два самых больших перца с желтой яичной подливкой. От теплых помидоров поднимался горячий пар.
Потом положила Круму, Здравке, а уж под конец, как всегда, себе — всего один перец.
— Ну, ешьте на здоровье!
Паскал растерянно взглянул на полную тарелку.
— Ешь, ешь, — подбодрила его бабушка Здравка. — Ты не худой, но надо есть побольше, вы же растете. И дома поешь! А про ботинки скажи матери, что от бабушки Здравки Бочевой. И от Крума. — Бабушка зорко взглянула своими блестящими глазами на Паскала: — Понял?
— Понял, — тихо ответил он.
— Вылитая мать, — вырвалось у бабушки. — Мать в твои годы точно такая была!
Крум даже рот раскрыл от удивления. Здравка тоже замерла.
— Мама его такая же красивая? — громко воскликнула девочка с непосредственностью, свойственной ее возрасту, потом, спохватившись, заахала, прикрыв рот ладонью. — Совсем забыла! С этой вашей дурацкой речкой забыла!
— Что забыла? — досадливо поморщился Крум, все еще находящийся под впечатлением бабушкиных слов и неожиданного открытия, что она, оказывается, давно знает мать Паскала. — Что ты забыла? И вообще, хватит ломаться!
— Ай, ай, как я могла? — продолжала сокрушаться Здравка.
— Она забыла предупредить вас про родительское собрание, — спокойно разъяснил Паскал. — Послезавтра, в шесть вечера. Должны присутствовать все родители. Обязательно. У нас и в тетради это написано. Родителям велели расписаться внизу.
Паскал снова стал самим собой, такой же словоохотливый, как всегда, но Крум не вслушивался ни в то, что он говорил, ни в причитания Здравки.
Окутанную туманом и низко нависшими облаками Витошу не видно. Моросит дождь, мелкий-мелкий, какие бывают после летних ливней. Мальчики стоят на горбатом мостике и смотрят на реку. Здесь, у высоких берегов, река вырвалась наконец из каменного русла и течет темная, грозная, вобравшая в себя воды горных потоков. Впрочем, они уже не на мостике, а на быстроходном корабле посреди разбушевавшейся стихии. Яни, Дими, Евлоги, Иванчо, Андро, Спас, Паскал, даже Здравка — все выполняют команды Крума. Друзья плывут в безбрежном океане, но вот виднеется каменный мол, а за ним светло-желтое здание пристани. Точь-в-точь как отремонтированный райсовет.
Там, в белом адмиральском кителе, с грозно торчащими белыми усами, расхаживает перед картой океанов и морей его дедушка.
У руля Яни. Крум, естественно, на капитанском мостике. А теперь, за волноломом, выход в открытое море. В мрачном, хмуром небе над их головами засвистели вдруг снаряды. Обрушились со всех сторон. А они плывут уже не по океану, даже не по морю, а по каналу. Корабль обстреливают с берегов, и напрасно Крум кричит изо всех сил, что тут какая-то ошибка и береговые батареи бьют по своим.
Крум уже не слышит ни собственного голоса, ни грохота взрывов, хотя видит, как разрываются снаряды и над кораблем стелется дым. Уже загорелся нос корабля, уже пылает корма, враг взял их в кольцо. Теперь ни вперед, ни назад; единственный выход — принять неравный бой! И сражаться достойно, до последнего вздоха!
И тут вдруг затрубили трубы. Это Андро взял свой тромбон. Спас подбросил ногой мяч с черными треугольниками. Небо вдруг продырявилось, и в неописуемо глубокой синеве появилось весеннее белое легкое облако, его облако. Тут они и перемахнули через реку, но не внизу, где русло совсем узкое, где прыгают малыши, а вверху; летят от берега к берегу, а за спиной словно выросли крылья.
Зовут и Иванчо. Он делает такой мощный разбег, что летит выше всех, чуть ли не у самого белого облака. Крум в испуге устремляется к нему. Иванчо смеется, спускается пониже.
А облако все выше и выше. Крум летит к нему, протянув вперед руки и едва переводя дыхание. Сердце готово разорваться, оно переполнено нежностью, ведь сверху на Крума смотрят светлые миндалевидные глаза Лины. Она взглянула на него и исчезла, а Крум утопает в мягких объятиях облака и вдруг слышит тихий голос. Это голос мамы…
С криком, рвущимся из самой глубины души, Крум просыпается:
— Мама!
Оглядывается по сторонам. Он редко видел сны, еще реже их помнил. Бывало, что-то снилось, а что — и не вспомнишь теперь. А сейчас, то ли от внезапного пробуждения, то ли от переполнявшего его чувства необычайной легкости, Крум долго еще находился во власти сновидения.
В комнате почти светло, на соседней кровати, мирно раскинув руки, спит Здравка. Деревянный Буратино на стене, как всегда, сторожит ее покой.
Здравка не любила засыпать в темноте. Ложась в кровать, она обычно отдергивала плотные шторы. Вот и сейчас осенняя луна заливает комнату бледным, призрачным светом.
Почему он проснулся?
И увидел во сне маму?
Никогда мама не снилась Круму, снился только ее портрет на стене, а сейчас он слышал мамин голос. Глубокий, нежный, ласковый, этот голос еще звучал в ушах и наполнял все существо Крума невыразимым счастьем. Он почувствовал себя взрослым, великодушным, ему стало вдруг легко на душе. Годы спустя, когда Крум размышлял, пытаясь понять окружающих людей, ему часто вспоминалась эта ночь и ясный мамин голос.
— Мама! — повторил он.
Здравка по-прежнему крепко спала.
Крум повернулся к стене, закрыл глаза, но сон о маме бежал от Крума. То виделось ему хмурое небо и полноводная река, то опять взрывались бесшумно снаряды, то плыло по-весеннему белое легкое облако. Крум устремлялся к нему навстречу, но оно ускользало…
На этажерке мерно тикал будильник. Стенные часы стали глухо бить, Крум так и не сосчитал их удары, сбился. Вдруг его внимание привлекла полоска света под дверью в бабушкину комнату. Наверное, на тумбочке у бабушкиной кровати горит лампа.
