Юность Маши Строговой - Прилежаева Мария Павловна (книги онлайн .TXT) 📗
Но едва Маша вошла и Митя увидел ее осунувшееся лицо, факты потеряли значение. Они просто перестали существовать. Было одно: чувство глубокой, сосредоточенной радости, и оно приходило с Машей. Оно приходило с ней, и ни с кем больше.
"Сейчас все выясню и навсегда отброшу и не буду больше мучить себя и ее, особенно ее", - думал Митя.
- Маша, здравствуй! Все утро тебя жду. Лежу пластом, сам себе надоел. Не велели двигаться. Маша, я тебя ждал. Мне многое нужно узнать. Ты сегодня совсем новая, Маша.
- Лежи спокойно, Митя, - ласково сказала она.
- Маша! Ты же не врач. Или ты приходишь только потому, что я ранен? Ты одна? - настойчиво спросил он.
- Нет. Внизу ждет Усков.
"Надо было сказать, что одна, - спохватилась она и покраснела, поймав себя на том, что хотела солгать. - Откуда это непонятное желание лгать? Что я хочу от него скрыть? Опять начинается вчерашнее..."
И, краснея сильней, до страдания, она сказала упрямо:
- Внизу меня ждет товарищ по курсу, Усков. Митя, зачем ты спрашиваешь? Что тебе нужно узнать?
Маша хотела, чтобы он понял: я вся перед тобой, мне нечего таить и скрывать - я не умею. Но опять, помимо ее воли, чувство оскорбленности, оттого что любовь и верность надо доказывать, сковало ее.
Митя увидел ее напряженное лицо. Чужое лицо. Чужая Маша.
И снова все перевернулось. Как кривое зеркало искажает предметы, так в Митином сознании все осветилось неверным и уродливым светом.
Ася права! Маша ему далека. А жалости он не хочет!
Тоска и обида ослепила его.
Он не успел отдать себе отчет в том, что сделает сейчас, рука сама протянулась к тумбочке.
- Я тебя ждал, чтобы вернуть карточку.
У девочки на фотографии круглые щеки, две толстые косы за плечами и ничем не омраченный взгляд. Прощай, прежняя Маша!
Теперь Митя Агапов - солдат без прошлого. Он сам освободил себя от воспоминаний.
А Маша представила: он приготовил заранее карточку; он решил вернуть ее еще вчера, когда здесь была Ася.
Они смотрели друг на друга в отчаянии и горе и молча обвиняли друг друга.
- Спасибо, - сказала Маша. - Странно, что ты ее сохранил.
- Случайно.
- Такая плохонькая фотография, не стоило беречь, - беспомощно пробормотала Маша.
Если бы они были в палате одни! Еще не поздно! Если бы только они были одни!
Уже во дворе Маша вспомнила, что не сказала об отъезде в Москву. Вернуться? Она не вернулась.
Она шла по деревянному настилу через двор с такой осторожностью, словно сейчас самым важным было не оступиться.
"Я потеряла тебя второй раз. Теперь навсегда".
За то недолгое время, пока Маша была в госпитале, Юрий успел обдумать по пунктам речь, которая должна была оказать Маше моральную поддержку. Он вскочил, когда она вышла из проходной будки, но запнулся на первом же слове. Лицо у Маши - как запертая дверь.
Юрий забыл все намеченные пункты и сказал:
- Если когда-нибудь тебе нужна будет настоящая помощь, помни, что есть человек, который... Словом, помни: у тебя есть друг.
Она молча кивнула.
Глава 21
До Куйбышева ехали вместе с Аркадием Фроловичем. За несколько часов до города с Ириной Федотовной случился сердечный припадок.
Маша никогда раньше не видела, чтобы Аркадий Фролович терялся. Он открывал походную аптечку, аптечка прыгала у него в руках.
У Ирины Федотовны пульс падал, а Аркадий Фролович долго не мог впрыснуть камфару. В Куйбышеве Ирину Федотовну вынесли из вагона на носилках. Аркадий Фролович с ком-то говорил, убеждал, требовал, и Ирину Федотовну положили в железнодорожную больницу. Аркадий Фролович вызвал главного врача и опять убеждал и требовал. Главный врач не выдержал натиска и предложил Маше остановиться у него.
Первую ночь Маша провела в палате около матери. Аркадий Фролович тоже сидел у изголовья и только время от времени выходил курить.
К утру Ирине Федотовне стало лучше.
- Что же делать, надо ехать, - сказал Аркадий Фролович.
Он не мог больше задерживаться.
Маша осталась одна, подавленная болезнью матери, шумом чужого, переполненного людьми города и сдержанной вежливостью в доме главного врача, где она чувствовала себя виноватой в том, что стучит в дверь, входит, оставляет в прихожей следы, спит на чьей-то постели, и в том, что вообще существует.
В вагон Строговы попали только через неделю.
Ирина Федотовна молчала. В ее черных, ставших огромными за время болезни глазах застыло выражение скорбного ожидания, пугавшее Машу. Замелькали дачные поселки. Москва. Вечерний вокзал, платформы, электрички у платформ, синие огни. Строгость жизни военной Москвы. В метро Ирина Федотовна растерялась, ухватилась за Машин рукав.
- Позвони, - попросила она. - Ох, Маша, мне не дойти до дому!
Маша опустила в автомат монетку, набрала номер. Гудков не было. Она набрала еще - опять нет гудков.
Маша вспомнила, что помер сменили, папа писал об этом, но новый номер она потеряла.
Они вышли из метро у Охотного. Маша узнала простор Манежной площади, университет, кремлевские стены, деревья Александровского сада в морозном тумане.
Они пешком прошли до Пушкинской площади и, когда вспыхнул зеленый огонек, пересекли трамвайную линию.
Дом стоял темный, с глухими окнами; кое-где в узкие щелки пробивался свет.
Они поднялись на третий этаж. Дверь открыла тетя Поля. Она отступила назад, вместо того чтобы обнять сестру, и Маша увидела, как мама быстрым движением вскинула руки тете Поле на плечи, молча пристально всмотрелась в глаза, прильнула к груди головой и без звука тяжело рухнула на пол.
Глава 22
В Москве у Пелагеи Федотовны оказалось множество дел. Надев каракулевую шапочку и повязавшись сверху платком, она уходила с утра. Надо зайти в Наркомпрос, в Дом пионеров, раздобыть нужные книги.
Несколько раз Пелагея Федотовна наведывалась в военкомат, но не добилась толку. Никто не знал, что с ветеринаром Пастуховым. В списках убитых не значится.
К вечеру Пелагея Федотовна возвращалась домой. Она медленно поднималась по лестнице, отдыхая на каждой площадке. Ирина Федотовна выходила к сестре в кухню. Кухня стала теперь самым жилым местом в доме, здесь на окне лед не намерзал таким толстым слоем. Она садилась ближе к плите, но газ еле горел. У такого огня не согреешься. Пелагея Федотовна ставила на конфорку кофейник, терпеливо дожидаясь, когда забулькает вода и из носика потянется горячая струйка пара. В кухне как будто немного теплело от этой тоненькой струйки.
Пелагея Федотовна подробно рассказывала, где побывала за день, кого видела, о чем говорила. Ирина Федотовна безмолвно слушала. Выпив кофе, она уходила к себе и ложилась на диван, отвернувшись к стене. Целый день перед глазами Ирины Федотовны один и тот же узор на спинке дивана. "Если бы Кирилл не поехал со студентами на лесозаготовки, ничего не случилось бы, думала Ирина Федотовна, глядя на этот узор. - Но студенты были рады: они любили его. Хорошо, пусть поехал, ничего не случилось бы, если б он догадался, как тяжело простудился, и сразу пошел в больницу, а не лежал здесь один, словно в погребе, целых три дня, пока не потерял сознание".
Ирина Федотовна закусила край подушки, слезы выступили у нее на глазах.
Приоткрылась дверь. Маша тихо спросила:
- Мама, ты спишь?.. Мамочка! - позвала она, постояла и, не дождавшись ответа, ушла на цыпочках.
"Если б я не заболела дорогой! - думала Ирина Федотовна. - Они недосмотрели за ним без меня. Он умер оттого, что я опоздала".
Маша вернулась в кухню. Тетя Поля открыла банку желтого меду, душистого, как липы в цвету.
- Выпей с морозу кофе с медом.
Маша остановилась на пороге, не отвечая тетке. В ее позе, опущенных руках, в выражении потерянности и недоумения на лице было что-то нестерпимо жалкое, грустное.
"Батюшки! - подумала Пелагея Федотовна. - Завтра мне уезжать! Как я их брошу?"
