Сказки черепахи Кири-Бум - Бондаренко Владимир Никифорович (книги без регистрации полные версии txt) 📗
Через день он снова прибежал к ней. Прибегал и еще много раз, а она все угощала и угощала его яблочками. И говорила соседним деревцам:
– Он меня приметил, еще когда цвела я.
И пришел день, когда Яблонька стряхнула и отдала Ежу Иглычу последнее яблочко. Он деловито наколол его на иголки и унес к себе. Она долго слушала, как уходит он, и как похрустывают под его шагами прошлогодние листья.
На другой день Ёж Иглыч не пришел. Не пришел и на третий. Яблонька напрасно ждала его, прислушиваясь к шорохам. Через неделю она услышала его голос. На соседней полянке росла еще одна молоденькая яблонька, и Ёж Иглыч говорил ей:
– Я помню, как ты цвела. У тебя были крупные, белые с розовым цветы.
Яблонька слушала, что говорит Ёж Иглыч ее соседке, и думала: «Что ж, у нее еще есть яблочки и можно говорить ей, как цвела она и какими крупными были ее цветы…»
И хоть до осени было еще далеко, с ветвей ее падали на землю поблекшие листья…».
Глядел Ёж Иглыч, как выбивает на березе Ду-Дук сказку о нем, и шуршал иголками: «Это, что ж, выходит, и я плут?.. Но ведь это же давно было».
И он уже хотел было крикнуть: «Давняя это история, зачем записывать ее», – да засопел, завозился на пне. – «Пусть записывают, я уже не такой, а другим на пользу пойдет».
Воронье диво
Не каждый может мужественно выслушать о себе сказку. Ворона вот не смогла. Любила Ворона Ворона, а он любил не ее, а Иволгу, любил он ее за песни звонкие. И подумала как-то Ворона:
«Погоди, ты еще пожалеешь об этом».
И стала завлекать Ворона. Увидит: полетел он к речке, отправляется за ним следом. Сядет на виду, глаза под лоб заведет, крылья по бокам свесит – пусть видит Ворон, что она не просто так сидит, а – думает.
Полетит к Маньяшину кургану Ворон – и Ворона за ним. Пристроится где-нибудь поблизости, заведет глаза под лоб и сидит, толстая, серая.
Была уверена Ворона: увидит ее Ворон думающей и поймет, что главное в птице не песня звонкая, а – ум, и перестанет летать к Иволге, у нее, у Вороны, время коротать будет. Но Ворон не обращал на нее внимания. И поэтому когда сказала черепаха как-то у березы:
– Сейчас я расскажу вам сказку про Воронье диво, – захлопала Ворона крыльями, закричала:
– Слушайте, слушайте, обо мне Кири-Бум начинает сказку рассказывать. И до меня дошла очередь.
И многозначительно поглядела на Ворона, дескать, имей в виду, я не чета Иволге: обо мне сказки рассказывают, а со временем будут рассказывать и легенды. Я птица легендарная.
А черепаха, покачиваясь на пенечке, рассказывала: «Прилетела в нашу рощу из-за моря Птица Заморская. Долго о диковинках заморского края рассказывала, а потом и говорит:
– Ну, а теперь покажите, что в вашем крае хорошего есть.
Привели ее наши птицы на поляну, цветы показали. Похвалила она их:
– Красно цветут. У нас нет таких.
Ворона тоже здесь была. Распахнула клюв, прокаркала:
– Эко диво – цветы. Нашли что показывать. Вот если бы я показала, ахнула бы гостья заморская.
Привели наши птицы гостью из-за моря к Ванину колодцу. Попила она воды из него, похвалила:
– Студеная. У нас редко встретишь такую.
Ворона и сюда прилетела. Распахнула клюв, прокаркала:
– Эко диво – вода родниковая. Нашли что показывать. Бот если бы я показала кое-что, ахнула бы гостья заморская.
Привели наши птицы гостью к Лысой горе. Посидела она на ее вершине, похвалила:
– Красивая у вас гора.
А Ворона и сюда прилетела. Распахнула клюв:
– Эко диво – гора Лысая. Нашли что показывать. Вот если бы я показала кое-что, ахнула бы гостья заморская.
И сказали тогда наши птицы:
– Что ж, покажи ты свое диво, Ворона.
– И покажу, – сказала Ворона и привела заморскую гостью к своему гнезду.
Сидела в нем молодая, только что оперившаяся ворона с большим животом и большими выпуклыми глазами.
– Это моя дочка, – сказала Ворона. – Красивее ее никого у нас во всей округе нет. Разве… я только».
Нет, совсем не такую от черепахи ждала сказку Ворона! Разве хотела она, чтобы над нею смеялись? Ворон тоже смеялся. Правда, не так явно, как все, но все-таки смеялся. И это больше всего обидело Ворону.
«Ты еще об этом пожалеешь», – сказала про себя Ворона и улетела домой.
Села у своего гнезда, завела глаза под лоб, крылья по бокам свесила. Будет лететь мимо Ворон, увидит ее.
– О, – скажет, – на вид-то Ворона простоватая, а с думой в голове, – и пожалеет, что смеялся над нею.
Но увидела Ворону Сорока. Летела она к барсуку Фильке, крикнула на лету:
– Что? Думаешь, каким бы новым чудом удивить нас?
– Но, но, – кинулась к ней Ворона и, если бы не удрала Сорока, быть бы ей битой.
– Балаболка, – послала ей вслед Ворона обидное слово и опять глаза под лоб завела: с минуты на минут должен показаться Ворон.
Ворона ждала Ворона, а появился Коршун. Крикнул на всю рощу:
– Удиви-ка чем-нибудь, Ворона.
И даже Сокол, который снился ей почти каждую ночь, которого втайне она любила больше, чем Ворона, даже Сокол не пролетел мимо, чтобы не съязвить:
– Нет ли у тебя еще какого дива, Ворона. Ха-ха!..
И тогда сказала Ворона:
– Ах, так, ну вы еще пожалеете об этом.
И решила навсегда улететь из Гореловской рощи. В Осинники решила улететь Ворона. Гнездо свое на землю спихнула, чтобы никто не вздумал жить в нем. Вылетела из рощи, оглянулась, пригрозила.
– Хватитесь завтра, а меня нет. Увидите, плохо жить без Вороны, и позовете. Посмотрим тогда, захочу ли я к вам вернуться.
Прилетела Ворона в Осинники и угнездилась на макушке самой высокой осины, чтобы, когда придут звать ее, сразу бы увидели, где она. А то еще поищут да назад вернутся, скажут: «Не нашли».
Отчего осина горькая
Каждое утро бобер Яшка приходил к березе и сидел возле нее до вечера. Ему очень хотелось, чтобы и о нем рассказала черепаха Кири-Бум сказку и чтобы выбил эту сказку Ду-Дук на березе на самом видном месте. Дни шли. Все меньше и меньше оставалось на березе места для сказок, а о Яшке черепаха пока и словом не обмолвилась.
Бобер сердился, но никому не говорил об обиде своей. Прятал остренький подбородок в бобровый воротник, ворчал себе под нос:
– Соседка называется. Я с ней на дню по два раза здороваюсь и все зря.
Однажды сказала черепаха:
– Сейчас я расскажу вам, отчего осина горькая, и на этом сегодня кончим. Устала я. Да и Ду-Дуку пора хоть немного жене помочь, гнездо почистить, птенцов покормить. Правильно я говорю, Ду-Дук?
– Правильно, – поддернул дятел красные шаровары. – Немножко помочь надо, а то будет сердиться жена.
И приготовился записывать.
А бобер услышал, что собирается Кири-Бум про осину рассказывать, и пошел прочь от березы: если сказка сегодня последняя, да не о нем, то зачем ее слушать?
Недовольный Яшка домой пришел. Сказал жене хмуро:
– Состряпай поесть чего-нибудь.
Но не успела она стол накрыть, а Яшка умыться, как прилетела Сорока и, заглядывая в окошко, поманила крылом:
– Выйди, Яшка.
Вышел бобер. Отогнула Сорока хвост влево, чечекнула:
– Ты чччего ушел так рано?
– А тебе что?
– Мне-то все равно, а вот черепаха о тебе сказку рассказывала.
– Врешь. Она об осине объявила, я слышал.
– Объявила про осину, а рассказывала про тебя. Ух и сказка получилась! Я ее один раз прослушала и три раза прочитала. На память заучила.
– Ой ли! А ну расскажи.
– Пожалуйста, – сказала Сорока и, усевшись на крылечке Яшкиной хатки, начала рассказывать:
«Еще когда бобер Яшка бобренком был, приметил он, что отец его, чуть заспорит с женой, к осине бежит. Встанет перед ней и вот говорит, вот говорит что-то.
