Тайной владеет пеон - Михайлов Рафаэль Михайлович (читаем книги TXT) 📗

— Донья Пласида, — весело говорит адвокат. — Я получаю большое наследство и на следующей неделе вас покину. Вы не возражаете, если я задержу комнату еще на несколько дней?

Большое наследство? О, это меняет дело. Донья Пла­сида расточает улыбки.

Адвокат радостно швыряет чемодан на пол, запирает дверь и приступает к передаче. Он ловко научился об­ращаться с рацией. Долгожданное известие летит к шефу тайной полиции.

— Я Королевская Пальма, я Королевская Пальма. Наберитесь терпения. Наберитесь терпения. Через два-три дня готовлю подарок. Через два-три дня...

За такое известие он должен получить полную амни­стию. Первый раз за несчетное число ночей Ласаро будет спать. К черту поручение Риверы! Он будет спать.

А Рина Мартинес заканчивает шестидесятую кари­катуру.

А Роб рассматривает с гончарами рисунки кувшинов. А Ривера в чем-то долго убеждает своего лицейского друга.

Вдыхает нежный запах цветов Росита; неспокойно ворочается в своей постели Хосе; прижался к двери и ловит каждый звук из коридорчика Наранхо.

Столица Гватемалы будет смеяться.

27. ЧИСТИЛЬЩИК САПОГ ДАЕТ ИНТЕРВЬЮ

Кастильо Армас ошибся. Личный представитель пре­зидента Соединенных Штатов прибыл не за цветами и улыбками. Цель его поездки была более земной, но по­дойти к ней легче было, ступая по цветам и принимая гватемальские улыбки.

Он вышел из самолета, очаровательно улыбнулся и, в сопровождении вооруженного эскорта и репортеров, легким, быстрым шагом направился к Кастильо Армасу. Десятки рук протянули к ним чашечки микрофонов. Армас открыл церемонию встречи.

— Я счастлив, мистер Лайкстон, приветствовать вас на земле, которую ваши соотечественники по праву на­зывают витриной западной демократии. Вы увидите ти­пично антикоммунистическую страну, мистер Лайкстон, вы увидите, на что мы оказались способны.

Мистер Лайкстон произнес в микрофон несколько вежливых фраз, из которых следовало, что он при­был сюда движимый симпатией к гватемальскому на­роду, вздохнувшему полной грудью после «освобожде­ния».

— Я всего лишь турист и доброжелатель, — скромно подчеркнул он.

Свита Армаса подняла мистера Лайкстона на руки и, неомотря на его протесты, донесла таким образом до открытой легковой машины, куда гость был опущен на сиденье рядом с гватемальским президентом.

Отдохнув после дороги, гость принял приглашение Кастильо Армаса осмотреть достопримечательности сто­лицы. Опережая цепочку машин, вдоль тротуаров бежали молодые люди в светло-серых костюмах и вы­крикивали «вива». Гость поморщился: у него был слиш­ком наметанный глаз, чтобы не распознать по военной выправке и дешевым стандартным костюмам взвод пе­реодетых полицейских.

На одном из перекрестков в машину полетели бу­кеты цветов. Мистер Лайкстон с интересом поднял с сиденья несколько лилий.

— А что, доктор Армас, — неожиданно спросил он, — у вас в Гватемале растут только черные и желтые цветы?

— Напротив, — улыбнулся Армас. — Гватемалу на­зывают цветущим садом Америки. Наш цветочный ко­вер пестр и ярок, и желтый цвет — цвет траура или чер­ный — печали — в нем составляют ничтожные вкрапле­ния.

— Тогда почему же эти вкрапления, — спросил ми­стер Лайкстон, — заслоняют все другие краски?

Армас и сам начал замечать, что в машину праздные зеваки бросают букеты расцветок национального трау­ра. Мысленно он проклинал глупость организаторов «цветочной встречи». Но откуда было знать президенту Гватемалы, что в подборе букетов проявился тонкий расчет его сограждан. И не только Роситы и ее подруг, опустошивших в поисках желтого и черного чуть ли не все цветники города и окрестностей. Жители столицы, согнанные к трассе следования, не желали, чтобы их принимали за глупых овечек. Стоит ли удивляться, мистер Лайкстон, что они захватили с собою не те цветы, которые выражают радость при встрече?

— Мои соотечественники — люди со странностя­ми, — наконец нашелся Армас. — Никогда не знаешь на­перед, какое чудачество они собираются выкинуть се­годня.

— Ну что ж, в каждой стране свои нравы, — лю­безно отозвался гость.

Он был весьма любезен, мистер Лайкстон.

Женщины, сидящие в окнах, приветствовали высо­кого гостя ритмическими взмахами платков и пальмо­вых вееров. А на тринадцатой авениде они опустили на цветочных гирляндах красочные карикатуры, по кото­рым можно было проследить всю историю удушения маленькой республики. Заправилы фруктовой компании разрезают, как пирог, гватемальскую землю. Заправилы вырывают из рук статуи Свободы факел и, раздувая его, бросают в Гватемалу. Армас, подстегиваемый послом США, перелезает из Гондураса в Гвате­малу...

Да, Рина Мартинес и ее друзья неплохо потрудились.

Кортеж, по знаку мистера Лайкстона, остановился у витрины американской туристской фирмы с привле­кательным приглашением: «Прелести Гватемалы снова к вашим услугам!» Ведь мистер Лайкстон назвал себя туристом — почему бы ему не поинтересоваться преле­стями страны, которая его принимает?

Ах, если бы кто-нибудь мог подсказать мистеру Лайкстону, что это опрометчивый шаг! Но, увы, ни свита Армаса, ни туристская фирма не подозревали, что круглый стенд-барабан с панорамой горных пей­зажей плавно повернется и перед взорами туристов предстанет другая панорама:

Государственный секретарь США, подняв указатель­ный палец вверх, сурово предостерегает Гватемалу...

Американские самолеты «Р-47» и «С-47» бомбят гва­темальские селения...

Кастильо Армас и его американские советники осма­тривают закупленные фруктовой компанией вооружение и боеприпасы...

Суда под гондурасским флагом везут интервентов к гватемальским берегам...

Государственный секретарь улыбается...

Суда с бананами плывут из Гватемалы; мистер Лайкстон летит в Гватемалу...

Убийственные фотографии! Документы, от которых не спрячешься, не отведешь глаза, не сбежишь!

В толпе, окружающей кортеж, вспыхивают улыбки. Вы хотели, чтобы Гватемала улыбнулась вам, мистер Лайкстон, — взгляните же: она улыбается. Больше того, она смеется.

Взгляните, мистер Лайкстон, на юношу, стоящего у витрины. Обыкновенный, ничем не примечательный юноша. Округлое лицо, похожее на девичье, мягкие ли­нии носа, губ, подбородка. И зовут его обыкновенно — Донато. Это имя носят пять—шесть парней любой гвате­мальской деревни. Донато — скромный, требовательный к себе студент. Он очень дисциплинирован. Студенче­ский комитет поручил ему оформить туристскую витри­ну, и он выполнил задание.

Конечно, ему пришлось применить маленькую воен­ную хитрость. Что поделаешь, как говорит французская поговорка, — на войне как на войне. Оформить своими снимками центральную витрину фирмы было предло­жено победителю фотоконкурса «Лучшие пейзажи стра­ны». Истинного победителя — маленького тщеславного лаборанта из университета — студенты подпоили, а До­нато под его именем поспешил в рекламное бюро. Так как час был поздний и сотрудники расходились, ему предложили остаться вместе с художником фирмы и оформить витрину. Обещали даже заплатить за ночную работу. Юноша с радостью согласился. Когда все разо­шлись, художник зорко взглянул на своего партнера и сказал:

— А ведь победитель — другой парень. Пониже вас и посветлее. Выкладывайте, — что вам понадобилось?

Донато смертельно побледнел. Художник не пойдет на риск. Его ждет безработица и тюрьма. Да и вправе ли Донато подводить простого труженика? Он молчал минут пять, и все это время художник дымил трубкой и загадочно посматривал на студента.

— Впрочем, нетрудно догадаться, — прервал молча­ние художник. — Вы желаете порадовать мистера Лайкстона другими картинками. Они у вас с собой?

Донато, ничего не говоря, достал из папки толстую пачку фотографий и протянул художнику.

— Так, так. — Он просматривал их бегло, словно знал давно. — За каждую можно получить по году тюрьмы. Итого сорок лет. Две человеческие жизни при армасовском режиме, — пошутил он. — Так что же меня может заставить их сунуть в витрину?