Тайной владеет пеон - Михайлов Рафаэль Михайлович (читаем книги TXT) 📗

— Каталина подросла, — ворчливо говорит бар­мен, — стала зазнайкой, проходит мимо ресторана — не здоровается...

Добрый старый дон Гарсиа. Вы не обманете меня своей воркотней. Вас очень выдают глаза.

Она быстро передает новости и, поднявшись на но­сках, целует дона Гарсиа в кончик носа.

— Не откуси, — строго говорит он. — Потеряю спо­собность нюхать, тогда уволят. Возьми шоколад — это тебе за то, что узнала старика.

Антиквар выслушивает бармена и переспрашивает:

— Значит, Королевская Пальма молод? Любопытно. Что ты скажешь, Ривера?

Лицо Риверы суживается, голос становится мягким, почти мяукающим:

— Я предупрежу низовые организации.

Карлос опечален. Юноша, которого он полюбил, — в руках самого свирепого из армасовцев. Его надо спа­сти. Но после неудачной попытки вырвать четырех сту­дентов из застенка армасовцы усилили охрану полити­ческой тюрьмы. Он выслушал рассказ о пытке, которой Линарес подверг студента, и быстро прервал бармена: — Гарсиа, дорогой, не могу больше. Ничего не го­вори.

Он сжал голову и тихо сказал:

— Подлецы. Грязные, низкие, отвратительные... Ри­вера, неужели мы не спасем его?

Ривера сухо сказал:

— Завтра приезжает мистер Лайкстон. Послезавтра я готов заняться Андресом.

Он отвернулся, заметив блеснувшую слезу в глазах друга. Но он не мог ответить иначе. Он был человеком дела, этот Ривера. Не зря партия доверила ему связь между подпольными группами столицы и объединенным руководством.

Бармен ушел. Карлос молчит. Ривера ждет. Сире­невый полумрак входит в окна и напоминает друзьям, что день не вечен.

Карлос поднимает голову. Ривера стоит лицом к окну, но даже спиной он выражает немой укор.

Не злись, — говорит Карлос. — Почему-то всегда получается так, что люди, к которым я привязываюсь, попадают за решетку.

— А ты привязывайся к людям из окружения Армаса, — насмешливо замечает Ривера, — у тебя будет больше шансов на длительный срок дружбы.

Шутка выводит Карлоса из оцепенения. Он начинает разрабатывать план встречи мистера Лайкстона, который в некоторых пунктах совпадает с планом армасовцев. Те планировали транспаранты и стяги — что ж, Рина Мартинес и ее друзья отлично рисуют и пишут. Те заготовили цветы — что ж, у Роситы много подру­жек-цветочниц. Те намечали показ гончарного искус­ства — что ж, у Роба среди гончаров десятки друзей. Остальное народ дополнит стихийно — у него неисто­щимая фантазия.

— Ты забыл об одном человеке, — сочувственно го­ворит Ривера.

— А я не хочу терять всех друзей, — закипает Вельесер. — Я имею право пощадить хоть одного из них.

— Карлос, не сердись, но Хосе должен встретиться с мистером Лайкстоном. Тот любит детей. Такого сюр­приза они не ожидают.

— Хосе не дитя, он юноша, — защищается Карлос. — Встреча может не получиться. Да и что он сумеет ска­зать?

— Встреча  получится, — парирует Ривера. — А на­счет того, что Хосе скажет... Несколько месяцев назад, листая газеты, я натолкнулся на отчет о пресс-конфе­ренции в Пуэрто. Ее затеял один из боссов фруктовой компании. Он вытащил с плантации маленького негра­мотного пеона и пытался одурачить его древними индей­скими сосудами. Точно такие расписывал отец маль­чика. Перед пеоном замаячило денежное будущее: он переходит на службу к боссу, будет расписывать такие же чаши, как его отец, спать под крышей, есть досыта... И все это — за один ответ журналистам: он отказы­вается от надела земли, компания ему мать родная. Если не ошибаюсь, мальчишка здорово насолил боссу. Он заявил, что в клетке жить не любит, и сорвал пресс-конференцию.

— С той поры, — прибавил Ривера, — Хосе Паса стал личным врагом сеньоры Фруктовки и знаменем борьбы гватемальцев за свою землю. Итак, ты не знаешь, что он сумеет сказать мистеру Лайкстону?

Карлос не отвечает.

— За безопасность Хосе я ручаюсь, — говорит Ри­вера. — Мой лицейский приятель Фернандо Дуке будет лично охранять мальчика.

Карлос молчит.

— Карлос, я отдал бы свою жизнь, если бы мог заменить Хосе. Но его никто не заменит. Хосе — пеон, про­стой пеон и не простой. Вечно недоедающий, ежедневно штрафуемый, неграмотный, он вдруг поднялся на го­лову выше тех, кто его обирал, и заявил, что желает получить свою землю. Он вырос с народом и стал сим­волом его страданий, надежд и борьбы. И от имени народа он будет говорить завтра...

— Кликни его, — устало сказал Карлос. — Я попро­бую объяснить...

Хосе не сразу понял, чего от него ждут. Взвалить больного команданте на спину и нести через лес — он готов. Вывести семью смелого человека Аррьоса из-под носа армасовцев — он тоже готов. Но говорить его не учили. С важным американцем? Он не знает, как гово­рить с таким человеком.

— Давай попробуем, — шутит Карлос. — Я буду важный американец, ты — пеон Хосе Паса. Нравится ли тебе новый президент, Хосе Паса?

— Тьфу! — плюет Хосе. — Он бросил мою землю к ногам Фруктовки.

— Что я могу для тебя сделать, мальчик?

— Отдай Хосе землю, себе возьми Фруктовку — и мы в расчете.

— Достаточно, — засмеялся Ривера, — ты великолеп­но умеешь говорить, Хосе. А чистить туфли ты умеешь?

— Научился, — говорит Хосе. — Кто же будет чи­стить туфли сеньору Молине и жильцам? Консьержка должна видеть, что я прислуживаю. Я нарочно каждое утро выставляю начищенные туфли ей под нос.

— Прекрасно, — Ривера доволен. — Завтра ты зай­мешь на одном перекрестке место чистильщика. Запом­ни: после встречи с американцем к тебе подойдет капи­тан и скажет: «Идем, Хосе из Пуэрто». Ты пойдешь за ним, куда бы он тебя ни повел. Понял?

— Понял, — Хосе озадачен. — Но я могу сказать не то, что надо.

— Хосе Паса скажет то, что думает пеон Хосе Паса, — ободряет его Карлос.

— Хосе будет думать, — улыбается подросток. — Хосе не будет спать ночь. Хосе скажет такое, что у них кишки лопнут.

Друзьям остается решить последний вопрос: что де­лать с Ласаро?

— Я не очень поверил его объяснениям, — замечает Карлос. — Все ладно, все точно пригнано друг к дру­гу, — это и вызывает недоверие. В жизни не всегда все легко объяснить. Скажи он нам по-человечески просто: «Не хотелось рассказывать про отца, он творил мерзо­сти» — я понял бы, отругал бы и, наверное, простил. Но он завилял: «устно заявил, в анкете обошел»... Скользко. С листовкой ты виноват, ты подвел его, Ри­вера. Но тем более он обязан был поставить в извест­ность комитет, что мог сесть за решетку, что мы рабо­таем неточно, грубо. Дело у коммуниста должно быть на первом плане, а соображения самолюбия — на два­дцатом.

— А его последняя выходка? — спросил Ривера. — Как ты расцениваешь ее?

— Безобразно, недостойно руководителя. Я не бе­русь судить, кто стрелял первым. Я задаю другой во­прос: что привело Адальберто к Ласаро?

— Адальберто заметил за собой Донато. Возможно, не знал, куда скрыться. Жилье Ласаро оказалось бли­жайшим. Рассчитывал отсидеться. Они знакомы по уни­верситету.

— Не верю, что только по университету. Как Ласаро удалось скрыть следы убийства?

— Он подкупил служителей морга, и те забрали тело Барильяса.

Карлос прошелся по комнате.

— Мы вызовем Ласаро на комитет, — решил он. — Сразу после отъезда мистера Лайкстона. Предупреди его об этом. Пусть объяснит все комитету. Довольно разговоров наедине. Товарищи решат, можно ли его оставить в руководстве. Мы не имеем права обходить Ласаро при подготовке больших акций, [79] но поручи ему что-нибудь самостоятельное, не связанное с нашими людьми. Скажем, разоблачение армасовских законов. Пусть поработает с молодыми адвокатами... С моло­дыми...

Карлос запнулся и, как всегда в минуты глубокого раздумья, провел несколько раз тыльной стороной руки по высокому, нахмуренному лбу.

— А ведь Ласаро тоже  молод, — произнес он. — Мигэль говорит, что Королевская Пальма молод... Глу­пость какая-то лезет в голову. — И он постарался ото­гнать от себя случайную мысль.