Колыбельная для брата (журнальная версия, ил. Е. Медведева) - Крапивин Владислав Петрович
Кроме того, именно Митька набрал для «Капитана Гранта» работников и матросов.
Когда Геннадий Кошкарев отыскал на берегу Андреевского озера старую шлюпку и решил, что пришла пора осуществить давнюю мечту: построить маленький, но настоящий корабль, ему обещали помощь два взрослых приятеля. С ними Дед и перевез шлюпку в город. Это было в конце прошлого лета. Осенью же один приятель начал писать кандидатскую диссертацию, а второй женился, и жена убедила его, что возиться с корабликами несолидно.
Тогда и пришел на выручку Митька. Через своих приятелей он узнал, где в округе есть люди, неравнодушные к парусам. Привел сначала деловитого Саню Матюхина, потом Алика Ветлугина и Валерку Карпова, выгнанных за случайные школьные двойки из кружка судомоделистов при домоуправлении (правда, там они строили модели катеров и понятия не имели, чем шхуна отличается от фрегата). От Алика узнали про корабль неразлучные Юрки…
И дело пошло, потому что мальчишки попались дружные, диссертации и женитьбы им не грозили, а строительство двухмачтового крейсерского парусника они считали вполне серьезной работой, не игрушками.
Только один раз Кирилл видел, как Дед всерьез рассердился на Митьку-Мауса. Это было в середине июня. «Капитан Грант», уже с надстройками и рубкой, почти готовый к спуску, стоял во дворе. Рядом лежали грот-мачта и бизань-мачта с надетыми вантами. Юрки в третий раз красили черной эмалью борта, Алик и Валерка привинчивали к белой рубке длинные иллюминаторы из оргстекла. Кирилл, Саня и Дед расстелили на траве главный парус — грот и суровыми нитками обметывали в парусине специальные отверстия — люверсы.
Митька сидел под высокой кормой, украшенной точеным узором, и покрывал оранжевой краской спасательный круг, который Дед хитрым путем раздобыл через завком. Красил, конечно, не только круг, но и себя.
Насмешливый Валерка покосился на Митьку и громко сказал:
— Опять будет Деду вечером работа: Мауса отскребать.
Митька сообщил, что, если Валерка не умолкнет, отскребать придется их двоих. Причем Валерку больше.
— Не догонишь, — сказал Валерка. — Ты все равно к краске прилип, не отклеишься.
Митька-Маус вскочил и с грозным кличем помчался к ехидному Валерке. Тот пустился через двор. Митька запнулся за Дедовы ноги и полетел на парус. Он успел по-кошачьи извернуться в воздухе, упал не на парусину, а рядом, но правой рукой все же врезался в верхнюю часть грота. И отпечатал свою ладонь.
Вот тут-то Дед помянул всех морских и сухопутных чертей, обозвал Мауса балбесом и разгильдяем и мрачно посоветовал ему собирать чемоданчик, чтобы ехать в пионерский лагерь. В этот лагерь Митьку активно пытались сплавить родители.
Митька молчал и отчаянными глазами смотрел на черное дело своих рук. Точнее, на оранжевое дело. Потом тихонько заревел.
Сначала все ужасно опечалились. Масляную краску до конца не отскрести и не отстирать, значит, нужна заплата, да еще с двух сторон: оранжевая лапа Мауса проступила сквозь парусину.
И вдруг Кириллу пришла в голову счастливая мысль:
— Слушайте, а ведь у яхт всегда есть знаки на парусах! Всякие эмблемы! Пускай у нас будет знак руки.
— В честь чего это? — хмуро спросил. Дед. — В честь этого обормота?
Но было уже ясно, что мысль подходящая.
— Это будет означать, что мы все сделали своими руками, — разъяснил Алик Ветлугин.
Они в самом деле почти все сделали сами, если не считать дырявого старого корпуса шлюпки. Но и его пришлось приводить в порядок: менять доски обшивки, обдирать, олифить, шпаклевать, шкурить, красить… И паруса выкраивали сами, только сшивать на машинке помогала Митькина мама, которую ребята почтительно называли Надеждой Николаевной. А сам Митька добросовестно исколол иглой все пальцы, пришивая к парусным кромкам пеньковую веревку— ликтрос. И, вспомнив про это, все решили, что будет даже справедливо, если Митькина ладонь навеки останется на парусине.
Дед проворчал, что только чудо спасло бестолкового Мауса от ссылки в лагерь «Веселые Ключи». Все понимали, что угроза была липовая, но торжественно поздравили Митьку. Потом Дед поаккуратнее прорисовал на парусине Митькину ладошку, обвел ее оранжевым кругом, а к этому кругу присоединил острые лучи. Получилась ладонь в солнышке. Так и появилась эмблема «Капитана Гранта».
В тот вечер с делами управились поздно, и Дед сказал:
— Кир, ночуй у меня. Завтра с утра опять работа.
Кирилл сбегал к автомату и позвонил домой. Мама разрешила: у Векшиных гостила бабушка, она вместе с мамой нянчиларь с Антошкой, и без помощи Кирилла могли обойтись.
Остальные позавидовали: им тоже хотелось ночевать у Деда. Кроме Кирилла, все жили близко, поэтому быстренько сгоняли домой и отпросились.
Улеглись в сарае, где недавно стоял «Капитан Грант». Дед притащил кучу старых пальто и одеял. Устроили постели и думали, что будет веселая ночь с болтовней, страшными рассказами и шутками.
Но утомление сразу дало себя знать. Алик успел рассказать только одну короткую историю про сиреневых марсиан и засопел в начале второй. Остальные тоже быстро притихли.
Кирилл не спал. Усталость ровно гудела в каждой жилке. Горели от солнца плечи, тихонько ныли исколотые пальцы, но это было нестрашно и даже приятно. Пахло сухой травой, теплым деревом и краской. Тихонько посвистывал носом отмытый Митька. В полуоткрытой двери светилось закатное небо. Кирилл слышал, как во дворе возится с железным корытом Дед. Потом к нему подошла Надежда Николаевна.
— Улеглись морские волки? — спросила она.
— Спят уже. Умотались.
— А Митя как?
Кирилл почувствовал, что Дед усмехнулся:
— Как всегда: носом в коленки и посапывает.
— Спасибо тебе за Митю, Гена…
— Да ну, что ты… — растерянно откликнулся Дед. Помолчал и вдруг сказал: — Это тебе спасибо, Надюша.
— Господи, мне-то за что?
— Да вот так… Лучше мне с ним. Теплее, что ли…
— Теплее… Зато и хлопот сколько… Безалаберный он…
— Митька как Митька. Он боевой. Видишь, помог мне экипаж набрать.
Надежда Николаевна тихонько засмеялась:
— Мало тебе одного хулигана…
Дед, кажется, тоже засмеялся. Потом сказал немного удивленно:
— Никогда не думал, что с ребятишками свяжусь. Еще в школе комсомольское поручение давали вожатым быть у пятиклассников, так я как от чумы… Хоть режьте, говорю, а не буду. А теперь вон, целое семейство.
Надежда Николаевна вздохнула и тихо (Кирилл еле расслышал) сказала:
— Своего тебе надо, Гена.
Дед промолчал и так же тихо ответил:
— Чего теперь об этом…
— Никак не пойму, что у вас получилось с Катей… Она же тебя любила.
— Жалела, — хмуро сказал Дед.
— Жалость без любви не бывает. Если и жалела, что плохого? Почему говорят, что жалость— это обязательно обидно?
— Да она себя жалела. И гордилась… Такая великодушная: за калеку вышла.
— Генка, да ты дурак! — как-то по-девчоночьи тонким голосом воскликнула Митькина мама. — Ты же все сам придумал! Ну, что такого страшного с твоей ногой!
— Да я не про ногу, а вообще… Про неудачи. Она думала, что из меня знаменитый кинематографист получится, а все не так…
— А ты не мучайся. Все у тебя еще впереди.
— А я и не мучаюсь, — сказал Дед. — Это с виду у меня жизнь сейчас растрепанная, а на душе спокойно, честное слово… Видно, сам не знаешь, где чего найдешь. Ну, вот кто поверит, что может быть такая радость: ходить в темноте между мальчишками, слушать, как дышат, укрывать получше…
— Я поверю.
— Ты сказала: своего надо. Конечно… Только знаешь, этих я бы все равно не оставил. Сперва думал: просто работники, экипаж, чтобы с кораблем управляться. А вышло, что главное не корабль, а они…
— Хорошие ребята! — согласилась Надежда Николаевна. — Славные… Только вот этот, тощенький, светлоголовый… Кирилл, да? Непонятный какой-то…
