Терновая крепость - Фекете Иштван (электронная книга txt) 📗
— Конечно. Только, я думаю, родители Катицы.
— Я уже договорился с тетушкой Нанчи.
— Черт возьми!
— А Катица будет писать мне на твой адрес.
— Кряж, ты родился настоящим полководцем, но мама Пири будет вскрывать письма. Мама Пири, наверное, умерла бы, если бы не могла вскрывать письма. Тебе вряд ли этого хочется. Мои родители моих писем никогда не вскрывают, но мама Пири…
— А если я ее попрошу их не трогать?
— Она, конечно, пообещает.
— Так чего еще?
— Нет, Кряж, этого мало! Мама Пири подержит в кухне конверт над паром, распечатает, прочтет и снова заклеит.
— Кошмар!
— Тем не менее это так! Лучше пусть Катица будет адресовать письма Дюле Ладо, но на почтовый адрес Белы Пондораи. Тогда и твоя мама не вскроет конверт.
— Ты прав, и к тому же мама не знает, что письмо можно незаметно распечатать, подержав его над паром.
— Вот видишь! А теперь отнесем-ка рыбу к хижине и почистим, потому что вот-вот вернется дядя Герге. Давай я займусь рыбой, а ты обеспечь дрова.
Кряж взял топор и ушел, а Плотовщик остался наедине с рыбами, а вернее, в обществе Серки, который в праздничном возбуждении устроился рядом с доской.
— Вот так, Серка, уезжаем мы, — сказал Дюла. — Будешь без нас скучать?
Серка влюбленными глазами смотрел на рыбу.
— Ты думаешь только о своем брюхе, всегда только о брюхе и думаешь.
Серка не стал отрицать этого. «Я голоден, — словно приговаривал он, помахивая коротким хвостом и косясь на своего долговязого друга. — Я уж и не припомню, когда еще был так голоден!»
Плотовщик быстро работал ножом, вспоминая, как он впервые чистил здесь рыбу, беспомощно и неумело. Он думал о том, что он и нож тогда держал совсем по-иному, не говоря уже о весле и удочках, вспомнил, как сгорел на солнце, и другие свои ошибки и промахи, порожденные незнанием и неумением. Теперь в его движениях и действиях была уверенность, сила и какое-то напряженное, радостное желание еще больше знать, уметь и делать. Какая радость с таким чувством сесть за школьную парту и смотреть на математические примеры, написанные на доске, так же, как на эту рыбу, на эту щуку, и решить задачу так же уверенно, как он вспарывает сейчас живот у рыбы, точно зная, как и зачем это делается!
«Господин учитель, я готов!»
В это мгновение нож замер в руках Дюлы: «Боже мой! Ведь теперь уже не Кендел будет хозяином у них в классе, а его жена! Интересно, снимет ли она свою шляпку-сковородку, когда войдет в класс? Чиллик наверняка так и зальется смехом. А я потом набью ему морду, если он попробует над ней смеяться».
Плотовщик уже встал мысленно на защиту своей учительницы, даже не подумав о том, что несколько месяцев назад он и в мыслях не отважился бы ударить грозного Быка!
Он не думал об этом, а чувствовал; чувства же в таких случаях бывают вернее и надежнее, чем робкие мысли.
И Лайош Дюла Ладо был прав. Это лето многому научило его, заставило повзрослеть, направило на верный путь, показало, как надо приспосабливаться к беспощадным законам природы. Когда он впервые появился в царстве камышей, он был тут чужаком, робким барашком в дикой степи; но солнце обожгло его, гроза омыла, град обтесал, а постоянная работа мышц его длинного, но изнеженного поначалу тела превратила его из барашка в волчонка. Поэтому и не было ничего удивительного в его намерении проучить Быка, если тот посмеет обидеть учительницу, да к тому же жену Кендела!
Тут мысли его оборвались, потому что он услышал громкое сопение Кряжа, тащившего для костра огромный сук.
— Я тащил целиком, — сказал Кряж, опуская сук на землю. — Разрублю тут. Пусть у дяди Герге останутся про запас дровишки.
— Это ты хорошо придумал. А я так решил: приготовлю уху сам. Старик придет, а обед уже готов.
Кряж озабоченно почесал в затылке.
— А ты сумеешь, Плотовщик?
— Вот увидишь!
— Тогда уже поздно будет!
— Давай-ка руби дрова, Кряж. Ручаюсь, что ты пальчики оближешь!
Кряж поднял свою могучую лапу, посмотрел на пальцы, и ему что-то не захотелось их лизать.
— Нужно будет ногти обрезать, — буркнул Кряж и посмотрел на сук, прикидывая, как бы лучше его разрубить.
Когда Кряж закончил свою работу, солнце уже миновало зенит, и к этому времени от костра доносились дразнящие ароматы.
— Запах хорош, — признал Кряж. — Не хватает только дяди Герге. Можно накрывать на стол?
Они даже позабыли, что это их последний день в камышах, и когда Серка бросился навстречу хозяину, они со скрытым волнением посмотрели ему вслед.
Матула уже издали увидел дым, а когда показался из зарослей, то глубоко втянул ноздрями воздух.
— Добрый день, — сказал он и заглянул в котел, потом подержал руку над паром и даже понюхал ее. — Ну-ну, вроде как что-то получилось.
— Разливать, дядя Герге?
— И поскорее. Меня разбирает любопытство.
Плотовщик разлил уху, но сам не притронулся к ней, а старик не спеша помешивал ложкой в своей тарелке.
— Я принес Беле письмо. Оно там, в кошелке.
Кряж тотчас же отставил в сторону благородное кушанье.
Катица говорит: «Дядя Герге, не возьмете ли письмецо для господина весовщика?» Вот какие дела. Но письмецо я, конечно, захватил.
— Я прочту письмо. Может, оно срочное, — сказал Кряж, распечатывая конверт.
— Как не срочное! — подтвердил Матула, зачерпнул ложку ухи, подул на нее и подержал во рту, распробывая. — Ничего ушица! — Он одобрительно взглянул на Плотовщика. — Я и сам бы лучше не сварил. Верное слово.
— Неужели правда?
— Потому и говорю, что правда. А старой Нанчи и всем женщинам впору только от зависти лопнуть. Уха только зимой могла бы показаться вкуснее, и то лишь потому, что тогда чем горячее пища, тем лучше. — Матула взглянул на Кряжа и улыбнулся. — Правда, некоторые вместо ухи письма глотают, хотя письмо и не остынет!
Кряж смотрел на письмо, как солнцепоклонник на восходящее светило.
— В селе опасаются эпидемии, — сказал он с тревогой. — Но, к счастью, всем сделали прививки.
— К счастью, — со скрытым лукавством повторил Матула. Дюла закусил во рту ложку, чтобы не рассмеяться. Нет, наш Плотовщик не понимал душевного состояния Кряжа, не понимал, что против его болезни нет прививок и нет никаких лекарств.
После обеда они не упустили случая поспать, хотя это и не входило в их планы. Однако часовые стрелки солнечных теней не останавливались, и, когда ребята проснулись, Матула уже вынес из хижины их пожитки.
— Ну, пора, — сказал он.
Кряж нащупал в кармане письмо, и это как-то успокоило его, но Дюла с некоторой горечью подумал об отъезде, о той минуте, которая вот уже и настала.
— Спасибо вам за все, дядя Герге!..
— И вам спасибо, — сказал старик. — Потому как хорошее было это лето, и нам хорошо было втроем. А теперь поехали!..
Прежде чем сесть в лодку, Дюла приподнял отчаянно сопротивлявшегося Серку и крепко прижал его к груди.
— До свидания, Серка! На рождество мы снова здесь встретимся..
Кряж тоже погладил жесткую шерсть своего четвероногого друга, который сопел, требуя, чтобы его отпустили наконец, потому что он не выносит, когда его берут на руки.
Матула взял в руки весло.
— Останешься здесь, — кивнул он Серке, и лодка заскользила по воде.
Телега тяжело стучала по рытвинам. Дядя Иштван специально прислал телегу, чтобы забрать все вещи. Ребята молча сидели на сене.
Они еще раз помахали Матуле, но вот дорога повернула, и камыши остались позади. Перед ними простирались луга, на которых пасся скот, и над кустами уже раздавался не крик чаек, а звук колокольчиков. Над Балатоном догорала вечерняя заря, и зеркало большого озера постепенно тускнело, как человеческая память.
На козлах сидел незнакомый возчик, сидел хмуро, с каким-то пасмурным равнодушием, словно вез на телеге дрова, удобрения на поля или снопы.
— А нельзя ли ехать немного быстрее? — попробовал заговорить с ним Дюла.
— Нет!
