Вернейские грачи - Кальма Н. (лучшие книги читать онлайн .txt) 📗
ОПЯТЬ РЫЖИЙ ВИХОР
Мысли… Мысли… И самые угрюмые, самые безрадостные…
Черепица, нагретая за день солнцем, теперь отдавала весь свой жар. На крыше гаража было горячо, как на плите, которую только что перестали топить. Но Ксавье не замечал жара… Он сидел, свесив ноги на стену гаража, выходившую к дороге. Солнце уходило за горы. В долине еще плавали розовые тени. Кое-где охрой золотились деревья и кусты, но уже близки были сумерки, и жуки гудели, пулей проносясь мимо головы мальчика.
Иногда усталый жук тяжело шлепался на крышу рядом с мальчиком. Жука обдавало жаром, припекало; негодуя и жалуясь, он гудел и снова пускался в путь — крупный, неуклюжий, натыкаясь, точно сослепу, на деревья и строения.
Уныние одолевает человека, когда он жаждет настоящего большого дела и видит, что остался в стороне, что ему поручены какие-то отвлекающие от подлинных дел пустяки, вроде скамеек и щитов. Да и эти скамейки и щиты тоже ускользнули от него! Откуда ни возьмись подъехал грузовик с заводским шофером, четверо заводских парней живо сложили все, что было готово, в кузов, на скамейку уселся Рамо, а потом вдруг в последнюю минуту он позвал Жоржа, и Челнок тоже отправился с ним. Даже Жюжю, малыш Жюжю, этот воображала, тоже поехал в «командировку» со старшими.
И только он, Ксавье, — человек, который открыл козни мнимых гостей, который день за днем работал не покладая рук, — теперь, когда наступают такие события, без сожаления оставлен за бортом. Да, один он остался с какими-то малышами и Мутоном в опустевшем Гнезде!
Ксавье болтал ногами и свирепо грыз какую-то соломинку.
Эх! И чего он не взял сигарету, когда один из заводских парней предложил ему? Постеснялся Матери и Тореадора! А вот сейчас сидел бы и курил здесь всем назло! Пускай бы потом «отважные» возмущались и закатывали ему выговор!
Горечь подступала к самому сердцу. Лечь бы сейчас животом на горячую черепицу и зареветь. Все равно никто не увидит — некому. Мама тоже ушла куда-то. Один Мутон сладко чешется у стены.
У Ксавье уже намокали глаза и рот распускался в гримасу, когда он увидел вдруг во дворе Тэда и Дэва. Оба школьника возбужденно разговаривали. Ксавье не мог их слышать, но по жестам понял: Тэд старается в чем-то убедить своего друга.
Вот Дэв кивнул, сказал что-то, и Тэд заплясал вокруг него, угощая его радостными тумаками.
Стараясь разгадать, о чем они могут так горячо говорить, Ксавье забыл, что собирался плакать. К тому же у него внезапно нашелся еще один объект для наблюдения.
Нечаянно повернувшись, Ксавье обнаружил, что отсюда, с крыши, отлично видны замок Фонтенак, два или три завитка шоссе и даже просторная площадка перед замком. Слух Ксавье уловил шум мотора, автомобильные сигналы. Он увидел, как что-то блеснуло на шоссе. На площадку перед замком скользнули один за другим три автомобиля… По-видимому, ворота были открыты, потому что автомобили, не сбавляя хода, свернули и скрылись за деревьями парка. Снова, но уже глуше, прозвучал гудок: автомобили предупреждали о своем приближении.
Вихор Ксавье, совсем было увядший, снова поднялся и расцвел, как диковинный золотой цветок. Ого! Что там такое делается? На это стоит взглянуть поближе!
И так как Гнездо было почти пусто (американских школьников Ксавье в расчет не принимал) и отпрашиваться было не у кого, мальчик проворно соскользнул с крыши гаража и, выплюнув соломинку, стремглав помчался вниз, то и дело пользуясь «сокращалочками».
Раззолоченная зелень листьев стала розовой, потом багряной. Пройдет еще час-полтора, и она станет густо-синей в вечерних сумерках. Здесь, в горах, темнело быстрее, чем в городе. Но Ксавье бежал, не обращая внимания ни на зелень, ни на солнце. От недавней тоски не осталось и следа: камни так и катились из-под его горных башмаков. Поскорее добраться до замка, узнать, что там такое. Все, что он выработал в себе за эти недели, все качества следопыта, разведчика снова поднялись в нем, закипели, заволновались. Жюжю был не так глуп, когда задумал этот план с замком. Надо было все время держать замок под наблюдением! Не пробраться ли туда ему, Ксавье? Но как? И что скажут «старейшины»? Ведь Ксавье резче всех выступал на собрании, осуждал Жюжю за его индивидуализм и «авантюризм». Да, но как быть, если в Гнезде не с кем даже посоветоваться?
Голова Ксавье горела от всех этих мыслей. Он летел вниз, не разбирая дороги, по привычке чутко вслушиваясь во всякий звук. И вдруг впереди, там, куда он направлялся, он услышал возбужденный, громкий голос. Голос не то спорил, не то бранился с кем-то. Ксавье насторожился.
— Так, так… Сорок лет гнул спину, сорок лет помыкали, сорок лет был нужен, а сейчас вот так, ни с того ни с сего выбросить, как пыльную тряпку, как дырявое ведро… — заикаясь, захлебываясь, гневно бормотал голос. — О нет, людьми так, брат, не бросаются. И за что? За то, что позволил себе выпить рюмочку в честь приезда важного сановника. «Старый пьянчуга!» Это мне говорят: «Старый пьянчуга!» Они попрекают меня рюмкой, пустяком. Они выбрасывают меня на улицу после сорока лет работы! А сам он что такое? Что вы такое, сановный господин? Ведь Антуан Дюшапель знает о вас всю подноготную. О, погодите, вы еще услышите об Антуане!
Гневное бормотанье повысилось до крика, и тут из-за кустов шиповника, окаймлявших «сокращалочку», показался пожилой благообразный человек в панаме, в летнем костюме в полоску. Однако при ближайшем рассмотрении благообразие это кое-чем нарушалось. Например, соломенная панама как-то слишком ухарски сидела на седой голове, белый воротничок был сдвинут на сторону, а галстук бабочкой украшал почему-то не шею человека, а его затылок. Поразило бы всякого встречного и несоответствие между лицом и движениями этого человека. Он то хватался руками за колючие кусты и, чертыхаясь, бросал их, то его самого бросало куда-то в сторону, и он с трудом находил утерянную стежку. Иногда вдруг он выкидывал какие-то замысловатые па. Лицо его было красно и разгорячено до невозможности, и сквозь морщины и седую щетину щек проглядывало в этом лице что-то от обиженного ребенка: гримаса, и притаившаяся в глазу слеза, и желание пожаловаться кому-то на свое горе.
А как он трудно дышал! Как тяжело было ему идти в гору!
— Скажу им там… Они поймут… Они добрые люди… Не то что эти… сановные…
Собеседником был он сам. Ксавье тотчас узнал его: Антуан Дюшапель — слуга Фонтенаков. Антуан же не замечал его, пока они чуть не столкнулись нос к носу: шальной хмельной дух занес старого слугу и бросил прямо на мальчика.
— Гоп-ля! Чего же ты стоишь на дороге, сынок? — растерянно пробормотал Антуан.
Ксавье зажмурился: несет как из винной бочки! Он хотел проскользнуть мимо, но Антуан вдруг схватил его за руку.
— Постой, постой, я тебя знаю, — сказал он. — Ты рыжий, ты был в замке, да? — он ткнул пальцем в золотой вихор Ксавье. — Ты ведь, кажется, оттуда, из Гнезда?
— Оттуда, — пробурчал Ксавье, порываясь идти.
Антуан крепко держал его.
— Постой, постой, ведь и я к вам иду, — сказал он. — То есть не к вам, а к моему дружку Жану. — Он погрозил Ксавье. — Уж я знаю, где искать Жана. Он теперь тоже красный, Жан-то. Только все это ничего не значит. И Жан отличный парень, и друзья его тоже люди порядочные, — заявил он вдруг. — И я все ему скажу… а он уж пускай передаст, коли хочет, своим друзьям. И ты, рыжий, в это дело не встревай! Это дело касается только Антуана Дюшапеля и еще кое-кого. Понял? — он снова погрозил Ксавье и сдвинул шляпу на самые глаза.
— Понял, понял! — с досадой сказал Ксавье. Ему, наконец, удалось вырвать руку из руки Антуана. — Только ваш друг Жан Точильщик не в Гнезде, а в городе. Напрасно вы лезете на гору, вот что!
— В городе? — Антуан передвинул панаму снова на затылок. — Жан там, внизу? А ты меня не обманываешь, парень?
— Говорю вам: дядя Жан второй день в Заречье, — с еще большей досадой бросил Ксавье. Как бы ему поскорее отвязаться от этого пьяницы!
