Без семьи - Мало Гектор (читать книги TXT) 📗
Я перешел на французский и стал объяснять, что я ни коим образом не мог быть в церкви в час ночи, потому что в это время находился на скаковом поле, а в половине третьего – в «Харчевне большого дуба».
– А в час с четвертью где вы были? – спросил судья. – В дороге.
– Это как раз и требуется доказать. Вы говорите что находились на дороге к «Харчевне большого дуба», а обвинение держится того мнения, что вы находились в церкви. Если вы ушли со скакового поля на несколько минут раньше часа, вы вполне могли встретиться с вашим сообщником, он мог ждать вас с приставной лестницей около церковной стены, а после кражи побывать в «Харчевне большого дуба».
Я пытался доказать ему, что это невозможно, но видел что судья мне не верит.
– Объясните нам, каким образом ваша собака очутилась в церкви, – спросил меня судья.
– Я и сам не могу этого понять. Собаки со мной не было. Уходя утром, я привязал ее к нашей повозке.
Больше я ничего не прибавил, так как побоялся дать им какие-нибудь улики против отца. Я посмотрел на Маттиа, он сделал мне знак продолжать, но я молчал.
Тогда вызвали сторожа церкви святого Георгия и предложили ему поклясться в том, что он будет говорить правду. Это был толстяк небольшого роста, с очень величественным видом, несмотря на свое красное лицо и сизый нос.
Он начал подробно рассказывать, как он был возмущен и встревожен, когда его внезапно разбудили и сказали, что в церковь залезли воры; как он стал поспешно одеваться и даже оторвал от жилетки две пуговицы, как прибежал в церковь, открыл дверь и увидел… кого? – собаку!
Мой адвокат, молчавший до сего времени, вдруг поднялся, тряхнул париком, поправил мантию на плечах и попросил слова.
– Кто вчера вечером запирал дверь церкви? – спросил он.
– Я, – ответил сторож. – Это моя обязанность.
– Очень хорошо. А вы можете поклясться в том, что не заперли сами в церкви эту собаку, о которой идет речь?
– Если бы собака была в церкви, я бы ее заметил. – У вас хорошее зрение?
– Зрение нормальное.
– А не вы ли шесть месяцев назад уткнулись носом в телячью тушу, повешенную перед лавкой мясника?
– Не вижу смысла задавать подобные вопросы такому человеку, как я! – закричал сторож, позеленев от злости.
– Будьте любезны ответить на этот вопрос, допустив, что он имеет какой-то смысл.
– Действительно, я налетел на тушу, которую ни с того ни с сего выставили перед витриной мясника.
– Значит, вы ее не заметили. – Я о чем-то задумался. – Вы запирали церковь после того, как пообедали?
– Конечно.
– А на телячью тушу вы наскочили тоже после обеда?
– Но…
– Вы хотите сказать, что в тот день вы не обедали?
– Нет, я обедал. – А за обедом какое пиво вы пьете: слабое или крепкое?
– Крепкое.
– А сколько бутылок?
– Две.
– А больше двух никогда не пьете?
– Иногда выпиваю три.
– А случается, что вы пьете по четыре или по шесть бутылок?
– Очень редко.
– А после обеда вы пьете грог? [18]
– Иногда пью.
– Вы любите крепкий грог или слабый?
– Не слишком слабый.
– А сколько стаканов вы выпиваете?
– Смотря по обстоятельствам.
– Можете ли вы поклясться в том, что не выпиваете иногда по три или даже по четыре стакана?
Сторож побагровел от злости и ничего не ответил, а адвокат сел и, садясь, сказал:
– Допрос этого свидетеля показал нам, что собака могла быть заперта в церкви им самим. Он после обеда бывает порою так задумчив, что не замечает даже телячьих туш. Вот все, что я хотел выяснить.
Если бы я мог, я бы расцеловал моего адвоката. Действительно, почему Капи не мог быть случайно заперт в церкви? А если сторож сам его запер – значит, не я его туда привел и, следовательно, не я виноват. Единственная улика против меня отпадала.
После сторожа давали показания люди, пришедшие с ним в церковь. Но они ничего ровно не видели, кроме открытого окна, через которое убежали воры.
Потом выступали свидетели с моей стороны: Боб, его товарищи, хозяин харчевни. Все они показывали, где я находился в тот вечер и в какое время. Но один пункт, притом самый важный: в котором часу я ушел со скакового поля – так и остался невыясненным.
По окончании допроса судья спросил меня, не хочу ли я еще что-нибудь добавить, предупредив, что я могу и не говорить, если не нахожу нужным.
Я ответил, что я невиновен и всецело полагаюсь на правосудие.
Судья прочел вслух протокол показаний, а затем объявил, что меня должны перевести в другую тюрьму. Там я буду ждать решения, следует ли передать мое дело в суд присяжных.
Суд присяжных!
Я упал на скамью. Почему я не слушался Маттиа!
ГЛАВА XIX. БОБ
Только вернувшись к себе в камеру, я после долгих размышлений нашел причину, почему меня не оправдали. Судья хотел дождаться ареста тех, кто был в церкви, и таким образом выяснить, был ли я их сообщником. Как сказал прокурор, «на их след напали», и, очевидно, мне предстояло оказаться в ближайшее время вместе с ними на скамье подсудимых.
Незадолго до наступления ночи я услышал звук корнет-а-пистона и узнал игру Маттиа. Мой друг, вероятно, хотел этим сказать, что он думает обо мне и тоже не спит. Звуки раздавались за стеной, находившейся перед моим окном. По-видимому, Маттиа стоял на улице, за стеной, и нас разделяло небольшое расстояние, всего несколько метров. К сожалению, глазами нельзя пробить камни, но если взгляд не проникает сквозь стены, то звук проникает через них. К звукам корнета присоединился шум шагов, неясный гул голосов, и я решил, что Маттиа и Боб дают представление.
Почему они выбрали такое место? Неужели они рас считывали сделать здесь хороший сбор? Или они хотели меня о чем-то предупредить?
Вдруг я услышал голос Маттиа. Он отчетливо крикнул по-французски: «Завтра, на рассвете!» И тотчас же с новой силой зазвучал корнет.
Я сразу догадался, что не к английским зрителям, а ко мне обращался Маттиа со словами: «Завтра, на рассвете!», но понять, что означали его слова, было довольно трудно.
У меня снова возникло множество вопросов, на которые я не находил ответа. Только одно было совершенно ясно и определенно: завтра утром я должен проснуться до рассвета и чего-то ждать, а до тех пор набраться терпения. Как только стемнело, я улегся на койку, решив поскорее уснуть, но не мог. Я слышал, как часы неоднократно били на башне.
Когда я проснулся, было еще совсем темно; звезды мерцали на небе, ничто не нарушало тишины. До рассвета, по-видимому, было еще далеко. Вскоре на башенных часах пробило три. Я проснулся слишком рано, но снова лечь побоялся; к тому же я был уверен, что при всем желании не смогу заснуть.
Прислонившись к стене, я не сводил глаз с окна Наконец звезда, на которую я смотрел, стала тускнеть, и небо слегка посветлело. Начинался день. Вдали запели петухи.
Я встал и на цыпочках подошел к окну. Открыть его без шума оказалось нелегко, однако очень медленно и осторожно я все же открыл его. Но оставались еще железные прутья, толстые стены и обитая железом дверь. Надеяться на освобождение при таких условиях казалось безумием, и все-таки я надеялся.
Звезды становились все бледнее и бледнее. Я дрожал от утреннего холода, но не отходил от окна, смотрел и прислушивался, не зная сам, что мне предстоит увидеть или услышать. Туман поднялся и рассеялся, и все предметы стали понемногу ясно вырисовываться. Я стоял, затаив дыхание, но не слышал ничего, кроме биения собственного сердца.
Вдруг мне показалось, что кто-то царапает стену, а так как я не слышал шагов, то решил, что ошибся. Тем не менее я насторожился. Шорох продолжался, потом над стеной показалась голова, и хотя было еще темно, я сразу узнал Боба.
Он увидел, что я стою, прижавшись к решетке.
– Тсс! – произнес он еле слышно и сделал мне знак рукой, чтобы я отошел от окна.
18
Грог – алкогольный напиток, смесь из кипятка с ромом или с коньяком и с сахаром.