Хронометр (Остров Святой Елены) - Крапивин Владислав Петрович (е книги .TXT) 📗

Робингуды могли скрутить Толика, когда брали в плен как шпиона, могли устроить ночную засаду в лагере – это, мол, специальная операция, вроде игры, а не нападение с кулаками. Но наброситься толпой на человека, который пришел для честного поединка – значит нарушить все человеческие законы.

Толик спустился по крутому склону к берегу Черной речки на поляну. Здесь были Витя, Рафик, Люся.

– Здравствуй, – сказал Витя. – Олег и Шурка сейчас придут.

Люся на Толика не взглянула, плела что-то из длинных травинок. Рафик смотрел с веселым любопытством и посвистывал.

Молчать было неприятно, и Толик спросил с насмешливым равнодушием:

– А Гельмана и Семена не будет, что ли? Проспали?

– Семен проспал, – с зевком ответила Люся. Витя сказал:

– А Гельмана мы исключили. Он, пока Олег в лагере был, со шпаной связался.

Толик не удивился. Подумал: “А Олег, наверно, рад, Мишки-то он опасался…” И усмехнулся:

– Очень уж легко вы всех исключаете.

– Не легко, – серьезно объяснил Витя. – Мы его предупреждали… Зато у нас теперь есть новички.

– Ой, вон они идут! – обрадовался Рафик.

Толик решил, что идут новички. Но по тропинке спускались Олег и Шурка. Шурка двигался впереди. Ноги у него скользили по глиняным крошкам, и он хватался за верхушки бурьяна. Он был без привычной матроски, в майке. И не в ботинках, а в сандалиях на босу ногу, к тому же незастегнутых. Пряжки на сандалиях болтались и тихо позванивали, словно крошечные шпоры.

Олег обогнал Шурку, остановился перед Толиком. Он был, как и Толик, босиком, в рубашке навыпуск, непричесанный. Словно снисходительно решил не отличаться сегодня от противника.

Улыбнулся. Спросил:

– Значит, решил драться?

Толик понял, что не чувствует ни капли злости. То, что было в лагере, казалось, связано с каким-то другим Наклоновым, а теперь Толик видел прежнего Олега, товарища по летним играм.

– Ну? – сказал Олег. Глаза его смотрели почти ласково.

– Решил, – сказал Толик. – Что же мне еще делать?

– Ну, подеремся, а потом что?

– Потом – все. Я сегодня уеду. Насовсем, – ответил Толик и заставил себя вспомнить лагерь. Когда уже ночь и за окнами чернота, и ты давишь в подушку слезинки – и от тоски по дому, и от обиды: оттого, что завтра проснешься, и кругом народ, а ты все равно один.

– Я все же не понимаю: зачем тебе эта драка? – снисходительно проговорил Олег.

– А зачем была ловушка в лагере? – ощетинился Толик.

– Чтобы проучить тебя, – доброжелательно сказал Олег.

– За что?

– За боязливость.

– А ты смелый? Вот и проучи сейчас.

– Что ж, придется… – Олег оглядел ребят, словно говоря: я не хотел, он сам просит. И пружинисто встал в боксерскую стойку. Ловко так, красиво.

У Толика противно заныло в животе. “Ты, что ли, правда совсем трус?” – спросил он себя. И, чтобы успокоиться, вспомнил: “А хронометр-то идет…” Это теперь не очень помогло. Но все же Толик поднял к груди кулаки. Встать в настоящую боевую стойку он постеснялся. Мышцы обмякли. Толик понял, что всерьез ударить Олега он просто не в состоянии.

Олег умело выбросил руку, Толик не успел уклониться. Попало по скуле, в глазу вспыхнуло. Толик удивленно опустил руки.

Олег улыбался. Видимо, решил, что вот и все, кончен бой.

Да?

Злость не злость, гордость не гордость, но какая-то пружина сработала. Пальцы сжались, и Толик махнул кулаком снизу вверх. Сильно! Костяшки прошли по верхней губе и носу Наклонова. Голова у него откачнулась, руки вскинулись.

– Ой-я… – сказал Рафик с веселым испугом.

Олег быстро отошел на два шага, поднял к лицу ладони и замер. Прошло несколько секунд. Все молчали. Толик ждал, часто дыша. Олег стоял, не опуская рук. Толик наконец шагнул к нему. Тогда Витя Ярцев звонко сказал:

– Перестань! Видишь, у него кровь!

Из-под пальцев Олега выползла на подбородок алая струйка. Толик опустил кулаки.

К Олегу быстро подошла Люся.

– Ну-ка, покажи. Сильно он тебя?

Олег послушно развел в стороны ладони и запрокинул лицо. Люся стала вытирать у него кровь под носом сорванным лопухом. Подскочил Витя, дал платок. Аккуратный он, Витя Ярцев.

– Кровь так кровь, – устало сказал Толик. – Разбитых носов не видели?

Ему никто не ответил. Лишь Рафик глянул быстро и будто понимающе.

Толик не чувствовал победной радости.

– Все, что ли? – спросил он хмуро.

– А тебе чего, еще надо? – сердито откликнулась Люся. Олег с запрокинутой головой сопел распухающим носом.

– Тогда я пошел, – сказал Толик. Радости не было по-прежнему. Но все же дело свое он сделал, как хотел. Даже лучше, чем хотел.

И теперь он уходил. Навсегда… Правда навсегда?

Толик оглянулся. Все робингуды смотрели ему вслед. Даже Олег смотрел. Впереди всех стоял Шурка. Тонкий, обиженный какой-то. Замерший и немигающий.

– Шурка, – вдруг сказал Толик. – Можно, я тебе письмо напишу из Среднекамска?

Шурка мигнул. И лицо его ожило от сумятицы мыслей – словно заметались по нему зайчики и тени от частой листвы. Но почти сразу взгляд Ревского отвердел. И сказал Шурка:

– Вот еще!

“Ну что ж, прощай”, – подумал Толик. И снова пошел от ребят. По берегу Черной речки.

Но почти сразу он услышал топот. Шурка обогнал Толика, потеряв в траве незастегнутые сандалии. И остановился перед ним – босой растрепанный, решительный.

– Стой! Теперь ты будешь драться со мной!

Вот уж чего Толик не ожидал!

– Шурка, ты что? Зачем?

– А зачем ты его так! До крови! – Шурка задранным подбородком показал за спину Толика, на Олега. В глазах робингуда Ревского дрожали огоньки ясного гнева.

Подошли с двух сторон Витя и Рафик. Витя сказал:

– Шурка, не надо.

– Надо! Зачем он его так!

– Но мы же честно дрались, – сказал Толик.

– А я тоже честно! Я тебе за него отомщу! – Шурка сжал губы и выставил кулачки.

По-взрослому спокойно и ласково Толик проговорил:

– Не надо, Шурик. Пусти. Некогда мне…

Или от ровных этих слов, или сам собой Шуркин запал угас, ушел, как уходит в землю электрический заряд. Рот приоткрылся, кулачки дрогнули. Но все еще упрямо Шурка возразил:

– Ты врешь, что некогда. Ты сам говорил, что поезд уходит днем.

– Не в этом дело… – Толик взял его за плечи и тихонько отодвинул с тропинки. – Скоро восемь, Шурик. Мне пора заводить хронометр.

Эпилог

КАПИТАН-ЛЕЙТЕНАНТ АЛАБЫШЕВ

Вот окончание повести Арсения Викторовича Курганова. Оно сохранилось на листах, которые Толик Нечаев спрятал в подставку пишущей машинки.

“Конец 1854 года в Крыму был необычным: пришла зима – не южная, а настоящая, российская. В середине декабря выпал снег, по ночам даже потрескивали морозцы.

Севастопольцы были рады зиме. Холод хотя бы на время сковывал непролазную грязь на бастионах и в траншеях, снег прикрывал тоскливую неуютность растерзанной земли, трупы лошадей, разбитые орудия и ящики, чугунную скорлупу разорвавшихся бомб и камни с засохшими на них кровяными сгустками. Словно природа, всей душой противясь человеческому безумию, старалась укрыть от глаз военный мусор – следы затяжной осады…

Армия осаждавших отчаянно страдала от холодов. Темпераментные зуавы и бравые шотландские стрелки, лихие гренадеры маршала Сент-Арно и розовощекие “томми” лорда Раглана коченели в траншеях и маялись от болезней в палатках и дощатых бараках. На русских бастионах появлялось все больше перебежчиков из лагеря интервентов.

…На третий бастион, именуемый англичанами “Большой Редан”, перешел пожилой британский сержант. Сидя на перевернутом лафете, окруженный матросами, он что-то говорил, разводя красными от холода руками. Поворачивал то к одному, то к другому морщинистое, недоуменно-горькое лицо. В светло-голубых глазах англичанина была жалобная просьба понять и оправдать.

Матросы не понимали ни слова и сочувственно кивали, поговаривая: “Оно конечно… Видать, натерпелся… Ихнему брату нынче непривычно…”