Ребята с Голубиной пади - Жемайтис Сергей Георгиевич (книги хорошего качества TXT) 📗
— Лови! Хватай за повод! — кричал Коля.
Лошадь, не добежав до Васятки, резко остановилась, взвилась на дыбы и, повернувшись на задних ногах, бросилась к воротам, возле которых стоял Левка. Но от ворот снова шарахнулась в сторону.
— Шляпы! — гремел Коля. — Коня поймать не могут!
— Ты бы сам попробовал! Стоять-то хорошо! — ответил Левка, задетый за живое.
— Стоять? Да ты думаешь, я бы не поймал, если бы штаны не спадали? Отняли эти гады пулеметную ленту. Теперь майся.
Конь наступил ногой на повод, к нему уже подбежал Васятка и по-хозяйски закричал свирепым голосом:
— Стоять! Баловать у меня! Ну, стоять!
И только сейчас Коля пошел навстречу Левке, поддерживая свои роскошные штаны. Левка пристально глядел в лицо друга. За эти два дня Коля похудел, осунулся и стал как будто старше. Лишь глаза у него оставались такими же мальчишески дерзкими.
— Колька, Коля, — проговорил Левка дрогнувшим голосом, взяв его за локоть.
Лицо Коли приняло растерянное выражение, глаза повлажнели. Он рванулся было к Левке, да вспомнил, что не может выпустить из рук штаны без риска, что они спадут на виду у всей деревни.
— У тебя нет какого-нибудь ремешка или веревки? — спросил Коля неестественно сиплым голосом.
— Возьми мой ремешок. У меня штаны и так держатся… Где Сун, дедушка Коптяй?
— Вот спасибо… Они в доме учителя. Эх, жалко, ты не поспел, когда наши налетели! Беляки-то, смех один! Ну и удирали! А наши их жарят, жарят! Человек сто положили. Брынзу тоже шлепнули. Жалко, твой Жирбеш удрал на подводе; его, говорят, тоже чуть не укокали. А это вот конь самого главного американского генерала! — Коля сыпал новостями, подтягивая Левкиным ремешком штаны. — Вот теперь красота! Пошли… — Коля откинул полы френча за спину, засунул руки в карманы, полюбовался на штаны и крикнул Васятке: — Ты, парень, не вздумай коня зажилить! Трое ловили и делить будем на три части.
— На три? Как же это? — Васятка в недоумении замер.
— А вот так! Кому хвост, кому гриву…
…В той же комнате, где находился штаб белых, на тех же самых стульях, против стенки с круглыми дырочками от пуль, за столом сидели дед Коптяй, Сун, учитель, партизаны. Перебивая друг друга, они рассказывали, что произошло с каждым за истекшие сутки.
Людям, которые несколько минут назад рисковали жизнью, теперь все пережитое казалось легким и простым делом, и никому не верилось, что могло быть иначе. Только когда взгляд их падал на площадь, где стояла виселица и серым мешком лежал возле нее Брынза, голоса чуть стихали, но скоро опять раздавались возбужденные и веселые.
При появлении Левки разговор умолк, и дед Коптяй и Сун встали.
— Ну проходи, проходи, Левушка… Дай-ка я тебя обниму! — Старик, уронив стул, пошел было к Левке, но его обогнал Сун. Сильно хромая, он юркнул под руку деда и крепко обхватил Левку за шею. О ноги Левки терся скуля Рыжик.
Левка почувствовал на своей щеке горячую влажную щеку Суна и услышал его шепот:
— Я знал, что ты придешь, Левка. Все время знал. Даже тогда так думал, когда бумагу читали…
— Я все видел… Как приговор читали, как Брынза полетел.
— Видел?
— Ну да, в бинокль! Я на дереве сидел.
Сун потащил Левку за руку:
— Пошли чай пить, тут он с сахаром и с печеньем.
В столовую входили еще разгоряченные боем партизаны, громко здоровались, с шумом усаживались за стол, а когда не стало мест за столом, то садились на подоконники или прямо на пол.
Вошел Шулейко, беспокойно ища кого-то глазами; увидев Левку, улыбнулся:
— А, ты уже здесь! Ну-ка, давай бинокль. Не разбил? То-то!.. Ты уже чаи распиваешь? — обратился он к партизану в беличьей шапке. — Как нога то?
— Заживает! Царапнуло малость, — ответил партизан, шумно прихлебывая чай из блюдца.
За столом потеснились, освобождая место командиру.
— Ну-ка, братцы, у кого опросталась кружка? — спросил Шулейко, подсаживаясь к столу.
Левка снова встретился взглядом с Шулейкой и почувствовал, что краснеет. Ему вспомнилось, как он ругал этого человека, обвиняя его в медлительности.
— Так-то, брат, — сказал ему Шулейко, будто отгадав Левкины мысли. — Теперь вот кажется все просто и легко. Почему легко? Потому что стратегия правильная! — Шулейко состроил плутовскую гримасу и засмеялся. — Жалко, сил у нас маловато было! — продолжал он. — Батька твой не подоспел! Ну ничего, он их дорогой встренет!
Левка слушал, смотрел на Шулейку и с удивлением стал замечать, что командира то заволакивает туманом и он уплывает куда-то за стену, откуда доносится его слабый голос, то вдруг туман снова рассеивается и он снова оказывается по другую сторону стола.
— Совсем сомлели ребята, — тоже откуда-то издалека донесся до него голос деда Коптяя. — Пошли-ка, ребята, в нашу «темницу», соснем малость.
Левка плохо запомнил, как он, поддерживая Суна, добрался до сарая. Он запомнил только сердитое лицо Васятки возле лошадиной морды да сонный голос Коли:
— Коня отдай раненому в шапке. Понял?
— Мою долю тоже?
— Свою себе оставь: хвост да копыто. Жила!..
Дед Коптяй, Сун, Левка и Коля улеглись на примятом ворохе сена. Рядом с ними, во дворе под возами, в тени черемух или просто там, где их свалил сон, спали партизаны. Не спал один Шулейко. Он, покуривая, расхаживал по двору, выглядывал за ворота и каждый раз, как проходил мимо колодца, плескал себе в лицо и на голову студеную воду.
Под вечер Левка проснулся от толчка в плечо. Кто-то протискивался между ним и Колей:
— Подвиньтесь… разлеглись…
— Кешка! — узнал Левка и, не открывая глаз, заснул снова.
…Кешке довольно легко удалось найти своих. Как только он вышел на реку Сучан, то повстречался с разведчиками из своего отряда. Разведчики проследили путь карательной экспедиции. Они видели в их обозе Колю и деда Коптяя и теперь спешили с донесением к Ивану Лукичу. Быстро возвращались они в глухую таежную деревню, где остановился отряд. Кешка бежал, едва поспевая за ними, и все же беспрестанно подгонял партизан:
— Скорей, скорей, ну, пожалуйста!
Поздно ночью они пришли в деревню. Иван Лукич, выслушав разведчиков, приказал поднять отряд по тревоге, а измученному большим переходом Кешке велел оставаться в деревне.
Вместо обычного «есть» Кешка на этот раз промолчал. Юркнув из избы, он нашел пулеметчиков и вместе с ними совершил трудный ночной переход, взвалив еще вдобавок себе на плечи банку с пулеметной лентой. Днем отряд принял встречный бой с разбитыми подразделениями карательной экспедиции. Белые и американцы дрались отчаянно. Им удалось прорваться на дорогу к угольным копям. В этом бою Кешка действовал как заправский санитар, лихой подносчик патронов и заслужил немало похвал.
— Тоже мне вояки! — проговорил Кешка уже во сне. Ему снилось, что он сидит в зимовье деда Коптяя и подробно рассказывает друзьям о сражении и о своих подвигах.
Три дня простояли партизаны в селе. Вымылись в бане, отдохнули и снова отправились в новый поход — на этот раз против японского карательного отряда, слухи о котором быстро разнеслись по таежным дорогам и тропам.
В этот же день из села уходил на заимку караван под командой деда Коптяя. На двадцати вьючных лошадях везли раненых, оружие, боеприпасы, продукты, захваченные в последних боях. Левка, Коля и Кешка без устали носились от головы к хвосту колонны, они подгоняли лошадей, поправляли тюки, подтягивали подпруги вьючных лошадей. Человек десять легкораненых шли пешком. Среди раненых находился и партизан в беличьей шапке. Он сидел на белом скакуне, свесив с седла обе ноги на одну сторону, и беспрерывно курил самокрутки в палец толщиной. Ехал на Гнедке и Сун, у которого было сильно ушиблено колено. На руках Сун держал Рыжика с забинтованной лапой.
Караван взбирался по отлогому склону к перевалу.
— Подтянись!
— Ну-ну, братцы, еще малость!
— Сейчас дело под гору пойдет, — передавали по цепочке партизаны, подбадривая друг друга.
