Ребята с Голубиной пади - Жемайтис Сергей Георгиевич (книги хорошего качества TXT) 📗

— Ладно, — ответил Коля.

Солдат, наблюдавший за этой сценой, рванул мальчика за рукав:

— Их благородия требуют! Живо!

У Коли оборвалось что-то внутри: «Как? Идти одному, без дедушки?» Если бы Коля пошел с дедом, он не почувствовал бы страха, как теперь.

Солдат толкнул Колю к выходу:

— Пошли, пошли, Аника-воин!

Насмешка солдата вернула Коле присутствие духа.

— Сам ты Аника. Пусти! Пойду и не испугаюсь!

Озадаченный солдат выпустил из рук Колин рукав.

Ординарец Жирбеша привел Колю в столовую учительского дома. За большим обеденным столом сидело около двадцати белогвардейских и американских офицеров. Во главе стола рядом с маленьким учителем в пенсне сидели Поддер и Жирбеш. Жена учителя, та самая женщина, что принесла в сарай хлеб и сало, убирала со стола посуду. Обед подходил к концу. Хозяйка вышла из комнаты с грудой тарелок и скоро вернулась с большим блюдом, на котором горой лежали арбузные ломти.

Коля стоял у стены, под портретом Дарвина в застекленной раме. Почувствовав на себе десятки любопытно-враждебных взглядов, он смутился. Только учитель и его жена смотрели на мальчика с жалостью.

Коля заложил руки за спину и стал смотреть в раскрытое окно. Там сквозь ажурную листву черемухи виднелось заходящее вечернее солнце. Мимо окна с писком проносились стрижи…

Офицеры с аппетитом ели арбузные ломти, не обращая на Колю ни малейшего внимания. Розовощекий американский офицер ловко выплюнул семечко, и оно, мелькнув, улетело за окно. Другой, русский, офицер с необыкновенно бледным лицом и черными как смоль усиками подвинул к себе вазу с малиновым вареньем. На липкой кромке вазы тонко жужжала оса. Она несколько раз почти вырывалась из плена, но длинный палец офицера снова прижимал ее к вазе.

Только Жирбеш да Поддер, уничтожая арбузные ломти, поглядывали на Колю.

Наконец Поддер сделал Жирбешу знак глазами: «Начинайте».

Жирбеш поспешно отложил арбуз и обтер платком рот и руки.

— Ну, как дела? — спросил он Колю, стараясь придать своему жесткому голосу как можно больше мягкости. — Рассказывай, как живется тебе у партизан. Говори, не бойся…

Коля переступил с ноги на ногу:

— Никаких я партизан не знаю, живу с дедом Коптяем…

— Партизан не знаешь? Хорошо! Теперь скажи, зачем вез в тайгу банки. Говори скорей!

— Известно зачем, на грузила… рыбачить задумали, — нашелся Коля. — Песком или камнями насыпаем.

— А чугун тоже для грузил?

— Чугун еще лучше…

Жирбеш побагровел. Схватив чашку, он так хватил ею о стол, что во все стороны брызнули осколки. Кто-то из офицеров поперхнулся арбузом… Поддер вздрогнул, но, оценив, видно, этот прием, милостиво кивнул своему помощнику и сказал:

— Оригинально, продолжайте!

— Врать мне?! — гремел Жирбеш. — Я тебя насквозь вижу! Бомбы делать помогаешь, подлец! Расстреляю на месте, если не признаешься! Ну?! — Жирбеш выхватил револьвер.

Из-за стола поднялся учитель. Схватив Жирбеша за руку, он пригнул ее к столу и сказал дрожащим от гнева голосом:

— Как вы смеете поднимать оружие на ребенка?

У стола застыла с подносом посуды жена учителя.

— Федя, не надо… ради бога… — проговорила она, задыхаясь.

Поддер откинулся на спинку стула, с любопытством глядя на неожиданную сцену.

— Па-а-звольте, вы забываетесь! — произнес в замешательстве Жирбеш, силясь вырвать руку с револьвером.

— Не я, вы забываетесь! Как вы смеете в школе, в доме учителя, мучить ребенка?

— Во-первых, я повторяю, вы забываетесь! А во-вторых, я тоже педагог! Но у меня не дрогнет рука вырвать и растоптать сорную траву. Отпустите мою руку!

— Подлец!

В наступившей тишине, как револьверный выстрел, прозвучала пощечина. Жена учителя, вскрикнув, выронила из рук поднос с посудой. Офицеры вскочили, роняя стулья. Жирбеш, держась одной рукой за щеку, шарил другой в пустой кобуре, забыв в припадке ярости, что его револьвер лежит на столе среди арбузных корок.

Наконец, увидев на столе оружие, Жирбеш схватил револьвер, но тут вмешался Поддер. Он спокойно сказал:

— Не делайте этого здесь… Лучше там, — Поддер показал глазами на раскрытое окно.

На шум вбежала охрана.

Жирбеш, скрипнув зубами, ударил учителя по голове рукояткой револьвера. Учитель оперся на стол и тихо проговорил:

— Какой подлец!

Поддер взял Жирбеша за руку:

— Майор!

— О, не беспокойтесь, — сказал Жирбеш, — смерть от пули будет слишком легка для него, — и крикнул солдатам: — Увести! Посадить и ее также, — и Жирбеш показал револьвером на бледную, дрожащую жену учителя. А когда их повели, крикнул вслед: — Усилить охрану! Вы мне головой за них отвечаете!

— Затем Жирбеш, наклонившись к Поддеру, что-то сказал ему. Тот кивнул головой. Жирбеш встал и крикнул:

— Трутняк!

В дверях появился веснушчатый ординарец:

— Слушаю, вашескородие!

— Где Брынза?

— Так что позвольте доложить, он шпиена поймал!

— Шпиона?

— Так точно, шпиена, китайского вероисповедания!

— Китайского? Прекрасно, пусть тащит его сюда. А ты приведи нам старика!

— Слушаю, вашескородие! — И ординарец, гремя подкованными сапогами, побежал выполнять приказание.

Жирбеш, потирая руки, обратился к бледнолицему офицеру:

— Не так плохо для первого дня! Как вы думаете, Иван Павлович?

— Лучшего невозможно ожидать!

Брынза и Трутняк ввели деда Коптяя, который нес на руках Суна. Дед осторожно поставил Суна на пол возле пораженного Коли. Сун слабо улыбнулся разбитыми в кровь губами. Коля взял друга за руку. Сун пожал руку и оперся на нее, держась другой рукой за деда Коптяя.

Брынза, захлебываясь, доложил о поимке партизанского разведчика.

— Говоришь, Остряков убежал? Жаль! Погоня послана?

— Так точно!

— Тогда он далеко не уйдет. — Жирбеш подошел к пленникам.

— Ну, старик, теперь и твоя жизнь и жизнь этих детей зависит от тебя. Расскажешь, где фабрика бомб, где сейчас Остряков, — наградим и отпустим. А не то… Брынза!

— Есть Брынза!

— Завтра к утру чтобы на площади стояла виселица.

— Качели, стало быть! Ха-ха-ха!

— Молчи, скотина! Вон!

Бледнолицый офицер не спускал глаз с деда Коптяя, как только тот вошел. Дед Коптяй спокойно выдерживал этот пристальный взгляд. Тогда бледнолицый офицер обратился к Жирбешу:

— Я прошу разрешения задать этому старику несколько вопросов. По всей видимости, это мой старый знакомый.

— Да? Сделайте одолжение!

— Фамилия? — спросил бледнолицый офицер.

— Коптяем кличут.

— А подлинная, настоящая?

— Запамятовал.

— Запамятовал? Так я тебе напомню. Семен Косцов тебя кличут. Так, кажется?

Коптяй усмехнулся:

— И так когда-то звали.

— Молодец, что не запираешься! — офицер победоносно посмотрел вокруг и, встретив одобрительный кивок Поддера, продолжал: — Теперь скажи, давно ли вернулся с каторги?

— Давненько.

— Отсидел срок?

— Нет, бежал.

Поддер, которому Жирбеш переводил допрос, в волнении поднялся:

— О! Большевики вовлекают в свои ряды каторжников? Это сообщение будет передано во все цивилизованные страны. Продолжайте, прошу вас!

— За что был сослан на каторгу?

— За мягкое сердце, ваше благородие. Ну, что говорить, вы ведь и так знаете. Я вас тоже сразу признал. Уж больно вы на своего папашу покойного похожи.

— Брось! Не разжалобишь! Говори все как было!

— Да разве вашу породу разжалобишь? Эх!.. Что ж, извольте, скажу все. Сослали меня за то, что сжег усадьбу вашего папаши. Тогда вы вот такой еще были, как эти мальчонки. Ну, я и пожалел вас с матерью. Ну, а на суде вы меня признали…

Жирбеш переводил американцам слова деда Коптяя. Поддер торопливо записывал в блокнот.

— Спросите, — обратился он к Жирбешу, — что заставило его совершить это преступление?

Жирбеш перевел старику вопрос.

— И это скажу, если желаете. Случилось это вот так же, как сейчас. Наехали каратели с ихним папашей во главе и стали стрелять в народ. Что народу положили в нашем селе! Ну вот я и хотел хоть немного отквитать…