Ищите Солнце в глухую полночь - Бондаренко Борис Егорович (читаем полную версию книг бесплатно TXT) 📗
Андрей скоро стал проситься домой, но Алексей Александрович не выписывал его. День рождения Андрея они отмечали в больнице.
Андрей встретил ее на лестнице – нетерпеливый, радостный.
– Ну что же ты так долго, Машенька? Я с самого обеда жду тебя – все нет и нет.
– Прости, я сдавала зачеты, а вчера мне не хотелось говорить об этом. Пришлось задержаться.
– Сдала?
– Ну, конечно. Олег здесь?
– Да. И Алексей Александрович. Ждем только тебя.
Он вдруг обнял ее и даже попытался приподнять.
– Андрейка, сумасшедший, что ты делаешь? – испуганно воскликнула Маша, отодвигаясь от него. – Ведь тебе же нельзя!
– Это без тебя нельзя, – возразил Андрей. – А с тобой все можно. Когда я с тобой, я становлюсь в тысячу раз сильнее...
Алексей Александрович открыл им свой кабинет и сам выпил с ними, строго наказав, чтоб Андрею не давали больше одной рюмки шампанского. Вскоре Минский ушел.
За окном быстро темнело, но они не зажигали света.
Падал снег.
– Пьете, черти, – ворчал Андрей. – Можно подумать, что это ваш день рождения, а не мой. Сиди вот тут и приводи в расстройство нервную систему. Пить не дают, курить не дают, к жене не пускают. Эх, жизнь!
Он улыбнулся и неожиданно сказал:
– А до чего же, братцы, хорошая эта штука, жизнь! А? Слушайте, народ, кто придумал это чудо? – он взглянул на них посветлевшими глазами.
– Если верить библии, это был бог, – усмехнулся Олег.
– Согласен. При одном условии, если имя этому богу – физика. Ну, за моего всемогущего бога мне позволяется выпить? – Андрей протянул Маше рюмку, и она чуть-чуть отлила ему из своей. Они выпили.
Маша отошла к окну. Двор больницы не освещался, и синий вечер быстро заполнил его. Медленно падал снег – совсем как год назад, в день их встречи. Только луны сейчас не было...
Андрей подошел сзади, обнял ее, и Маша повернулась к нему.
– Что, маленькая, грустно тебе?
Она улыбнулась.
– Нет, не то, милый. Просто мне очень хорошо сейчас, а в такие минуты мне всегда бывает почему-то немножко грустно.
Он провел пальцами по ее бровям.
– И откуда ты только взялась, такая красивая, счастье мое?
– А когда ты смотришь на меня так, как сейчас, и говоришь такие слова...
Она замолчала. Она смотрела в его глаза, и не было ни этого унылого больничного кабинета, ни синего вечера, ни падающего снега. Ничего не было... Только он, и его глаза, и ее любовь...
Она с трудом сдержалась, чтобы не расплакаться.
48
Я не слышал, как Валентин вошел в палату, и, только когда он осторожно сел на койку, я повернулся к нему.
– Ну, малыш? – негромко сказал он и улыбнулся.
– Ну, шеф?
Он засмеялся.
– Пароль действует безотказно, а?
Я поднялся, и мы вышли в коридор и стали у окна.
– Как твои дела? – спросил Валентин.
– Хороши.
– Как всегда?
– Как всегда.
Он вытащил из портфеля журнал и протянул его мне.
– Что это?
– Посмотри, почитай.
Я стал просматривать заглавия статей и наткнулся на свою фамилию. Это была моя статья, написанная еще летом, перед отъездом в экспедицию.
– Не слышу радостных восклицаний, – сказал Валентин.
– Будем считать, что я прореагировал должным образом.
– Ты и в самом деле не очень-то рад... А ведь это твоя первая опубликованная работа.
– Это уже прошлое, Валя, и притом довольно давнее. С тех пор как я написал это, произошло столько всяких событий... Но в общем-то действительно очень приятно... Как на кафедре? И что будет с моей работой? И уж заодно рассказывай, где тебя носило столько времени.
– Ну, где я был – история длинная и скучная... Если коротко – Ленинград, Рига, один доклад, несколько приятных встреч и одна неприятная, и все, пожалуй... А на кафедре... Четвертого будет заседание, и твоя тема, вероятно, будет включена в годовой план. Кстати, Лев несколько раз справлялся о тебе и, откровенно говоря, здорово ворчит на тебя за твою...
– Ты сказал – «вероятно», – перебил я его. – Кто-нибудь против моей темы?
– Как будто нет.
– Тогда в чем дело?
Он помолчал.
– Дело в тебе. Формально руководителем темы буду назначен я, но ведь это фикция. Мне нужно месяца три, чтобы закончить свою работу, да еще столько же, вероятно, чтобы хоть мало-мальски ознакомиться с твоей. Так что по-прежнему вся тяжесть ляжет на тебя.
– Разумеется, – сказал я. – Это все-таки моя установка. И что из всего этого проистекает?
– Ничего, если не считать такого пустяка, как твое здоровье. А мне сдается, что оно отнюдь не столь блестяще, как ты хочешь показать.
– Ты что, разговаривал с Минским?
Он покачал головой и ответил, не глядя на меня:
– Нет, это только мои предположения.
Мне вдруг сразу стало невесело, и в последние дни это случалось все чаще, и становилось все труднее скрывать от других свое настроение.
– И все-то ты врешь, шеф... Ведь вижу, что ты был у Минского. Ладно, идем, я провожу тебя. Поговорить об этом еще успеем – я ведь выписываюсь завтра.
Я проводил его, вернулся к окну и стал смотреть на очень яркий и холодный день и на редкие снежинки, медленно падающие в лучах солнца. Потом открыл журнал и стал читать короткое предисловие Льва к моей статье.
Плотная белая бумага приятно холодила пальцы.
«...по всей видимости, открытие А. Г. Шелестиным тэта-резонансного эффекта заставит внести весьма существенные коррективы в установившиеся взгляды на природу медленно меняющихся процессов, происходящих в системах с глубокой отрицательной обратной связью. Дальнейшее изучение этого интересного явления, несомненно, принесет новые и любопытные факты...»
Вот так. Оказывается, что ты действительно делал что-то нужное и интересное... И действительно, приятно было читать вот такие слова... А после этого тебя вызывают в чистый и холодный кабинет и вежливо напоминают о здоровье: «Мы не сомневаемся, что это нужная и интересная работа... И нам жаль, но мы ничего не можем поделать... Нет, мы не можем вам разрешить этого... Забота о здоровье человека превыше всего, и мы только выполняем свой долг... Но ведь существует немало других занятий, полезных и нужных... Но что же делать... Ведь это же в ваших интересах, поймите...»
– Шелестин, вас доктор просит.
«Вот так, – подумал я и оторвался от подоконника. – И всего-то тридцать шагов...»
Я немного помедлил, прежде чем открыть дверь. И вспомнил:
«Не теряй мужества, мой мальчик, – худшее впереди...»
49
На сегодня все дела были закончены, но Минский все еще сидел в своем пустом холодном кабинете и бесцельно крутил мраморную голову Ильи Муромца, по совместительству служившую крышкой для чернильного прибора. Предстоял тяжелый разговор, и Минский охотно отложил бы его до будущего года, но откладывать больше было нельзя. Вчера во время обхода он услышал все тот же традиционный вопрос: «Ну так когда же, доктор?» – «Послезавтра», – не сразу ответил Минский. «Значит, завтра мне надо зайти к вам», – спокойно сказал он. Минский внимательно посмотрел на него – догадывается о чем-нибудь или нет? «Да, конечно, я позову вас...» Чертов прибор! Чернила в нем давно высохли, но руки он, разумеется, испачкал. «И зачем это страшилище стоит здесь? – подумал Минский. – Ведь я всегда пишу авторучкой».
– Сестра, уберите отсюда это произведение искусства. И позовите Шелестина.
Он тщательно, по привычке, тер щеткой руки, когда Шелестин неслышно вошел в кабинет.
– Что-то вы сегодня поздно, доктор, – с усмешкой сказал он. – Не отмылись от дневной порции больничной скверны?
– А вы, я гляжу, веселы...
– Разумеется, почему бы нет? Ведь я выхожу на свободу... Слов нет, ваша тюрьма великолепна, а вы просто изумительный тюремщик, доктор, но все же я предпочитаю находиться снаружи.
Он оперся о спинку стула и с завистью смотрел, как Минский разминает сигарету.
