Ищите Солнце в глухую полночь - Бондаренко Борис Егорович (читаем полную версию книг бесплатно TXT) 📗
– Сейчас.
Он стал рассказывать.
– ...Олега мы отыскали быстро, а вот с Андреем вышло хуже. Испортилась погода, и мы три дня не могли подняться с аэродрома. Отправили четырех человек пешком по берегу Койнура, но и они не нашли его. Потом выяснилось, что Андрей выбрался на берег Койнура на другой день после того, как они прошли мимо. И в тот же день, буквально на несколько часов раньше его, мы пролетали там на вертолете. Он даже слышал шум мотора – до берега оставалось всего с полкилометра. Два дня после этого мы опять не могли подняться с аэродрома – то дождь со снегом, то снег с дождем. И эти двое суток Андрей пролежал на берегу. Последние пятнадцать километров он уже не мог идти и пробирался ползком... С ногами как будто ничего опасного нет, а вот остальное...
Он замолчал.
– А Олег? – безучастно спросила Маша.
– Ну, с ним ничего страшного – дней через десять выпишется.
Положение Андрея было очень тяжелым – к сильнейшему обострению арахно-энцефалита*[Арахно-энцефалит – воспаление оболочек головного мозга.] прибавились воспаление легких и нервное истощение. Андрей часто впадал в беспамятство, бредил и был так слаб, что с трудом мог пошевелить рукой и почти не разговаривал. Потом Маша узнала, что все врачи отделения считали его безнадежным и только Алексей Александрович Минский – тот самый, с кем она говорила в первый день, – еще на что-то надеялся.
Вечером четвертого дня дежурный врач приказал перевести Андрея в изолятор – маленькую темную комнатку, словно специально предназначенную для того, чтобы в ней умирали люди... Там Маша провела самую страшную ночь в своей жизни – рядом с беспомощно распростертым Андреем, своим отчаянием и его смертью, притаившейся где-то близко. Горела только маленькая настольная лампочка, прикрытая жестяным колпаком, и ее желтый неяркий свет отчетливо разбивал комнату надвое, высвечивая на полу тусклый круг, а серые стены и потолок излучали мрак. Снаружи к окнам плотно прижималась шелестящая ветром темнота, и иногда ночь бросала в стекла горсти дождя, и комната вздрагивала от жесткого и дробного стука крупных капель...
Андрей был без сознания, и каждый час приходила дежурная сестра и делала уколы.
Маше казалось, что эта ночь никогда не кончится, а если наступит утро, то Андрея уже не будет. Но смерть пощадила его в ту ночь...
Утром заглянул дежурный врач и был, кажется, немало удивлен тем, что Андрей еще жив. А потом пришел Минский, и Андрея немедленно перевели в палату – не в прежнюю, общую, а в небольшую светлую комнатку рядом со столиком дежурной сестры. Алексей Александрович распорядился поставить там койку и для Маши, и с того дня она проводила в больнице большую часть суток. И – странное дело – там ей было легче.
Отчаяние охватывало ее в те редкие часы, когда она возвращалась в свою комнату в общежитии. Она не могла долго пробыть там и уезжала к Андрею.
Шла долгая и тяжелая борьба за его жизнь. И еще не раз, кроме той страшной ночи, ей казалось, что вот-вот все будет кончено... Казалось невероятным, что до предела ослабевший человек может выдержать такие мучения. Временами боль была настолько сильна, что не помогали двойные дозы наркотиков, и тогда минуты становились вечностью. Андрей лежал неподвижно, сжимая ее руки, с закрытыми глазами – ему больно было смотреть, – и только по редкому тяжелому дыханию и испарине на лбу можно было понять, что он жив...
Новое утро приносило новые надежды, быстро наступавший вечер сменял их болью, тревогой, редкими стонами сквозь стиснутые зубы, когда Андрей снова – уже в который раз – терял сознание.
Таких дней и ночей было двадцать девять. Ночь 11 октября была первой, которую Андрей спал спокойно...
Утром Алексей Александрович особенно тщательно осматривал его и вдруг незаметно для Андрея лукаво и добродушно подмигнул Маше.
Она вышла в коридор, дождалась его там, почти беззвучно выдохнула, глядя ему в лицо:
– Что, доктор?!
Минский улыбнулся.
– Все, милая, кончилось. Самое страшное позади. Жить будет!
Маша всхлипнула, уткнулась в его халат и уже по-настоящему расплакалась.
Но встал Андрей не скоро. Ноги его зажили, но ходить он еще не мог. Он был так слаб, что казалось, малейшее потрясение может сломить его. И словно исчезла его могучая воля к жизни...
Его перевели в общую палату, и соседи рассказывали Маше, что Андрей целыми днями лежит неподвижно, смотрит в потолок или за окно и ни с кем не разговаривает. Только когда Маша или Олег приходили к нему, Андрей оживлялся. На Машу он смотрел так, что ей хотелось плакать – столько глубокой и пугающей ее нежности было в его взгляде, словно он навсегда прощался с ней. Потом он признавался ей, что в те дни ему просто не хотелось жить. Так пловец, добравшийся до желанного берега, бессильно падает у полосы прибоя, и случайная волна может унести его обратно.
Несколько раз он пытался вставать, и не удавалось сделать ни шагу: подламывались ноги...
Двадцать четвертого ноября Маша подходила к двери его палаты и вспыхнула от радости, услышав голос Андрея: он смеялся...
Он сидел на кровати, неправдоподобно косматый, с блестящими глазами; распахнутая на груди рубашка обнажала храбро торчащие ключицы. Увидев ее, Андрей закричал:
– Ура, Маша пришла!
В палате засмеялись. Андрей насупился и проворчал:
– Ну, чего вы? Уж и обрадоваться нельзя, что жена пришла...
Тут же сам засмеялся и весь подался вперед, к ней. Торжествующе сказал, не дав ей выговорить ни слова:
– А я, Машенька, ходил сегодня. До самой двери дошел и обратно. Ей-богу, правда, вот те истинный крест! – он дурашливо перекрестился, встретив ее недоверчивый взгляд. – И мне никто не помогал, кого хочешь спроси. Вот только кровати под руками мешались, ну, мне пришлось их оттолкнуть маленько. Хочешь, продемонстрирую?
Он уже хотел подняться, но Маша остановила его.
Андрей покорно и с явным удовольствием подчинился и с любопытством заглянул в ее сумку.
– А что ты принесла?
– Есть хочешь?
– Как волк!
Андрей с аппетитом стал уплетать принесенную снедь. Потом деловито сказал:
– Знаешь что, Маша, принеси завтра книг, а? «Теорию нелинейных преобразований», «Новые главы кибернетики» Винера, ну, и еще что-нибудь. И не забудь тетрадку и карандаш. Ну, и сигарет, конечно.
Маша всплеснула руками.
– Андрюша, это просто наглость! Ничего ты не получишь! Винера ему захотелось, дохлятина ты этакая! «Три мушкетера» еще куда ни шло, так и быть, принесу, а об остальном и не заикайся. И на сигареты не рассчитывай – не получишь.
– Машенька, побойся бога! – взмолился Андрей. – Я же не прошу целую пачку. Только две «Шипочки»! Две «Шипочки»! Олег, троглодит, меня предал, так хоть ты выручи!
– Нет!
– Одну!!
– Ни одной!
Он вздохнул, сокрушенно покачал головой.
– Эх, жена, жена, нет в тебе никакой жалости. Помру ведь тут без курева!
– Не помрешь...
Он недоверчиво спросил:
– Точно не помру?
– Точно, – заверила его Маша.
– Ну ладно, поверим, – повеселевшим голосом сказал Андрей. И вдруг изумленно воскликнул: – Смотри, снег!
За окном падал первый снег.
Прощаясь, Андрей прошептал:
– Страшно соскучился по тебе, Машенька... Завтра когда придешь?
– В четыре.
– В три с половиной.
– Ладно, – она поцеловала его. – В три.
Он просиял, потом спохватился:
– Постой, а как же занятия?
– Сбегу...
Андрей стал быстро поправляться. Первые дни он ходил робко, держась за стены, а потом осмелел и с утра до вечера бродил по коридорам. Он стал любимцем всего отделения – просто удивительно было, с какой быстротой он завоевал всеобщую симпатию.
Это было чудесное время. Маша по-прежнему каждый день приходила к Андрею. Андрей неизменно был весел и жизнерадостен, ласков и нежен с ней, но иногда Маше становилось очень не по себе. Неясные тревожные предчувствия охватывали ее. Она думала: «А надолго ли все это? Когда, в какое время болезнь опять свалит его? И почему именно он – такой большой, сильный, смелый?» Андрей замечал, что она думает о чем-то невеселом, но не расспрашивал ее, начинал дурачиться, шутить. Маша веселилась вместе с ним, но забыть ничего не могла... И нет-нет да и всплывет все та же мысль: «Почему именно он?»
