Кусатель ворон - Веркин Эдуард (читать книги бесплатно .txt) 📗
Мы с подозрением поглядели на корзинку.
– Девать некуда, – пояснил Капанидзе. – Наросло… Я каждый день полкорзины съедаю, а меньше не становится. Берите.
– Радиоактивные? – поинтересовался Пятахин.
– А как же, – ответил Капанидзе и откусил от огурца, обрызнул окрестности зеленым соком. – У нас тут все радиоактивное.
– Радиоактивных возьму.
Пятахин взял огурец, откусил, кивнул. Мы все тоже взяли, тоже откусили. Огурцы оказались вполне питательные. Наверное, даже лучше суздальских. Одновременно мясистые и свежие.
– А вы кто? – поинтересовался Капанидзе, жуя. – Туристы?
– Туристы, – настороженно ответил Жмуркин. – У нас автобус сломался. То есть в дорогу провалился, там…
Жмуркин кивнул в туман, клубившийся у подножья холма, далеко, очень далеко от нас. Какой-то странный оптический эффект возник, мы вроде бы поднимались в гору, и туман был внизу… и одновременно я совсем не чувствовал себя на возвышенности.
– Провалились там, – указал Пятахин. – На дороге.
– Ага, – понимающе кивнул Капанидзе. – У нас тут все время кто-то проваливается. Каждый год по три раза. Дорога расшатана – вот что, асфальт тридцать лет назад делали, между прочим.
Он зевнул, зашвырнул огрызок огурца в кусты.
Я почему-то подумал, что ему эта фамилия очень идет. На грузина не похож, но посмотришь, и сразу видно – Капанидзе. Белобрысый, с голубыми глазами такой Капанидзе.
– Трактор есть у Дрынова, – сказал он. – Только Дрынов сейчас ульи в лес повез, дня через три вернется. Может, через четыре.
Жмуркин нахмурился, почесал подбородок. Лаурыч тоже почесал.
– Телефона у нас нет, – предупредил Капанидзе. – И сотовой связи тоже – вышка не добивает. И электричество не работает – в прошлом году все провода срезали.
Снова повеяло смолой и кедрами, а еще, кажется, земляникой. И киви. Точно, почему-то тут пахло киви.
– Так и знал, – протянул Пятахин. – Здесь ничего нет, кроме радиоактивных мутантов-людоедов. Это все происки Жоховой – я видел, она всю ночь в автобусе дьяволам поклонялась.
Жохова кинула в Пятахина шишкой, промазала, попала в Герасимова. Он миролюбиво улыбнулся. Спокойные они в баторе, все молчат больше. Интересно, а чем все-таки Герасимов знаменит? Вот Пятахин поэт, Рокотова германистка, Снежана красавица, Дубина боксер, а Герасимов… Виктор, кажется? Кто ты, Герасимов Виктор, тезка, человек-загадка?
На всякий случай я его сфотографировал – вдруг тоже куда пропадет. А мне он не улыбнулся.
– А что тут у вас вообще есть? – поинтересовалась Снежана. – Если электричества даже нет?
– Барак есть, – ответил Капанидзе. – Если хотите, могу пустить, пока погода сухая.
– Барак… – поморщилась Снежана. – Зачем нам барак?
– У нас все в нем останавливаются.
Капанидзе улыбнулся.
– Оставайтесь, – предложил он. – Вы далеко от шоссе забрались, почти семьдесят километров, так что…
– Как это семьдесят километров?! – удивилась Снежана. – Мы всего час шагали!
– До этого мы еще долго ехали, – напомнил Пятахин. – И теперь мы в глушах! Маньяки, красавицы, бензопилы, Иустинья.
– Ладно, пусть барак, – согласился Жмуркин. – Пока то да се, посидим немного в бараке.
– Пойдемте, провожу, – улыбнулся Капанидзе. – Это недалеко совсем. Километра полтора.
Деревня Ефимов Ключ была какой-то не такой. Улицы отсутствовали, дома стояли как им было удобнее, в полной анархии, точно их рассыпали сверху горстью, без порядка и плана. Между домами желтели тропинки, вокруг трава, цветы, сирень. Сами дома походили на игрушки – маленькие, с ловкими ставнями, с резными наличниками, с фигурками и узорами, с обязательным балконцем под каждой крышей, с таким маленьким, на который могла выйти разве что кошка. Дома, выкрашенные в свой цвет, но вообще одинаковые, срубленные явно одной рукой. Возле каждого стояли обязательные вросшие в землю ворота, судя по глубине врастания, не открывавшиеся не один десяток лет, низенькие и очень косые заборы, меж которых блуждал мелкий скот, в основном курицы, гуси и козы, и парочка тяжелых индюков, мрачных, похожих на броненосцы. А на воротах сидели кошки, толстые, меховые, какие-то не совсем настоящие, в нашу сторону они и не посмотрели, очень гордые.
Ни грязи, ни людей, ни поленниц.
Во всех деревнях, где мне приходилось бывать, грязь присутствовала в обязательно-огромных количествах, поленницы громоздились до небес, люди тоже встречались. Здесь нет.
И тишина, и разговаривать не хотелось. Странно как…
Колодцы. Они попадались в неожиданных местах, глубоко вросшие в землю, черные, прогнившие. Я заглянул в один и обнаружил, что вода глубоко-глубоко, метров десять, не меньше, солнце проскользнуло мимо моего плеча…
В нос ударил затхлый болотный запах, почти вонь, резануло по глазам, я отпрыгнул в сторону.
– Загнили колодцы, – пояснил Капанидзе. – Давно уже. Вода замерла. Так что мы в ручье набираем.
– А почистить нельзя, что ли? – спросил Жмуркин.
Капанидзе пожал плечами. Ясно. Некому чистить. Пошагали дальше.
– Красиво тут у вас, – сказал Пятахин. – Просто курорт.
– У нас тут страус еще живет, – сказал Капанидзе. – Он…
– Страус – это да, – перебил Пятахин. – А у нас вот Жохова дьяволов вызывает, прикинь?
– Два года назад из Австралии привезли, – не заметил Капанидзе. – Страуса. Там у баб Тани дочка живет, в Австралии.
Страус из Австралии – это как раз в нашем духе.
– Зачем страус здесь? – не поняла Снежана.
– А зачем Жохова дьяволов вызывает? – спросил в ответ Капанидзе.
– Я не вызываю! – сказала Жохова.
– Понятно, – зевнул Капанидзе. – А страус для красоты, – объяснил он. – А потом, он от волков хорошо защищает.
– От волков? – нахмурился Жмуркин.
– Ага. У страуса очень сильно развито чувство территории – он же птенцов всегда обороняет. А в Африке не волки, в Африке гиены, львы, крокодилы…
Капанидзе щелкнул зубами.
– Страус – лучше всякой овчарки, – сказал он. – В январе тут у нас стая мимо проходила – так Прошка как их услышал, как выскочил из стойла, как кинулся! Двух волков затоптал, а одному башку клювом проломил. Во!
Я представил себе сторожевого страуса Прошку. Наверное, в этом имелся смысл. Сторожевые страусы, боевые удавы, специально обученный вомбат – наверняка вомбат очень смертельное животное. Чем еще тешиться простому русскому человеку Капанидзе в глуши, собственно? Ничего удивительного.
– Он у нас на вольном содержании, – продолжал рассказывать про страуса Капанидзе. – То есть он летом сам по себе – ходит туда, ходит сюда, жир нагуливает, а зимой у бабки Сони в сарае сидит. От него вообще одна польза – гуано…
– О! – вмешался Пятахин. – У нас многие ценят гуано, правда, Жохова?
– Сдохни три раза, – ответила Жохова.
– Тут разводят страусов? – спросила Александра.
– Видимо, – пожал я плечами. – У нас что только не разводят. Тут уж ничего не поделаешь.
– Потом перо, – невозмутимо рассказывал Капанидзе. – У него отличные перья, каждое двадцать долларов стоит…
– Может, тебе тоже страуса завести, а, Иустинья? – спросил Пятахин.
Жохова высморкалась.
– Вообще-то мы ему теперь страусиху хотим купить, – сказал Капанидзе. – Чтобы Прошке не скучно было. А вообще-то здесь хорошо. Баба Валя варит отличный квас, а в реке водятся настоящие лобстеры.
– Раки, – уточнил Жмуркин.
– Нет, лобстеры. Они размером с кошку!
Страус на вольном содержании – это сильно, забил трех волков, в реке лобстеры, а клубника у бабы Сани размером с кулак…
– С два кулака размером! – Капанидзе потряс кулаками. – С два!
– Кстати, а как тебя зовут? – спросила Снежана.
– Давид. Капанидзе.
Так мы познакомились с Капанидзе, потомком грузинских князей и одновременно викингов, будущим полярником, ценителем малиновых пенок и черемуховой пастилы. А еще он почти до середины знал наизусть «Евгения Онегина», а над второй половиной как раз сейчас работал.
