Граната (Остров капитана Гая) - Крапивин Владислав Петрович (книги бесплатно читать без .TXT) 📗
В толпе матросов, окружавших Битт-Боя, снялся и Гай…
Когда почти стемнело, “Крузенштерн” ошвартовался у пятимильной бочки – громадной плавучей цистерны, поставленной на мертвый якорь в пяти милях от Херсонесского мыса. Курсанты шепотом поговаривали, что капитан нервничал: боялся, что в темноте бочку не отыщут и придется всю ночь лежать в дрейфе. Ну, ничего, нашли. Стали. “Крузенштерн” засветил якорные огни.
Молодой месяц (звонкий и рогатый) повис над морем и отразился неяркой желтой цепочкой. Далекий Севастополь сквозь дымку светил переливчатыми огоньками – уличными, корабельными, маячными. Они дрожали на горизонте, как блестки, как светлая пыль. А в южной части темного моря разгоралась, затухала и вспыхивала опять электрическая звезда Херсонесского маяка.
Включили магнитофон. Знакомая песня – “Опускается ночь все чернее и злей, но звезду в тучах выбрал секстан” – разнеслась из динамика над тихим морем. Хорошая песня, сурово-печальная и смелая. Гай ее запомнит навсегда. Но сейчас ночь была совсем не зловещая, звезды светили ясно и по-доброму. И наверно, поэтому песня угасла, словно кто-то плавно повернул до нуля регулятор громкости.
Большая компания молодых актеров и курсантов собралась на корме. Светил фонарь. Иза взяла гитару. Кто-то попросил:
– Давай “Апрельскую”…
Иза тронула струны и запела задумчиво и чисто:
Песня была, наверно, хорошая, мотив красивый. Но Гай слушал с досадой: тут ночь в почти открытом море, палуба, дальний маяк, огни проходящего теплохода – и вдруг поют совсем не о том. Костры какие-то, улицы сухопутные, свидания…
А гитара неторопливо пересыпала звонкие аккорды, Иза пела:
Месяц и сейчас был такой – светлый в немного озорной. И это примирило Гая с песней. Слова про “тревожное зерно” напомнили ему о черной дробинке, но в напоминании не было упрека: Гай с облегчением еще раз подумал, что развязался с этой историей навсегда.
А последний куплет был совсем хороший.
Гай понял, что, когда он услышит эту песню снова, будет думать не о Москве, не об апреле и кострах, а вспомнит эту ночь и палубу “Крузенштерна”. И мальчишка с огоньком в ладонях, с песенкой о синем блеске морей и островах показался ему похожим не то на Сержика, не то на Юрку Веденеева, хотя Юрка и Сержик друг на друга нисколько не были похожи… А слово “костровой” послышалось Гаю как “островой”, хотя такого прилагательного в русском языке, кажется, нет.
…С этими мыслями Гай и пошел спать в курсантский кубрик – там нашли для него свободную койку.
Утро было без единого облачка. У курсантов начались учения. Боцмана кричали в мегафоны раскатистые команды. Ребята умело разбегались по вантам и реям. Гай, заломив назад голову, завороженно следил, как распускаются и обвисают тяжелыми складками паруса… Но складки были неподвижны. Карбенев и Ревский нервничали. Однако второй штурман Бурцев сказал:
– Спокойствие, товарищи, к полудню задует. У нас все по графику.
В самом деле – после одиннадцати часов море взъерошилось, потянул ветер. И не с норд-веста, как ждали, а с зюйд-веста. Лучшего и желать было невозможно. Именно при этом ветре “Крузенштерн” мог идти курсом крутой бакштаг, лучшим для такого парусника, и так, чтобы и солнце оказалось с нужной стороны.
– Брасы и шкоты на левую! Отдать носовой!..
– Гай – давай!
Он снова пружинисто взлетает по вантам. В кино эпизод займет несколько секунд, но надо, чтобы эти секунды запомнились зрителям надолго. Чтобы на экране было все как можно лучше: и высвеченные солнцем ярусы парусины, и мальчишка с разметавшимися на ветру волосами. И радость этого мальчишки, первым заметившего долгожданную землю.
И Гай опять, вцепившись правой рукой в гудящий трос, левую выкидывает вперед:
– Остров! Вижу остров!
Он кричит это друзьям-морякам, себе, небу, морю, желтым берегам, которые вырастают из синевы, распахиваются, как крылья. Городу кричит, который встает над берегами!
Это и есть его остров! Не надо его придумывать! Оказалось, что он – на самом деле. Такой, о котором Гай мечтал: со скалистыми обрывами, старыми крепостями, запутанными улицами и лестницами, со старинными пушками на бастионах. С тайнами оборонительных башен и подземелий. С суровыми легендами о героях…
Он, этот остров, складывался в сознании Гая, как складывается постепенно из рассыпанных кубиков целая картина. И теперь – вот он, весь! И крик Гая – не для кино. Это его настоящая радость, его открытие:
– Остров! Вижу остров!
Берега все круче, город все ближе – сверкающий, радостный…
Нет, не только радостный. Справа тянется берег, где перемешаны с камнями и землей кровь и кости. Впереди, на дальнем склоне, различимы хатки и заборы Артиллерийской слободки, и в одном из домов живет баба Ксана, не дождавшаяся с войны сыновей… Сколько их было – тех, кто здесь полег… Сколько сейчас горя у тех, кто не дождался…
Но город все равно встает светлый, веселый, уверенный в своем праве на радость. И как стальное подтверждение этого права – синеют в глубине Большой бухты эсминцы и крейсера с их ступенчатыми башнями, стволами и решетчатыми парусами локаторов…
Парусник мчится к входу на Северный рейд, и Гай летит над морем. Навстречу городу, навстречу своему Острову.
Навстречу друзьям.
…Они нырнули со скользких, обросших зеленью свай в Артбухте. Разом, втроем. Гай вынырнул первым. Почти сразу за ним – Ася. И лишь через полминуты – Сержик. Он помахал рукой с добычей – большой раковиной-рапаной.
На берегу Сержик ловко подрезал ножичком спайки моллюска, ударил зажатой в ладонях раковиной о колено и вытряхнул мякоть. Выдул из ракушки капли. Прижал к уху:
– Шумит?.. Шумит. Бери, Гай.
Потом нашли еще несколько рапан – в основном Сержик, но и Гай нащупал на дне одну, маленькую. Но та, первая, от Сержика, – дороже всех.
…Когда проводили Сержика до калитки и шли по улице Киянченко, Гай снова приложил большую раковину к уху. И вдруг спросил Асю:
– Ты тогда, в Херсонесе, когда я на дракончика наступил, случайно меня увидела?
Ася помолчала. Сказала шепотом:
– Нет.
Гай больше ничего спросить не посмел.
Ася проговорила с запинкой:
– Я еще там… наверху… Вижу: ты немножко не такой, как все… Мне интересно стало…
– Почему “не такой”?
– Ну, все бегают, гранату ищут, а ты стоишь задумчивый…
Гай стснул раковину двумя ладонями. Сказал сипло:
– Ася… Я не задумчивый, а скотина был. Я с самого начала знал, где лежит граната. И молчал.
– Ну и правильно молчал.
– Нет, я не потому, что правильно. Я… в общем, я Сержику уже сказал про это… Я думал тогда: раз никто не знает, я ее потом… ну, забрал себе и все…
