Граната (Остров капитана Гая) - Крапивин Владислав Петрович (книги бесплатно читать без .TXT) 📗
Дни пройдут, мама и бабушка вернутся оттуда, с похорон, и мама положит ему руку на лоб, а он тихо скажет, лишь бы что-то сказать:
– Вы быстро приехали…
– У нас были обратные билеты.
И тогда болью и страхом – сильнее всех других горьких мыслей – прошьет его мысль: “А у Толика тоже был обратный билет!”
Он был! Но Толик выронил его вместе с другими, когда доставал платок.
А доставал платок он, чтобы вытереть Гаю лицо и потом завернуть гранату.
Значит – все из-за гранаты!
Если бы билет остался, Толик поехал бы обратно на автобусе, не оказался бы на вокзале. Не встретился бы с теми.
…Какой прок, что их поймали и, скорее всего, расстреляют? Что с того, что друзья Толика написали куда-то письмо, чтобы новое гидрографическое судно назвали “Анатолий Нечаев”? Смертью бандитов не оживишь Толика. Имя не заменит живого человека, хоть весь флот назови этим именем! Гаю нужен живой Толик – который смеется, опаздывает со свиданий, рассказывает про Крузенштерна, дурачится, дразнит Гая за облупленные уши и рычит “брысь”, когда тот надоедает… Толика не будет…
И все из-за гранаты… Из-за того, что он, Гай, взял гранату из тайника!
Днем и ночью, даже во сне, Гай будет вести этот бесконечный, отчаянный и безнадежный спор с собой:
«Но я же не знал, что так случится!!»
« А кому легче оттого, что не знал? Все равно это из-за гранаты».
«Но я же не знал…»
«А зачем ты ее взял? Ведь понимал же, что обман…»
«Не обман!! Сержик сам говорил: хочешь – бери себе!»
«Обман был раньше. Тогда, когда все искали, а ты молчал. С этого все и пошло…»
«Но я же не взял тогда! Я же признался! Я -
честно…»
«Значит, не всякую беду можно исправить признанием… Ты не взял тогда, но она лежала, ждала своей поры. И отомстила».
«За что?! – в отчаянии будет кричать он себе. – За такой пустяк?! И кому отомстила?! Толик-то при чем?!»
«А она не думает. Она – граната…»
И когда уже не будет сил, когда сердце станет останавливаться от тоскливой вины, придет спасительная мысль:
“А откуда ты взял, что был обратный билет? Ты спросил, а Толик в ответ: поехали, поехали…”
“Но он же говорил: теперь обратно придется ехать на электричке…”
“Может, потому, что сперва хотел вернуться в Севастополь на такси, а денег не осталось – истратили на дорогу вперед…”
Может быть, и так… Но утешение будет приходить ненадолго. И ощущение неискупимой вины снова станет наваливаться глухой черной тяжестью. Такой вины, которая не менее страшна, чем само ощущение потери.
Через месяц Гай уже не станет спорить сам с собой. Зачем? Все сказано много раз. Не станет мучить себя вопросами: был ли билет? Ответить на вопрос мог бы один Толик. Но он не ответит – и вину с Гая не снимет никто.
Гай будет ходить в школу, учить уроки, получать отметки. Будет даже смотреть иногда телевизор, отвечать на мамины вопросы. Порой будет даже улыбаться. И всем, даже маме, станет казаться, что он понемногу успокоился и живет нормально.
И никто не узнает, как гонит от себя Гай память об августовских и сентябрьских днях. Память о всем, что раньше было для него Островом. Потому что горе и вина закрыли к Острову дорогу.
И так будет до того дня, когда Юрка (именно Юрка, а не кто-то другой) приведет его к себе домой и скажет угрюмо и жестко:
– Гай, ты так свихнешься. Или умрешь… Гай! Ты что?
– А что я? Я…
Слезы рванутся безудержно. Слезы – невыносимые, изматывающие душу, тяжкие, как рвота. До судорог в горле, до крика. И в этом крике прорвутся слова о Толике, о гранате, о билете… И Юрка захлопнет дверь и яростно, словно удерживая Гая от броска в пропасть, прижмет к себе.
– Гай… Гай!! Ну при чем здесь ты?! При чем здесь мы?! Не мы же придумали на свете гранаты!
Гай стихнет, вздрагивая. Юрка скажет:
– Так нельзя. Ты живи.
Гай то ли вздрогнет опять, то ли кивнет…
– Ты живи, – снова скажет Юрка. – Дерись.
– С кем?
– Вообще… дерись.
И Гай станет драться. Всю жизнь. За себя и за других. Драться с человеческими бедами и со своей виной – не зная до конца, была ли она. Драться за право изредка возвращаться на свой Остров.
Такой Остров есть у каждого, и потерять его – подобно смерти. Остров называется Детство.
