Весна сорок пятого - Туричин Илья Афроимович (библиотека книг бесплатно без регистрации TXT) 📗
Свое отделение Петр увидел за забором, на вскопанном огороде, возле походной кухни. Бойцы сидели кружком. Поблескивали на солнце ложки, чернели прокопченные котелки.
– Привет!
Все дружно оторвались от котелков и посмотрели на Петра.
– Нашлась пропажа.
– А мы думали, ты уж в генералы подался!
– Лезь в дыру, - улыбнулся Силыч, повернулся в сторону кухни и крикнул повару: - Вахрамеенко! Выдай ему двойную порцию. Отощал парень на генеральских харчах!
Петр пролез в дыру в заборе, улыбаясь, прошел к походной кухне. Ворчун Вахрамеенко наскреб ему со дна котла каши со свининой. Держа котелок в обеих руках, Петр подошел к товарищам, сел рядом на сырую землю, замкнул красноармейский круг, сверкнул алюминиевой ложкой. Так хорошо, так радостно было на душе, словно домой вернулся после долгой разлуки.
Все ели не торопясь, молча. Не слышно было обычных подковырок. И по сосредоточенным лицам товарищей, по движению на улице вдоль забора Петр понял - предстоит "дело". Яковлев никогда не говорил "бой", "атака", только "дело", "рывок". И никогда не волновался или скрывал, что волнуется. И бойцы не волновались. Как-то легче идти "на дело", чем "в бой".
Когда поели, Силыч сказал одному из товарищей:
– Елкин, захвати-ка наши котелки, мой и Петрухин. Я ему вводную дам.
Маленький усатый Елкин молча забрал пустые котелки, пошел мыть. А что ему? Ему б занадобилось, Силыч помыл бы или Петруха. Все - пальцы одной руки.
– Такие дела, - неопределенно произнес Силыч, когда они остались вдвоем. - Слышал, у тебя отец нашелся?
Петр кивнул.
– Он и не терялся. Он погиб в сорок первом.
– Вона! - удивился Силыч.
– Ошибка вышла в газете…
– Приятная ошибка, коли живой он. Генерал?
– Майор.
– Я и говорю - генерал-майор.
– Да просто майор. Герой Советского Союза. Разведчик. - Петр счастливо улыбнулся. - Он меня к себе хотел забрать.
– Ну…
– Не согласился я… Не маленький при папе состоять.
– Ну и дурак. Отец все-таки!… Вдвоем воевать сподручней, - сказал Силыч, нахмурясь.
– Я и так не один воюю. А Яковлев, а ты, а Елкин, а ребята?… - запальчиво произнес Петр.
– Оно конечно… А все ж - не родной отец. Я б хотел, чтоб мой Колька рядом был.
– Ну что ты, Силыч, по-твоему выходит: война - семейное дело?
– А может, и семейное, - строго сказал Силыч. - Какая семья!
– А меня вот папа понял, когда я отказался.
– Понял… А душа, верно, на части трескается…
– У тебя мой боезапас? - спросил Петр, чтобы переменить разговор.
– В вещмешке.
– На "дело" идем?
– Приказали быть наготове. Слышь, как там ребятишки-то?
Петр понял, что Силыч спрашивает про лагерных мучеников.
– Отъедаются.
– Говорят, шуму ты там наделал, на коне задом наперед скакал.
– Кто говорит? - насторожился Петр.
– Слухом земля полнится. Утром чихнул, вечером - будь здоров. Говорят, ты прямо артист!
"Вот почему Яковлев назвал его артистом. И сюда дошло", - понял Петр, а вслух сказал:
– Что приказали, то и делал. - Как бы отмежевывался от представления. - А у тебя никак новая медаль "За отвагу"?
Силыч покосился на медали.
– Вчера вручили. Всем, кроме Яковлева, награды.
– Как же это? - усомнился Петр.
– А Яковлева представили к первой степени. Будет вроде полный кавалер.
Петр кивнул. И грустно ему стало. Всех за "дело" наградили. А он в лагере на коне скакал. Обидно.
– Так собираться?
– А чего тебе собирать? Весь тут! Забирай у меня боезапас.
Петр забрал патроны и гранаты, переложил в свой вещмешок.
Вернулись товарищи. Елкин молча подал ему котелок.
– Поздравляю, - сказал Петр.
– С чем это?
– С наградой.
– А… Спасибо. Обмыть бы, - сказал Елкин, подкрутил ус и пол мигнул Петру.
За забором показался Яковлев с офицером в плаще, придержал штакетину, сказал почтительно:
– В дырку, товарищ подполковник. - И крикнул негромко: - Отделение, становись!
Построились в одну шеренгу без суеты, но быстро. Узнали командира полка.
Церцвадзе поздоровался. Ответили дружно.
– Ну как, орлы? Готовы?
– Так точно, товарищ подполковник.
Взгляд подполковника скользнул по лицам.
– Который?
– Рядовой Лужин, два шага вперед, - скомандовал Яковлев.
Сердце у Петра екнуло, неужели отец забирает его? Сейчас, при всех. Стыд!
С каменным лицом Петр выполнил приказание.
– Рядовой Лужин, по поручению командира корпуса, от имени Верховного Совета вручаю вам боевую награду - медаль "За отвагу". Носите ее с честью!
– Служу Советскому Союзу! - звонко по-мальчишечьи выкрикнул Петр.
Подполковник прикрепил к его гимнастерке медаль.
– Поздравляю.
– Спасибо, товарищ подполковник.
– Майор Лужин ваш отец?
– Так точно.
– Хороший у вас отец. И выходит, сын у вашего отца тоже орел! Идите в строй.
– Есть!
Церцвадзе снова оглядел бойцов, сказал весело:
– Что б я без вас делал, орлы? - Козырнул и заспешил к дырке, на улицу.
– Вольно, разойдись! - скомандовал Яковлев.
Товарищи окружили Петра, хлопали по спине, поздравляли. Петр сиял. И только краем уха услышал, как Силыч спросил старшего сержанта:
– Как же ты, Яковлев?
– А так. Пошел к подполковнику. Давайте, хоть я вручу, если сами не можете. На "дело" все-таки идем. А бойцу табак, кашу и награду вынь да положь!
Альжбетка не отходила от дедушки. Несмотря на тесноту, ему освободили кровать в одном из домов деревни. Он лежал плашмя, то уперевшись подбородком в плоскую подушку, то прижавшись к ней колючей щекой, и изредка тихо стонал. Он мог поворачивать только голову, и то с усилием, спина и бока были в синяках и кровавых полосах. Немцы били обрывком стального плетеного троса и сапогами.
Видно, и внутри что-то отбили, он не мог есть, а когда кашлял, на губах являлась розовая кровь. Партизанский доктор сказал про него: не жилец. Но Альжбетка не верила, не хотела верить. Она раздобыла курицу, сварила крепкий бульон, белое мясо накрошила меленько-меленько, чтобы деду не жевать.
Но дед сказал:
– Не надо, Альжбетка… Не лезет в меня… Вот отлежусь…
Альжбетка достала из ящика в кибитке маленькую кофейную чашечку и оделила бульоном всех. И Павел выпил свою порцию.
– Последние деньги на эту курицу ушли. Чем кормить деда буду?
– Мир не без добрых людей, - сказал дед Ондрей.
Он и спустился в деревню, чтобы чем-то помочь, если сможет. Альжбеткин дедушка оказался старым знакомцем. Они и словом ни разу не перекинулись, но дед Ондрей видел представления маленького кукольного театра. Узнал и кукольника, и его внучку и очень сокрушался, что с ними такая беда приключилась.
И Франек, оказывается, видел представление.
– У них куклы, как живые: и поют, и разговаривают, и дерутся. Ну чисто человечки, - рассказывал он Павлу, одновременно и восторгаясь, и удивляясь. - А девочка с железной тарелкой ходила, деньги собирала. Не просила, люди сами давали, кто сколько мог. Она только кивала да "спасибо" говорила. Гордая девочка. Ишь как заневестилась!…
Павел несколько раз побывал в кибитке кукольников, с любопытством рассматривал кукол. Они были вырезаны из цельных, потемневших кусков дерева, а деревянные головы, руки и ноги крепились на шарнирах. От рук, ног и головы тянулись веревочки к деревянному перекрестью. За эти веревочки и водили кукол. Потянешь за одну - рука подымается, за другую потянешь - нога шагнет. Он попробовал поводить куклу Бачу - старика в крестьянском костюме, опоясанном широким кожаным поясом. Тяжелая кукла оттягивала руки и двигалась несуразными рывками.
Альжбетка смеялась.
– Чего ты смеешься? - обескураженно спросил Павел. - Тебе его и не поднять!
Альжбетка пожала плечами, отобрала у него куклу и спустила Бачу с кибитки вниз, на землю.
