Давно закончилась осада... (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (книга жизни TXT) 📗
— Экий у тебя язык, — укоризненно сказал Фрол. — Бренчишь как колокол на баке…
— Садитесь к столу, вояки, — сказала Саша. — Вон уж чайник вскипел.
Мятый жестяной чайник булькал на гудящей печке. Была эта печурка квадратная, железная, с медными уголками и на прочно расставленных ногах. С вдавленным боком, но крепкая. Уже после Коля узнал, что ее нашли на месте английского лагеря. Во время осады союзники устраивались на зимовку старательно и завезли из своих стран немало вещей для удобной жизни. На печке была фабричная медная бляшка с надписью «J.W.Tompson. Glasgow»…
Все безобидно затолкались, устраиваясь у ящиков, поскидывали армячки и фуфайки — печка давала изрядное тепло. Коля оказался рядом с Женей на самодельной лавке — широкой доске, уложенной на каменные брусья.
Фрол, натянув обшлаг на ладонь, ухватил чайник за горячую ручку и разливал кипяток по кружкам и стаканам. Саша добавляла в них заварку из другого чайника — маленького, с яркими подсолнухами на белых боках. Савушка смотрел на горку розовых пряников и трогал кончиком языка пухлые губы. Коля наконец придавил смущенье и шепнул Жене:
— А зачем ты искал меня? В понедельник и так увиделись бы…
— Ты же не в понедельник именинник, а сегодня… Я подумал, что… ну вот, подарок… — Женя завозился, вытащил из-за пазухи небольшую толстую тетрадь в синей глянцевой корочке. Раскрыл. Бумага тоже была глянцевая, плотная. И очень белая. На первом листе нарисован был в полстраницы корабль под всеми парусами. Он мчался через волны, которые крыльями разлетались из-под форштевня. А над фрегатом среди круглых облаков неслись две чайки. Рисунок был словно отпечатанная черной краскою гравюра. Сразу видно, что сделан тонким стальным пером, какие лишь недавно стали входить в обиход вместо гусиных.
Чудо что за картинка!
А под нею аккуратными буквами с завитушками было выведено: «Николаю Лазунову въ день ангела. Е. Славутскiй. 1866 года, декабря 6-го дня».
— Как чудесно… Это вы… ты сам нарисовал?
— Сам… А в тетрадке ты можешь записывать что угодно. На память и вообще… Или тоже рисовать.
— Рисую я плохо. Я буду писать. Я давно уж хотел вести журнал всяких интересных событий, да все не мог собраться, а теперь уж точно… — И спохватился: — Спасибо!
Ребята, нависнув над столом с опасно горячими кружками, тоже разглядывали рисунок.
— Похоже на «Двенадцать Апостолов», которых наш дед мастерит, — выдохнул Федюня.
— Ну, ты скажешь, — оттопырил губу Фрол. — «Апостолы» были линейный корабль, а это фрегат. Смотри, орудийные порты в один ряд… Это вроде «Коварны», с которой наши часы… — И все оглянулись на два стеклянных шара (размером с яблоко), соединенных узким горлышком и укрепленных внутри подставки с точеными столбиками. Часы стояли на чурбаке, недалеко от печки, дверца которой была теперь открыта. Оранжевые блики дрожали на стекле, песок мелко искрился, перетекая из верхней колбы в нижнюю. Он бежал неторопливо, и времени впереди было еще много…
Пили чай, макая в него кусочки рафинада и просасывая сквозь них горячую влагу. Закусывали пряниками, пирогом и леденцами. Болтали, вспоминая школу, недавний салют Маркелыча и смешной случай с незадачливым Савушкой. Того понесло зачем-то одного в разбитый дом у Якорного спуска, полез он в щель между обваленной стеной и печью и застрял. Висел в щели, болтая ногами, пищал и звал на помощь. Хорошо, что услыхали Ибрагимка и Макарка, вызволили, сдали с рук на руки Федюне.
— Я говорю, чего тебя туда понесло, — вновь задосадовал на брата Федюня, — а он только сопит…
— Я за котенком полез! — раскрыл наконец причину своей беды Савушка. — Там котенок бегал, я хотел поймать!
— Вот дурной! Тебе зачем котенок-то?! — изумился Ибрагимка. — У вас и так две кошки, от них чуть не каждый месяц приплод!
— Я же не себе! Я думал, вдруг он той девочки! Я бы ее встретил и отдал. И стало бы ей хорошо.
— Ох дурная голова… — опять сказал Ибрагимка и почему-то вздохнул. Все на миг примолкли.
— Никакой девочки нету и не бывает, — насупленно сообщил Макарка.
— А вдруг бывает, — шепотом заспорил Савушка. — Многие видели…
— Если она и была, котенок-то давно вырос, — рассудительно заметил Фрол. И потянулся к чайнику.
Коля видел, что все, кроме него, понимают, что за девочка и что за котенок. Но спрашивать не стал, решил, что узнает после. Он размяк от чая, сытости и уюта. Чувствовал, как ему хорошо здесь, в Боцманском погребке, среди дружных незлобивых мальчишек, рядом с Женей и Сашей, сделавших ему сегодня такие славные подарки. Трогал за пазухой Женину тетрадку и тихо радовался… И даже опасливая мысль, что в конце концов придется идти сквозь руины провожать Женю, теперь уже почти не царапала его. А если и вспоминалась, он быстро говорил себе: «Ведь не один же, а со всеми. И с фонарем. И у Фрола пистоль…» И опять становилось спокойно. Кроме того, смелости добавлял огонь в печке, куда Макарка и Федюня часто подбрасывали щепки. Желто-красное пламя начинало метаться веселее, и Коле вспоминался рыжий мальчик на гнедом скакуне, что мчался вслед за поездом среди осенней листвы.
Вот уж кто был храбр без оглядки — тот мальчишка! И вспоминая его, Коля сам делался чуточку храбрее.
А Женя будто уловил Колины мысли и спросил Фрола:
— А что, у тебя правда есть пистолет?
Фрол полез за пазуху.
— Только ты про него никому ни слова. Семибас узнает — враз отберет.
— Я никому… — Женя принял в ладони тяжелое оружие. — Ух ты… Он заряжен?
— Нет пока. Вот когда пойдем, заряжу… — Фрол усмехнулся. — На всякий случай.
— А я стрелял из него, — сказал Коля, чтобы прогнать опять подкатившуюся боязнь. — Попал в бутылку. Скажи, Фрол…
— Попал, попал… — И Фрол усмехнулся снова. Может, учуял тайный Колин страх?
Поперешный Макарка (всегда его дергают за язык, где не надо!) хмыкнул задиристо:
— В бутылку чего не попасть! А ты попади в нежить, когда встретится! Против них, нежитей-то, никакой пистоль не защита, коль достанут средь пустых домов.
— К… какие нежити? — слабым голосом выговорил Коля.
Фрол лениво потянулся.
— Да ну, ты не слушай. Бабы меж собой такое сочиняют для интересу… Будто по развалинам ходят души английских да французских мародеров, что дома грабили, когда захватили город… Вишь, не награбились тогда до отвала, вот и лазают там до сей поры. А какого человека изловят, тому и крышка, больше его никто не найдет… Да только сказки это…
— Ничего себе сказки! — вскинулся Макарка. — Сколько народу попропадало!
— Да ну вас, страх какой, — обиженно выговорила Саша. Но, кажется, без настоящего страха, а по привычке.
— Народ по всякой причине пропадает, — рассудительно отозвался Фрол. Взял у Жени пистолет, глянул на песочные часы вдоль ствола. — А валят на нечистую силу…
— Никто этих нежитей не видел, болтают только… — беспечно сказал Женя вроде бы всем, но в первую очередь, кажется, Коле.
Федюня опасливо возразил:
— Как же никто не видел? Много людей, которые видели… Наш дед видел.
Фрол опять небрежно посмотрел вдоль ствола.
— Ну, так он небось после хорошей чарки…
— Ты про деда так не говори, — враз насупился Федюня. И Савушка заодно, даже пряник отложил
Фрол сунул пистолет за пазуху.
— Я же не для обиды, а для разъяснения. Наш сосед дядько Михей Ставрида тоже как примет несколько стопок, чего хошь может увидеть по темным углам. Это с теми, кто в годах, часто бывает… Ибрагимка, скажи, у тебя дед ведь тоже…
Ибрагимка блеснул глазами.
— Мой дед не пьет, ему Коран не велит. И нежитей он не видал… А барабанщика видел, даже говорил с ним…
— Барабанщика многие встречали, — серьезно сказал из-за поднятой кружки Савушка.
Почему-то опять все примолкли.
— Что за барабанщик? — вполголоса спросил Коля у Жени.
— Это… вроде как легенда. Убитый французский мальчик-барабанщик. Барабан у него разорвало осколками. Говорят, еще осада не кончилась, а он уже ходил… По нашим позициям ходил и по городу и все спрашивал: «Вы не видели мой барабан? Мне без него в полк никак нельзя возвратиться»… И сейчас будто бы ходит ночью, печальный такой. Все его жалеют, да барабана-то нет…
