Колыбельная для брата (журнальная версия, ил. Е. Медведева) - Крапивин Владислав Петрович
— Ладно, пошли. Чего стоите?
— Куда? — слегка растерялся Кирилл.
Чирок криво усмехнулся:
— Куда… Я не знаю. В школу или в милицию.
— Значит, признаешься? — со сдержанным торжеством спросила Женька.
— Если не признаюсь, вы же к матери пойдете…
— Конечно, — сказала Женька и посмотрела на Кирилла. Спросила взглядом: «Здорово мы его раскусили?»
Кирилл отвел глаза и сердито сказал:
— В школу…
Они пошли гуськом: впереди Чирок, потом Кирилл, а за ними Женька. Чирок не оглядывался. Кирилл видел его стриженый белобрысый затылок, тонкую шею с родинкой, похожей на коричневую горошину, острые, не очень чистые локти, худую спину под старенькой, выгоревшей рубашкой в коричневую и зеленую клетку…
Все трое молчали и шли вдоль ручья к старинному чугунному мостику, построенному через Туринку еще в прошлом веке. От него поднималась лестница, которая выводила на улицу Грибоедова. А в конце той улицы — новые кварталы и школа.
Кирилл вдруг подумал, что Петька Чирок, наверно, считает в уме, сколько кварталов осталось ему до встречи с директоршей, до мучительного разговора, до позора.
Был раньше просто Петька Чирков, Чирок. Незаметный, никому в классе не интересный, но все-таки обыкновенный мальчишка. Одноклассник. И можно было вести себя с ним как с одноклассником. А сейчас все сделалось странным каким-то, ненастоящим. Петька был преступник, а Кирилл с Женькой — его конвоиры. И даже удивительно было, что кругом все по-прежнему: зеленеет обыкновенная трава, катится к вечеру теплое солнце, бормочет речка…
Кирилл тряхнул головой. Что сделано, то сделано. Он, Кирилл, ни в чем не виноват.
— А где кошелек? — спросил он у Петькиной спины.
Чирок сбил шаг и через секунду ответил:
— Выбросил…
— Зачем? — удивилась Женька.
— А зачем он мне? — сказал Чирок, не оборачиваясь.
— А деньги? — спросил Кирилл.
Чирок пошел медленнее.
— Я с деньгами выбросил, — сказал он.
— Совсем заврался! — возмутилась Женька.
— Подожди ты, — с досадой оборвал ее Кирилл, а Чирку сказал: — Ну-ка, стой…
Он догнал Петьку, и они остановились рядом.
— Врешь или взаправду выбросил? — спросил Кирилл.
Чирок вскинул на него мокрые синие глаза.
— Зачем мне врать… если все равно признался?
— А почему выкинул? — почти крикнул Кирилл.
— Потому что… мне они для чего? Мне только рубль надо было. Я кошелек хотел обратно положить, когда рубль взял, а за дверью затопали… Ну, я сунул под рубашку и вышел потихоньку. Думал, потом положу. А тут вы прибежали, и началось…
— Куда бросил-то? — вмешалась Женька. — Может быть, найти можно?
Чирок махнул рукой.
— Вон там, с моста. В водоворот.
Кирилл свистнул. Под мостом было самое бурливое и глубокое место, с камнями и ямами.
— Дурак ты, Чирков, честное слово! — растерянно сказала Женька. — Кругом дурак… Чего ты с этим Дыбой связался?
— Я, что ли, нарочно связывался?
— А как это вышло? — спросил Кирилл.
— Теперь не все ли равно?
— Нет, не все равно, — сказал Кирилл.
— Ну, я шел, а они в подъезде стояли. Говорят: иди сюда, не бойся, что-то интересное покажем. Я не хотел, а с ними Кочнев из седьмого «А». Тоже говорит: не бойся. Ну, я подошел, а там еще какой-то парень. Тюля его зовут. Дыба говорит: «Спорим, что Тюля бритву сжует». Я ничего даже не ответил, а этот Тюля в рот лезвие бритвочки сунул и давай жевать. На мелкие кусочки. Потом выплюнул. А Дыба мне говорит: «Гони рубль, раз проспорил». Я говорю, что даже и не спорил, а они прижали в угол… А рубля у меня все равно нет. Дыба говорит: «Потом принесешь…» Ну и с тех пор все меня ловит…
— Неужели из-за этого воровать надо! — возмущенно сказала Женька. — Уж рубль-то мог бы где-нибудь достать, если хотел расплатиться.
— А он сколько уже этих рублей с меня стряхнул! Говорит: плати проценты, раз вовремя не отдал.
— И ты каждый раз отдавал? — поморщившись, спросил Кирилл.
Чирок тихо проговорил:
— А ты бы не отдал? Они, знаешь, как издеваются… Затащат за гаражи, рот зажмут… — Он посмотрел на Женьку и опустил глаза. Шепотом сказал Кириллу: — При ней даже рассказывать нельзя. А если бьют, потом даже синяков нет. Ничего не докажешь.
— А почему никому не сказал? — спросил Кирилл.
— Кому?
— Ну… дома.
— А дома кто? Мать да бабка. Драться они, что ли, с Дыбой пойдут? Матери вообще нервничать нельзя…
— Как всегда, — себе под нос проворчала Женька. — «Маме нельзя расстраиваться, у нее больное сердце…» А о чем думал, когда в карман лез?
— Думал, что не поймают! — зло сказал Чирок. — Ну пошли, чего стоим.
— Подожди, — попросил Кирилл. Зачем надо подождать, он сам не знал. Мысли перепутались. И вырастала едкая досада на самого себя. Как он сказал: «Сдавайся, Петенька». Со скрытым торжеством и снисходительностью. Подумаешь, Шерлок Холмс какой, отыскал опасного бандита! Этот несчастный Чирок даже выкручиваться не умеет. Другой мог бы на плести кучу историй и отпереться намертво. Разве олимпийский рубль — доказательство?
— Одного я не пойму, — вдруг заговорила Женька. — Стащить кошелек — это… это… ну, это ясно что. А зачем потом в воду кидать? Просто ненормальность какая-то.
— Походи с краденым кошельком за пазухой— поймешь, — сумрачно сказал Чирок.
Кирилл не знал, поняла ли Женька, а он понял, как жег Чирка спрятанный под майку кошелек. Как Чирку казалось, что все провожают его подозрительными взглядами. Как хотелось поскорее исчезнуть из школы и навсегда избавиться от своего страха. Чтобы казалось, будто ничего не было! Концы в воду!
— Говорил, маму нельзя расстраивать, а сам еще прибавил расстройства, — назидательно сказала Женька. — Ей теперь расплачиваться придется.
— Сам расплачусь, — неожиданно ответил Чирок.
— Как это? — удивилась она.
— Велосипед продам. У меня его давно просят. Как раз за сорок рублей.
— А в кошельке сорок было? — спросил Кирилл.
— Наверно. Я же не смотрел, рубль взял — и все. Ева говорила, сорок. Стипендия…
— Ты думаешь, за твой велосипед сорок рублей дадут? — с сомнением спросила Женька.
Чирок кивнул:
— Дадут. Он с виду потрепанный, а ход знаешь какой!
«Знаем, — подумал Кирилл. — Едва догнали». И вдруг почувствовал, что все опять не так. Странно. Но уже по-другому странно: ведь Чирок — вор, и они его поймали, но вот идет между ними нормальный разговор. Словно Чирок не с конвоирами разговаривает, а с приятелями делится заботой, А может, с ним раньше вообще никто не разговаривал, как с товарищем?
— Зачем ты от нас убегал? — спросил Кирилл.
Чирок пожал плечами.
— Ну… я почему-то догадался.
— А чего бежать-то? Куда денешься?
— Я просто от дома. Чтобы не при маме…
— Все равно узнает, — с неловкостью сказал Кирилл. Словно он был виноват в бедах, которые скоро обрушатся на Чирка. И он почувствовал благодарность Женьке, когда она спросила:
— А что, у мамы, правда, больное сердце?
Чирок по очереди взглянул на нее и на Кирилла. И стал смотреть на свои стоптанные сандалии.
— Да нет, — проговорил он. — Сердце обыкновенное. Просто ей сейчас нельзя нервничать: она через месяц ребенка ждет.
Со странной смесью жалости, злости и облегчения Кирилл тряхнул плечами, словно сбросил что-то. Твердо глянул на Женьку, предупреждая, чтобы не спорила. Потом сказал Чирку:
— Продай велосипед, а деньги отошли этой студентке. По почте или как хочешь. Как адрес узнать, сам придумай. В общем, это — твое дело.
— Ну… и что? — недоверчиво спросил Чирок.
— Ну и все, — жестко сказал Кирилл. И живи. Никто, кроме нас, ничего не знает и знать не будет.
Тут Кирилл впервые увидел, что означает выражение «просветлело лицо». Ничего на лице Чирка вроде бы не изменилось, и все же оно стало совсем другим. Словно чище и даже красивее. И глаза у него сделались, как у маленького мальчика, которому пообещали чудо.
