Давно закончилась осада... (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (книга жизни TXT) 📗
Оська глянул на титульный лист.
— У-у! Да этому своду сто лет!
— Новый я не нашел, эти книги только на судах… Да зачем тебе новый? Я думал, для тебя важнее время, когда бегал по морям бриг “Даниэль”.
“А может, правда?”
— А что сигнал-то означает? Который ИО!
— Ты не поверишь! Смотри сам, найди двадцать первую страницу, раздел “Соединенно”…
Оська нашел. Прочитал: “ИО. Будем держаться соединенно для взаимной поддержки (или помощи)”.
— Ну что? Разве не для тебя с Нориком сигнал?
— Ховрин… Ты специально так подыскал?
— Что специально? Флаги выбирал для ваших юнмаринок? Или эту книгу печатал в давние времена?.. По-моему, это судьба.
“По-моему, тоже…”
Оське очень захотелось оказаться рядом с Нориком. Чтобы они, как флаги, соединились в один сигнал!.. Но вспомнил: сегодня Норика едва ли что-нибудь обрадует…
— Ладно, я пойду…
— Гуляй… Кстати, зачем тебе бинокль-то?
— Не мне, а Норику… — Оська погрустнел еще больше. — Он хочет ночью смотреть с балкона в море. Там около полуночи будет идти теплоход “Согласие”. А на нем — его мама…
— Что за чушь ты несешь!
— Никакая не чушь! Ее и других женщин, которых решили судить, переправляют в Цемесск. Это дядя Норика, Игорь Данилович, разузнал. Потому что в Среднекамске дело рассыпалось, а власти там хотят, чтобы этих женщин все равно засудили! Чтобы для других была наука: не протестуйте больше, не мешайте отправлять солдат, куда генералы приказали! Потому что в Саида-Харе стрельба вроде бы поутихла, а в Хатта-даге и на границах Йосской области новые заварухи. Им, генералам-то, как без того? Не воюешь — не живешь… — Это Оська повторил слова Норика. Но от души.
— Подожди ты с генералами… Почему именно Цемесск? Где он и где Среднекамск! Бред какой-то…
— Потому что тот спецназовец, которому покарябали рожу, оказывается, из Цемесска. Был в Среднекамске на какой-то… этой… стажировке. Учился, как лучше с тетеньками сражаться. И теперь какие-то прокурорские начальники потребовали: пусть дело передадут в цемесский военный суд. А он уж всем подсудимым выдаст на полную катушку, не то что присяжные заседатели в Среднекамске…
— Откуда это стало известно?
— Я же говорю, от дяди Игоря. Он сумел это разузнать. Говорит, по каким-то “каналам”.
— Ну, а почему их морем, а не сушей везут?
— Не хотят рисковать. Поезда у Хатта-дага все время атакуют террористы, а другой линии на Цемесск нет.
— А из какого порта пойдет “Согласие”?
— Их привезут в Карск. Там федеральная военная база, у нее своя ветка. А в Карске посадят на теплоход.
— Ловко… Это тоже дядя Игорь узнал?
— Да. Норик говорит, что у него какие-то связи… Он даже узнал, что “Согласие” выходит из Карска сегодня в шестнадцать часов. Значит, мимо нас пойдет ночью…
— Ну и что Норик увидит в бинокль? — горько сказал Ховрин.
— Не знаю. Может, хоть огоньки. И будет знать, что мама там где-то…
— До чего же сволочной мир, — сказал Ховрин. Сел к столу, положил на него сжатые кулаки.
Оська обошел его, заглянул в лицо. Оно было твердым и… таким, когда Ховрин обдумывал какую-нибудь жгучую газетную тему.
— Ховрин… что-то можно сделать?
Лицо обмякло.
— Что? Разве только вместе с Нориком поглядеть в бинокль. И помахать руками…
Обмяк и Оська. Оглянулся на морскую карту — она висела на стеллаже, закрывая книги.
— Ховрин, а за сколько миль от берега пойдет “Согласие”?
— Это нетрудно узнать. Вот он, рекомендованный курс… — Половинкой штурманской линейки Ховрин ткнул в карту. Там тянулся мимо Полуострова четкий прямой пунктир. — Его придерживаются все суда, идущие с запада на Цемесск. По крайней мере, иностранные.
— А это что за красная линия?
— Граница территориальных вод Южной республики. Точнее, граница двенадцатимильной зоны.
— Ховрин… Значит “Согласие” пойдет через наши воды?
— Ну… да… Ну и что? На это есть специальное соглашение.
— Ховрин… А разве гражданские суда имеют право возить заключенных через чужие воды? Папа рассказывал, что одного чилийского капитана за это упекли в тюрьму…
— Мало ли что бывает в Южной Америке! Капитана “Согласия” в тюрьму не упекут. У него наверняка есть специальное разрешение.
— Кто ему даст? Наши морские власти? Они с федеральными грызутся, как… ну, в “Посейдоне” же не раз писали про это!.. Да нету у него разрешения! Их тайно везут! Дядя Игорь это тоже узнал!
— Он кто, твой дядя Игорь? Агент Ноль-ноль-семь? Полковник Абель? Штирлиц?
— Он не мой, а Норика… И никакой он не агент, а инвалид, на коляске, просто у него всюду много знакомых, — тихо сказал Оська. У него стали подло намокать глаза.
Ховрин так же тихо спросил:
— Ты что предлагаешь? Арендовать нам с тобой у какого-нибудь старика ялик и высадить на “Согласие” десант?
Оська такого не предлагал. Но недавний сон придвинулся вплотную. Будто встречный ветер опять обтянул юнмаринку. И озноб от шеи до пяток… Не зря же этот сон! Он будто напоминание. Как… полоска ватер-штага перед глазами
Но ведь не скажешь это Ховрину! Опять вспомнит больницу в Рыбачьем Саду.
— А если сообщить пограничникам?
— Боюсь, что не для них такое дело…
— Но, может, есть кто-то, для кого это дело? Ховрин…
— Боюсь, что ни для кого, кроме нас с тобой и Норика. Уж властям-то на эти проблемы точно наплевать.
— Но мы же поддерживаем Йосскую область! А эти женщины — они тоже против войны в ней…
— Политик ты, как из меня балерина.
— Значит, совсем ничего нельзя сделать?
Ховрин пожал плечами. Оська угрюмо сказал:
— Ты бы… не пожимал плечами… если бы…
— Если бы что?
Будто прыгая с обрыва, Оська выдал ему:
— Если бы там была твоя мама… — И начал стукать по ноге биноклем, который держал на ремешке. И безнадежно смотреть в окно. И ждать, когда Ховрин скажет: “Пошел вон! И больше тут не появляйся!”
Ховрин дотянулся, мизинцем уцепил Оську за резинчатый пояс на шортиках. Подтянул к себе, поставил между колен. Глянул в глаза.
— Моей мамы нет… ни там, ни вообще. Это во-первых. Во-вторых, мама всегда говорила, чтобы я не совался в безнадежные авантюры. И сейчас она сказала бы то же самое.
— Сперва сказала бы, да. А потом…
— Что?
— Потом сказала бы: “Ховрин, по крайней мере, не забудь пистолет…”
— Балда! — Он отцепил палец. Резинка хлопнула Оську по животу. Оська подскочил.
— Ховрин! Ты что-то придумал?!
— Я придумал, что сейчас ты уберешься с глаз и не появишься у меня до завтра!
— А ты?
— А я… черт с тобой, я позвоню кое-куда, проконсультируюсь… и вообще. Да ты чего сияешь-то? Все равно шансов никаких… Ты пойми: если даже на судне обнаружат арестованных, если доставят на берег, потом их все равно выдадут властям Федерации.
— А как же политическое убежище?
— О-о-о! Дипломат! Министр иностранных дел!.. Брысь! А то сам будешь искать убежище!
— До завтра!..
Оська выскочил в прихожую. Сердце радостно колотилось. Ховрин, когда начинал какую-то “раскрутку”, обязательно говорил: “Никаких шансов”. А сам уже — как взведенная пружина…
Оська нащупал босыми ступнями снятые у порога сандалеты… и оглянулся на приоткрытую дверь комнаты. Отодвинул сандалетку пальцем. Притих. Все притихло — снаружи и внутри.
У двери была прибита вешалка. На ней, кроме куртки и плаща, висела с зимы потертая шубка Анны Матвеевны.
Раньше было бы немыслимо то, что Оська сделал сейчас. Он хлопнул входной дверью, вернулся к вешалке… Ховрин узнает — не простит. Но… отчаянное желание знать, что будет дальше, словно сдвинуло Оську в другое пространство — где всё как сон. Продолжение того сна. Оська просто не мог уйти. Он тогда… словно предал бы Норика.
Абсолютно бесшумно, гибко, стремительно Оська скользнул за шубку. Присел за ней на высокой полке для обуви. Вдохнул запах саржевой подкладки и меха. Вдохнул обморочную тревогу…
