Давно закончилась осада... (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (книга жизни TXT) 📗
— Посиди, он будет скоро… — И хозяйка оставила Оську одного. Он вдруг ощутил, как колотится сердце. “Неужели он специально из-за меня сорвался и приедет?”
Стал ждать и оглядываться.
Кабинет Ховрина? Знакомый (ох, какой знакомый!) узкий диван. Кресло под тигровым пледом. Широкий стол с компьютером и еще с каким-то аппаратом. Кучи папок и бумаг с отпечатанным текстом. На стене большущая фотография под стеклом: клипер “Катти Сарк” на полном ходу. У Оськи дома, в папиной комнате, такая же. (Как Оська в прошлый раз ее тут не заметил? Видать “хорош” был!).
Некрашенный стеллаж. На одной из его стоек, на гвозде, морской бинокль — тоже почти как у Оськи дома (подарок Эдьки на день рождения — тот его выпросил у деда)…
А еще на стеллаже — закрывая несколько рядов книг — висела карта. Все Южноморское побережье Республики и прилегающих территорий и акваторий. Оська видел такую в пароходстве, когда заходил туда с отцом. Настоящая морская карта: с компасными картушками, с цветными колечками маяков, с квадратами меркаторской сетки координат…
На карте было много цветных линий. Всякие рейсы и границы.
Опять зашла хозяйка. Оська насупился на краешке стула. Хозяйка села напротив. Теперь она не казалась суровой. Ну да, прямая, нос с горбинкой, гладкая седая прическа с ровным пробором, сжатый рот. Но в глазах не было строгости. А были, кажется, огоньки любопытства.
— Как тебя зовут, юноша? Я не запомнила в тот раз.
— Оська… Можно Ося…
— Ося… Я когда училась в школе, у нас в классе тоже был Ося.
— Он, наверно, Осип. А я Оск а р.
— Он — Остап. Остап Гальчик. Маленький такой, славный, его все любили. Девочки называли “Ос е нька”…
“Ох, не надо грустных историй! Вроде тех, что у Сильвера, про Митю…”
— А теперь Ос е нька — заслуженный артист в республиканской опере, баритон. Подумать только — этакая веснушчатая кроха была, как божья коровка, и вдруг —баритон. Знаешь, что такое баритон?
— Ну… между тенором и басом, да? — Оська поджал под кресло ногу, потому что заметил: на носке, на большом пальце дырка.
— Умница… Ос е нька. — Она, как Сильвер, взлохматила ему волосы. Только руки были другие — легкие, с очень длинными пальцами. Наверно, старая пианистка.
— У меня папа пел баритоном, когда был курсантом. У них в училище был хор… Оська говорил это, глядя в сторону. Темная память о недавнем висела над ним.
Мать Ховрина чуть нагнулась к нему, глянула внимательно. Сложила руки на коленях.
“Ее зовут Анна Матвеевна”, — вспомнил Оська. И, глядя на тонкие сухие пальцы, выговорил:
— Анна Матвеевна… простите меня… за тот случай…
— У-у, голубчик! Нашел что вспоминать! Случаи бывают всякие, без того не проживешь… Ховрин мой… это я сейчас его часто зову, как все, Ховрин, а тогда он был Яшенькой… он в пятом классе однажды с мальчишками накурился до одури американскими сигаретами “Фрегат”. Притащили его домой такого же зеленого и… ну, в общем, дальше некуда. И так же я его отскребала… Ты только ему это не вспоминай… И у всех таких случаев есть две стороны. Хорошая — та, что с той поры он больше не курил. Даже в армии… А в твоем случае… ну, как бы мы без того познакомились?..
Тяжесть отваливалась от Оськи, как подтаявшая ледяная кора. Он даже забыл про дырку на пальце. И от благодарности чуть не поклялся, что он тоже больше никогда… Но тут пришел Ховрин. Шагнул быстрый, деловой, даже прицельный какой-то. Без намека на прошлое..
— Итак — Оскар Чалка. Что-то случилось?
— Да!
И Оська рассказал.
— Напишите про них, пожалуйста! Чтобы не трогали нашу площадку! Не имеют же права!
Ховрин сел в кресло, расслабился.
— А почему я? Это ваша проблема, пацанов с твоей улицы. Ты и напиши.
— Я?!
— Ты. А мы напечатаем.
— Я не знаю, как…
— Очень просто. “Я живу на Второй Оборонной, там у нас всегда была детская площадка. А недавно…” И так далее.
— У меня не получится.
— А зачем тогда пришел? На готовенькое? Добрый дядя заступится, а ты будешь ждать в сторонке?.. Вон бумага, вон ручка на столе… Или можешь прямо здесь, — Ховрин шагнул к столу, включил компьютер. — Знаешь клавиатуру?
Оська немного знал, познакомился у Эдика. Они на его компьютере, дурачась, печатали друг другу послания… Куда теперь деваться-то? Тяжко вздыхая, он придвинулся вместе со стулом.
— Откроем новый файл, который так и назовем: “Ося”, — уже не сердито сказал Ховрин. И настучал клавишами: “Osja”. — Все готово, приступай. Сперва трудно сочинять, а потом пойдет. Я таким же был, когда начинал.
— В газете? — недоверчиво оглянулся Оська.
— В отряде юных журналистов. При Клубе рыболовного флота… Отчаянный, кстати, был отряд. И назывался соответственно — “Последняя граната”.
— Почему?
— Во времена Второй осады был в морском батальоне парнишка двенадцати лет. На передовой, прямо в окопах, выпускал для моряков самодельную газету. И вот разрисовывал он как-то цветными карандашами листок, а тут на окоп пошли танки с крестами… Была у мальчишки под рукой граната. Ну, он из окопа танку навстречу… Неужели не слышал про это? Да на улице Морских Пехотинцев ему памятник стоит!
Памятник Оська знал. Бронзовый мальчишка в распахнутом ватнике и… да, с гранатой.
— Но там же просто его имя, а ниже написано: “Всем детям, погибшим при защите Города”. А про газету и про танк — ничего…
— Когда ставили памятник, эту историю и так все знали. И были уверены, что никто не забудет никогда… Ну, жми на алфавит!
У Оськи все же не зря пятерки за изложения и сочинения. Это ведь не иксы-игреки, любимые детки Розы-Угрозы…
— Только с ошибками будет, потому что часто пальцы не туда тыкаются…
— Исправим.
Ховрин дождался, когда на экране набралось с десяток строк, взял телефонную трубку.
— Сашк о !.. Воскресная полоса еще не сверстана? Включи свою керосинку, передам одного юного автора. Вечная тема — дети и гаражи… Да. Ты этим письмом займись сейчас же, выясни: кто, по какому закону и за сколько. А потом прокомментируй со свойственным тебе публицистическим запалом, от души… Сашенька, я понимаю! Но вдруг? И все равно нельзя же оставлять без внимания. Тем более, это крик неокрепшей детской души, еще не потерявшей веру в справедливость и логику…
Оськино сочинение так и заканчивалось: “Ну, кто-то же должен отстоять нашу справедливость!” И в заключение он так нажал клавишу, что восклицательные знаки побежали строчкой. Пришлось их стирать — все, кроме первых трех…
Ховрин хитрыми нажатиями кнопок передал в редакцию Оськин текст и опять расслабился в кресле.
— Честно скажу: мало шансов, что будет толк. Чиновники зажрались непотребно. Однако… свою гранату мы все-таки бросили.
Анны Матвеевны в комнате уже не было. Но она, видимо, все слышала через дверь. Сказала из прихожей:
— Рыцари пера, вы кончили искоренять людское зло? Ос е нька, ты как относишься к горячему какао с пончиками?
Оська в этот день не обедал.
— О-о!! — отозвался он, словно опять пустил восклицательные знаки строкой.
Воскресным утром Оська сбегал на перекресток и купил свежий “Посейдон Ньюс” (пять экземпляров!). Оськина заметка напечатана была на предпоследней странице. Жирным шрифтом. С полной подписью: “Оскар Чалка, пятиклассник школы № 7”. А ниже его текста была небольшая статья под названием “Опять виноваты ребята?”. И с подписью: “А.Таранец”.
В статье говорилось, что чиновному начальству и хозяевам фирм наплевать на всё, кроме прибылей, собственных машин-иномарок и теплых кресел. И на ребят им наплевать, и на законы об охране детских учреждений и площадок! И назывались всякие фамилии. А в конце этот Таранец прямо обещал, что рано или поздно носителям указанных фамилий придется держать ответ.
Мама назвала статью “зубодробительной” и посмотрела на Оську с тревогой.
