Давно закончилась осада... (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (книга жизни TXT) 📗
— Ось… давай постоим.
— Устал? Ну давай…
Шероховатые камни ласково холодили голые подошвы. Это было особенно приятно потому, что ступни ныли. Эти самые… контрфорсы… изрядно надавили их там, на цепи. Сколько их всего было, звеньев-то? Говорят, около четырехсот. Ступать пришлось через одно, значит, примерно двести контр… тьфу… форсов! Ого-го…
— Ось… я не устал. Я просто хочу сказать про маму. Про мою. То есть про желание… Я же обещал, что скажу, когда спущусь и загадаю…
— Да… — выдохнул Оська, почуяв тайну.
— Я… здесь лучше, чем на свету. Потому что…
“Потому что заплачешь” — догадался Оська. И сжался от близости чужого горя. Да, наверно, уже и не чужого. Еще не понятного, но ясно, что большого.
Он взял Норика двумя руками за локоть.
— Ты говори. И… ничего не бойся.
— Знаешь, Оська, мама в тюрьме…
Тьма сгустилась и сделалась твердой, как застывший асфальт. Оська перестал дышать. А Норик. видно, испугался его молчания:
— Ты не думай, она ничего плохого не сделала!
— Я и не думаю! Что ты!
— Они… понимаешь, там, где я жил недавно, в Федерации, есть специальный женский комитет. Для защиты молодых солдат. Ну, над которыми всякие там дед ы и дембели издеваются или которых в горячие точки отправляют против их желания… Новобранцев ведь нельзя туда… А весной началось в Саида-Харе. Ты слышал?
— Еще бы! Телевизоры только про это и кричали.
— Там, видать, войск опять не хватило, вот и стали посылать самых молодых. Которые еще и стрелять-то не умеют толком. Да и в кого стрелять, зачем? Кроме генералов, никому не понятно… Тогда женщины взяли и перегородили путь эшелону…
— Значит, у тебя есть старший брат? — догадался Оська.
— Нет. Но у других-то есть. И братья, и сыновья… Мама сказала: “Так доберутся когда-нибудь и до тебя”. И пошла в комитет… Они вышли на насыпь и встали в несколько рядов. А некоторые легли на рельсы. Машинист, конечно, — на тормоза. Сперва всякие разговоры, уговоры. Потом понаехал спецназ. Водомёт подогнали. Ну и началось…
— А солдаты? Они что, так и сидели в вагонах, как кролики? Там же… их мамы…
— А они заперты были. Даже и не поняли ничего… А спецназ — на женщин. Сомкнутым строем… г-герои… Там груда щебня была для ремонта насыпи. Ну, когда эти вояки пошли с газом и палками, женщины в них камнями… А как им быть, безоружным? И какому-то подпоручику расцарапали щеку…
— И всех арестовали, да? — прошептал Оська.
— Не всех. Одиннадцать человек. Сказали, что они зачинщики. Зачинщицы… Держали, держали в изоляторе… Ну, конечно, разные газеты начали их защищать. И адвокаты. А толку мало… В июле их выпустили, а недавно забрали снова. В октябре суд будет…
— И ты загадал, чтобы он кончился оправдательно?
— Ну да…
— Норик, так и будет!
— Хорошо бы… А меня до суда хотели в интернат забрать, потому что я жил у знакомых. Знакомые переправили меня сюда, здесь мой дядя. Он хороший… Отсюда не вытащат, заграница все-таки…
— А почему ты не с отцом? — спросил Оська. И охнул про себя. Вспомнил слово “был”. “Был геолог…” — Он… погиб, да?
Норик шевельнул локтем.
— Не погиб, а ушел. И уехал за тридевять земель. Два года назад еще. Он же майор запаса, вот и сказал маме: “Я думал, ты нормального сына мне вырастишь, а ты… его уродуешь. И сама…” Это потому, что как раз тогда она в комитет записалась. “Стране, — говорит он, — нужны настоящие мужчины, которые не дрогнут в нужный момент…”
“Ты и не дрогнул…”
— Конечно, у него были и другие причины. Кто-то там, на стороне… Но главная вот эта: что я не оправдал надежд…
— По-моему, ты всё оправдал…
— Ну уж… Ты же видишь, какой я.
— Какой?
— Чуть не помер на цепи.
— Ты же не помер! Ты все сделал как надо! Не всякий решится… даже ради мамы.
— Ты вот решился без всякого страха… Ради отца.
— Я? Без страха? Да я там десять раз чуть штаны не замочил! И тыщу раз клялся. что больше никогда…
— Ага ! А сам — второй раз…
— Потому что…
Тут многое можно было сказать. Но это трудно даже в темноте. Да и слова не подберешь. Оська лишь покрепче взялся за локоть Норика.
— Пошли.
— Да…
Скоро внизу забрезжил свет.
— Вот и все. Почти… — прошептал Оська.
Оказалось, что не все. Выход закрывала решетка, которой раньше не было.
Это была калитка, сваренная из арматурных прутьев. Снаружи — увесистый замок. Оська просунул руку, покачал его.
— Влипли…
— Наверно, эту решетку поставили от жуликов. Когда они украли ручки и кресты. — догадался Норик.
Правильная догадка. Только от нее было не легче. Потоптались. Норик сказал:
— Что будем делать?
— Я вот ни настолечко не имею никакого понятия, что нам делать, — горько признался Оська.
— Обратно я не заберусь..
— Никто не заберется. Чего об этом говорить.
— Ось…
— Что?
— Но ты не думай, что я жалею. Я все равно рад, что спустился по цепи… мы спустились. И я загадал…
— Да… Хорошо, если бы и про нас кто-нибудь загадал бы. А то мы… тоже как арестанты… Сижу за решеткой в темнице сырой…
— Если бы знать хотя бы: долго ли сидеть?
— Может, сторож придет, — неуверенно понадеялся Оська. — Будут, конечно, неприятности, но не убьет же до смерти…
— Хоть бы пришел… Если я не появлюсь дома до темноты, дядя Игорь и тетя Зоя начнут звонить в полицию и в больницы. А потом — вот он, явился красавчик! Да еще в разодранных штанах…
“А мама!.. И Анка… Они же с ума сойдут!”
Но Оська победил в себе панику. Глянул на часики.
— До заката еще больше двух часов. Знаешь что? Давай спокойно подождем полчаса. Вдруг что-нибудь случится? Кто-нибудь придет?
— А если не придет?
— Ну… тогда одно остается. Подняться на площадку, махать руками и орать: “Спасите наши души!”
— Легче уж вниз головой, — вздохнул Норик. Видимо, у него еще оставалось чувство юмора. Капелька.
— Давай ждать…
Они сели у решетки на корточки. И… вдруг почувствовали, что не знают, о чем говорить.
Чтобы сломать неловкость, Оська спросил:
— Твои дядя и тетя, они что, очень строгие?
— Ничуть. Но трясутся надо мной, как над маленьким, своих-то у них нет. Они оба из-за меня заработают инфаркты…
Никто не появлялся. Кричали тепловозы, и вдали снова играл оркестр. В шумном веселом городе. На воле.
— Норик, ты где раньше жил?
— В Среднекамске. Там речной порт и всякие заводы. Слыхал?
— Конечно. По географии проходили. Я сразу понял, что ты не здешний.
— Как понял?
— Ну, во первых, ты не слышал про Николу-на-Цепях. А во-вторых — вот… — Оська двумя пальцами приподнял желтый рукавчик. — Тут у тебя загар, а выше почти нет. Значит, он недавний. Наши-то пацаны коричневые с головы до пят. У меня даже зад коричневый, хотя я без трусов сроду не загорал.
— Тогда почему?
— Потому что загар наш со временем расползается по телу и остается навечно… Вот сам увидишь, если дело дойдет до линьков… — У Оськи тоже осталась капелька юмора.
Норик чуть посмеялся, потом вздохнул и прижался лицом к решетке. В него светило снаружи солнце. Золотило хохолок и просвечивало тонкие уши. Норик покачал замок.
— Если бы ключ какой-нибудь подобрать… Тут, кажется, несложный механизм. У тебя никакой железки нет?
— Подожди-ка! — Оська вскочил, хлопнул себя по бедрам. Остро ударился о ладонь сидевший в кармане барабанщик. “Ольчик, выручай!”
— Норик, смотри!
— Что?.. Ой, да он же оловянный, мягкий…
— Это лишь называется “оловянный”. А на самом деле из какого-то твердого сплава.
— Он не пролезет в замок…
— Подожди…
Ноги солдатика крепились к тонкой подставке размером с гривенник. “Прости меня, маленький. Другого выхода нет…” Оська сунул подставку в щель на каменном полу, потянул на себя барабанщика. Подставка легко отломилась.
