По затерянным следам - Левин Борис Наумович (читаем книги онлайн txt) 📗
Мы остались в заслоне. Нас было четверо: Михаил Пивень, Семен Селезнев, Дмитрий Береговой и я…».
— Береговой! — воскликнул Вася. — Это наш Береговой! С Подола!
— Брат его в нашей школе учится, — добавил Боярченко.
Андрейка, глубоко вздохнув, продолжал:
«10 часов вечера, 30 июня. Мы сделали так, как приказал Соколовский. Хотя в лесу уже темно, но мы видели, как нас обходят. За деревьями мелькали сгорбленные темные фигуры карателей. Мы ожидали. Тем временем весь отряд спустился к реке и начал переправу. Всё делалось по возможности бесшумно и быстро. Рубились деревья, связывались плоты. Нас уже начали обстреливать, но огнем пулемета и трех автоматов мы заставили полицейских и карателей отойти. Никто из них не пробрался к переправе. Береговой, местный житель, хорошо знает лес, он посоветовал рассредоточиться. Мы с ним заняли место под пригорком, а Селезнев и Пивень — в стороне, метров за сто…
11 часов вечера. Стрельба то затихает, то начинается снова. В редкие промежутки между стрельбой я пишу. К нам приполз раненный в грудь, истекающий кровью Селезнев. Он сказал, что Пивень ранил его и уполз к немцам. Мы остались теперь втроем. У нас два автомата и пулемет, три гранаты и две мины, по два сухаря на брата и три коробки консервов.
Уже совсем темно. Из-за реки взлетела зеленая ракета. Это сигнал: переправа подходит к концу, нам разрешено отходить. Но куда мы отойдем? Мы окружены и к тому же ранены. Береговой — в живот, я — в левую ногу, Селезнев — в грудь…».
Андрейка читал тихим, прерывающимся от волнения голосом, а его товарищи сидели, не шевелясь. Когда он прочел о ранении партизан, Вася вдруг глубоко втянул воздух и ткнулся лицом в колени. Андрейка умолк, подождал и, не глядя на Васю, таким же, как минуту назад, сдавленным шепотом продолжал:
«Около 12 часов ночи мы услышали голос Пивня: «Хлопцы, сдавайтесь. Всё равно — конец!». Я ответил ему очередью из автомата. Тогда он крикнул: «Пожалеете!». Я снова ответил очередью. Несколько немцев и полицейских упали под пригорком. Наступило минутное затишье. Я, как умел, перевязал раненых товарищей. Для этого мне пришлось разорвать рубашку. Береговой сказал, что лучше уползти в пещеру — он знает, где она. Может быть, мы укроемся. Я так и сделал. Перетащил товарищей в укрытие и почти в полной темноте дописал страницу…
12 часов ночи. Пишу после всего, что случилось, при свете спичек… Береговой умер; он просил отомстить Пивню. Селезнев скончался на моих руках. Умирая, приказал положить его возле оставшихся мин, чтобы враги, если подойдут ближе, взорвались. Я положил Селезнева рядом с Береговым и оставил там одну мину, другую потащил с собой. А тем временем в пещеру забрались немцы, с ними был и Пивень.
Немцы продвигались по нашим следам, а я пополз в боковую галерею направо, добрался до перекрестка.
Где-то сзади я слышал приглушенный немецкий говор. Потом кто-то крикнул: «Рус, сдавайся». Я остановился и выпустил последнюю очередь из автомата. Послышался крик: «Сдавайся, Седых!» Это снова Пивень. Я хотел ответить и обернулся, и здесь удар в грудь опрокинул меня навзничь. Я с трудом поднялся на колени: так и есть — я ранен в плечо. Это был выстрел Пивня. Нет, живьем я не сдамся. Прошло еще несколько минут — голоса Пивня я уже не слышу, в моей пещере остались только немцы. Они освещали стены, и я издали видел, как они ползли. Всё ближе и ближе. Вот кто-то потянул к себе Берегового, в ту же секунду раздался взрыв, и всё стихло.
Потом я снова услышал далекий, едва различимый голос Пивня: «Подземелье завалить… чтобы никто и следа не нашел…» Ясно, мне теперь отсюда не выбраться.
1 июля. На моих часах 6 утра. Я добрался до подземного зала. Здесь сыро, но воды нет. Рана в левом плече не очень большая, но я лишился крови и ослабел. Съел один сухарь и немного консервов. Хочется пить.
2 июля. Лежу всё там же. Мне становится хуже и хуже. Я делаю два-три движения и затем подолгу отдыхаю… Съел еще два сухаря и остаток консервов. Очень хочется пить… Мне сейчас кажется, что Пивень давно стал предателем, еще тогда, когда отпустил захваченного в бою в Корюковке гестаповца… Ему поверили, а он оказался гадом. Неужели он останется жить? Очень жаль, если так будет. Сколько вреда людям принесет эта змея. Предатель — хуже бешеного пса.
3 июля. Я слабею всё больше и больше. Пройдет час, и я не сумею пошевелиться. Стоит ли тянуть время, когда отсюда я уже не выйду? У меня осталась одна мина. Она теперь пригодится…
Положу в котелок блокнот и пистолет и прикопаю — как раз здесь есть небольшое углубление. На стене напишу, где нужно искать. Вот только трудно писать, но я попробую камнем — здесь их много. Думаю, будет лучше сразу отдать концы. Прощайте! Пусть мой сын никогда не переживает того, что пережил его отец. Я очень хочу этого…».
Андрейка дочитал последние строки, написанные крупным почерком, видимо, уже в полной темноте, и, не закрывая блокнота, отвернулся к стене.
Козик судорожно шмыгал носом, Боярченко коротко вздыхал. Стояла глухая напряженная тишина. Тяжело нависал, словно давил тысячепудовой тяжестью, потолок подземелья.
Андрейка встал, подошел к вырытой яме, на дне которой лежали козырек и пряжка, и там, в темноте, долго стоял один. Ни шороха, ни шума — мертвая тишина. Андрейка повернулся, погасил фонарь, сел рядом с Васей.
В молчании прошло еще несколько минут, и вдруг Козику почудилось, что кто-то всхлипывает. Кто же это? Неужели Андрейка? Вася насторожился, но тот, кто всхлипывал, сразу затих.
— Ты… Андрейка? — спросил Козик шепотом и сам испугался своего голоса.
— Чего тебе? — хрипло отозвался Андрейка, и вздохи затихли.
— Да я… так.
— Ну, и сиди… Скоро уже пойдем.
Вася сидел, думал и невольно удивлялся: жил он и не знал, даже не подозревал, какой это правильный человек Андрейка Седых…
У озера Крапивного
Седлецкий с нетерпением ожидал возвращения Васи Козика. Дважды выходил на дорожку, которая вела к озеру, посылал смотреть Тину, но Козик пока не появлялся.
Седлецкий начинал жалеть, что разрешил Козику одному пойти к озеру. Надо было послать с ним и Петю Волошко или самому пойти.
Перед заходом солнца лес, травы и кусты озарились мягким малиновым светом. Под едва приметным дуновением ветра с ветвей капля по капле бесшумно осыпалась красноватая ртуть. Где-то в далеком лесном закуте куковала кукушка.
Веселые, неунывающие Петя и Тина развели костер. Игорь вырезал треногу и повесил на нее котелок, наполненный крупой и чистой криничной водой. Тина взялась за ложку, чтобы снимать накипь.
Игорь лежал рядом с Петей Волошко и задумчиво следил, как потрескивали сухие ветви. Потом встал, прошел по дорожке, вернулся и, пока ходил, всё время нетерпеливо подергивал кончик покрасневшего уха.
— И куда он, непутевый, делся! — сказала Тина. Она очень хорошо понимала Игоря.
— Куда ему деваться, вернется, — сказал Волошко. — Не сегодня, так завтра.
— Умный ты, Петя, — сказала Тина и укоризненно покачала головой, кивнула в сторону Игоря. Игорь по-прежнему не отводил глаз от дорожки и, видимо, не слышал, о чем говорили Тина и Петя.
Петя чуть слышно кашлянул, обернувшись, достал из-за спины большую еловую ветку и положил ее в костер. Дым повалил клубами, с треском во все стороны разлетались искры, сквозь дым прорывалось пламя; языки пламени, длинные, тонкие, похожие на гадючьи, вздымались то ввысь, то ползли по траве.
— Петя, — позвал Игорь. — Сбегай к озеру… Неужели его там нет.
— Я мигом. — Петя встал, захватил с собой палку и убежал.
Тина и Игорь остались у костра. При каждом шорохе они настороженно оборачивались, по их лицам скользили красные отсветы пламени.
Петя вернулся довольно быстро. Игорь увидел его издали и поднялся навстречу.
