По затерянным следам - Левин Борис Наумович (читаем книги онлайн txt) 📗
— Подвинься, лопух…
Козик подвинулся, не говоря ни слова. Федя занял его место, словно оно было лучшим во всем подземельи.
— Расселся… здесь.
Вася снова промолчал, только ноздри его тонкого носа вздрогнули и в болезненную гримасу изогнулись губы.
В это время возле стены, где стоял Андрейка, послышался радостный возглас:
— Ребята, сюда!..
Вася Козик поднялся и, опираясь на палку, несмотря на боль в ноге, поковылял к Андрейке. Подошел и Федя.
Седых в слабом свете фонаря казался выше, чем был на самом деле, его тень колебалась на потолке пещеры.
Козик вопросительно взглянул на Андрейку и перевел глаза на стену — на освещенную светом фонаря белую полосу.
— Что здесь?
— Читай!..
Козик чуть приподнялся на носке правой ноги и, вытягивая шею, прочел: «Тов…щи! Ищ… те в дв… шагах от входа… Прощ….те». Он читал так, как было написано — отдельные слоги, буквы. По мере чтения, голос его становился громче. Наконец, он окончил и, не умея сдержать себя, закричал:
— Андрейка, это ж!.. Ты знаешь, что это?
— Знаю, — ответил Андрейка. — Нужно читать так: «Товарищи!.. Ищите в двух шагах от входа… Прощайте!»
— Правильно! И я так думал… Чего же мы стоим? — заторопился Козик. — В двух шагах…
Всегда сдержанный, Андрейка был взволнован не меньше Козика. А Федя? Забыв, что он только что говорил о Козике, стоял здесь же у стены и терпеливо ожидал, что скажет Седых, что прикажет делать. Он еще надеялся, что Андрейка не обойдет его.
Андрейка, между тем, достал из кармана нож и, отдав Козику карманный фонарь, сказал:
— Свети да посильней!
Тот стал на колени, обеими руками сжал фонарик — и свет в пещере вспыхнул ярче. Седых отмерил два шага от входа в левую сторону и, озабоченно хмурясь, сказал Боярченко:
— Ты… здесь копай!
Сам Андрейка начал копать на таком же расстоянии справа.
В эту минуту мальчики забыли, в каком опасном положении находятся они сами: их неудержимо влекла тайна подземной пещеры. Стараясь как можно скорее разрешить ее, Андрейка и Федя напрягали все силы, работали не разгибаясь. Вот когда им пригодились навыки и умение, приобретенные на пришкольном участке и в домашней работе. Мальчики почти не чувствовали усталости. Земля комьями вылетала из-под рук в разные стороны; они не замечали, что землей обсыпаны колени Козика, комки глины были на его голове и подбородке. Тоненький лучик света прыгал то в один угол ямки, то в другой.
Прошло минут двадцать, может быть, полчаса напряженного труда, но ни Андрейка, ни Федя пока ничего не находили, хотя яма была вырыта почти на полметра. И вдруг Андрейка глухо вскрикнул:
— Есть!
Федя и Козик бросились к нему и чуть не столкнулись лбами.
— Где?
Седых отбросил нож в сторону, разгреб землю руками и вытащил металлический котелок. Он тщательно обтер его от налипшей земли и осветил фонарем, и все увидели: котелок немецкий, с немецкими буквами на крышке — их кто-то нацарапал ножом, плотно закрытый, кое-где поеденный ржавчиной, но в целом хорошо сохранившийся. Он оказался довольно тяжелым, в нем что-то глухо позвякивало.
Андрейка поддел ножом крышку, но она не подалась. Тогда Андрейка несколько раз постучал по краям крышки черенком ножа, и она, наконец, снялась. В котелке оказался блокнот, завернутый в желтый плотный лист бумаги, и пистолет «ТТ» с одной кассетой, но без патронов.
Дневник
Жизнь человека — это дорога, иногда прямая, чаще извилистая, но почти всегда нелегкая. Идя по этой дороге, постоянно стремишься к познанию нового, неизвестного.
Если человек закален в борьбе, если сильна его воля, он не страшится усталости, твердо идет к намеченной цели.
Но случается и такое: путнику осталось совсем немного, еще переход, может быть, два — и он постучится в заветную дверь, ему откроют, обогреют. И вот тогда у человека, покрытого пылью многих дорог, перед самым порогом появляется чувство тревоги: а что встретит его?
И как ни бесстрашен путник — он остановится, задумается, присядет у придорожного столба, не в силах успокоить взволнованное сердце.
Может быть, это же самое происходило с Андрейкой Седых. Конечно, он мало еще видел в своей жизни, его путь только начинался. Но мальчик помнил день, когда принесли повестку из военкомата о гибели отца; он видел — они стояли сейчас перед мысленным его взором — большие печальные глаза матери, видел горькие редкие слезы деда Силы.
В первые дни после войны, в долгой дороге на Украину, он встречал многих своих сверстников, таких же сирот, как он сам, помнил, как смотрели они на тех, у кого был хлеб. Андрейка жестоко страдал, видя как другой, такой же, как он мальчуган в выходной день уходил со своим отцом на охоту. Он страстно надеялся на возвращение отца и часто подолгу смотрел на его фотографию. «Без вести пропавший» — это же не убит, рассуждал Андрейка, значит, он жив, а раз так — он вернется, должен вернуться…
Когда Андрейка услышал в Доме культуры рассказ о затерянных следах группы партизан, спасших весь отряд от разгрома карателей, он задумался и решил потратить месяц, год, может быть, еще больше, но всё равно найти следы прошлых боев. А вдруг заветная тропка приведет его к отцу!..
И Андрейка Седых шел по темным, полуобвалившимся подземным галереям, тащил на себе Васю Козика и думал, всё думал… Но Андрейка еще никогда в жизни не волновался так, как в ту минуту, когда должен был открыть небольшой, форматом в половину тетради, блокнот. Что в нем написано? Чей это блокнот? Еще неясная тревога всё больше и больше овладевала им, и он не решался так сразу перевернуть обложку блокнота. Мелко, будто от озноба, дрожали руки, и гулко стучало сердце.
Волновались и товарищи, но их волнение было совсем иным — они стремились поскорее узнать, какую тайну хранит находка, и только.
— Открывай же! — шепнул самому себе Андрейка. Товарищи переглянулись. Что он говорит? Кому?
Седых медленно, осторожно раздирая слипшиеся по уголкам страницы, раскрыл блокнот.
Первый лист оказался совсем чистым. А второй?.. На втором была приклеена кусочками хлеба маленькая, не больше спичечной коробки, фотография. От времени она выцвела, пожелтела, но, присмотревшись, мальчики разглядели на ней высокий открытый лоб, твердые, чуть улыбающиеся губы и густые волосы, они, как крылья, стояли надо лбом.
Андрейка вырвал из рук Васи фонарь и, низко склонившись, осветил фотографию. Мгновение он всматривался в лицо незнакомца, потом глухо простонал и уронил фонарь. Это был его отец! Такая же фотография, только увеличенная, уже столько лет лежит дома в семейном альбоме.
— Отец, — прошептал он. — Это мой отец…
В горле стало горячо, перехватило дыхание. Казалось, не хватает воздуха, но Андрейка пересилил себя и, подняв фонарь, перевернул еще один листок. На нем крупным косым почерком химическим карандашом было написано: «Если этот блокнот попадет в руки людей, убедительно прошу передать его моей жене Антонине Ивановне Седых или сыну Андрею, по адресу…». Ниже стоял адрес, четкая подпись: «Антон Седых» и дата — «30 июня 1942 года»…
— Сегодня как раз 30 июня, — тихо сказал Вася Козик.
— Десять лет прошло, — добавил Боярченко.
Андрейка перевернул страничку. И каждый по очереди прочел на ней: «30 июня 1942 г. 6 часов вечера…». На новой странице — новая запись: «8 часов вечера. 30 июня…». И ниже крупным косым почерком в несколько строчек — короткая запись.
— Читай, — попросил Федя.
Андрейка ничего не ответил. Он сидел, опустив голову, Козик и Боярченко с двух сторон придвинулись к нему и молча, терпеливо ожидали. Спустя несколько минут Андрейка прочел первую страницу, потом еще одну…
Вот что было записано в блокноте Антона Седых.
«9 часов вечера. 30 июня. Мы уходим от карателей. Идем на переправу. Командир отряда Соколовский остановил нас четырех и сказал: «Мы прижаты к Десне. Единственный выход — уйти за речку. Отряд попытается переправиться, а вы останетесь в прикрытии. Берите пулемет, гранаты, патроны. Стоять до последнего. Я надеюсь, что приказ будет выполнен…». Командир пожал нам всем на прощанье руки и обнял, словно прощался навеки.
