Колыбельная для брата (журнальная версия, ил. Е. Медведева) - Крапивин Владислав Петрович
Митька-Маус без страха взлетал по вантам на стеньгу.
Под самым клотиком грот-стеньги трепетал оранжевый флаг с двумя косицами. На флаге— ладошка в солнышке. Все, как на парусе, только цвета наоборот: флаг — огненный, будто заря или походный костер, а ладонь и солнце— белые, как парус…
На зеленом дворе под мелькающим веселым ветряком и похожим на огонек флагом жило маленькое морское братство.
Спокойный и улыбчивый получился экипаж. Может быть, это вышло само собой, а может быть, в экипаже не случайно собрались люди, которым было хорошо друг с другом. Ведь приходили и другие — зимой, весной, в начале лета. Но, поработав денек-другой, они появлялись потом все реже и наконец исчезали с горизонта. А эти остались: семеро и Дед («Волк и семеро козлят», — сказал однажды Валерка Карпов, когда Дед ходил хмурый и ворчал на всех). И, наверно, уже не только любовь к судну и мечта о походах держали их вместе.
Наверно, не только это… Потому что не куда-нибудь, а в экипаж принес Алик Ветлугин свой длинный фантастический роман про звезду Лучинор — об этом романе не знали ни Алькины родители, ни его приятели-семиклассники. И не где-нибудь, а именно здесь Кирилл запел наконец не стесняясь, так же, как дома, любимые песни — старые песни, которые не разучивали в хоре и не пели в школе: «В далекий край товарищ улетает…», «Плещут холодные волны», «Море шумит…». Он драил тогда наждачной бумагой палубу рубки и пел, а остальные примолкли, и только Валерка произнес шепотом, на этот раз без шутки: «Во артист…»
Потом, когда Кирилл кончил петь о парусах «Крузенштерна», Дед сказал:
— Хоть бы у тебя подольше голос не ломался, Кир…
— Я еще маленький, — откликнулся Кирилл. — Мне только в августе будет тринадцать…
— У, младенец, — сказал Валерка, которому не было и двенадцати.
Валерка все время подшучивал над другими, и это ему прощали. А Сане Матюхину прощали излишнюю солидность и то, что он иногда любил покомандовать (он был самый старший после Деда, окончил восьмой класс). Здесь понимали друг друга.
Понимали неразлучных Юрок и не обижались, что у них есть свои им двоим только известные секреты. Понимали и Митьку-Мауса, который боялся привидений, но без страха взлетал по вантам на стеньгу, когда заедало блок у топсель-фала (никого другого, более тяжелого, Дед не пускал на восьмиметровую высоту)…
Здесь, среди «детей» «Капитана Гранта», у Кирилла словно сняли с души ограничители.
Раньше, в школе и во дворе, в пионерском лагере и когда гостил у бабушки, он знакомился с ребятами, играл, иногда ссорился, иногда бывал у них в гостях и звал к себе, но никогда не мог подружиться по-настоящему. Сначала стеснялся заикания (хотя никто над ним не смеялся), потом боялся своей стеснительности. В четвертом классе он вроде бы сошелся с Климовым, но летом Климов уехал, а после каникул стал каким-то слишком взрослым, и Кириллу было с ним неловко.
А в экипаже все оказалось иначе.
По правде говоря, друга, без которого жить не можешь, у Кирилла и здесь пока не нашлось. Но что поделаешь? Такой друг встречается, может быть, раз в жизни, да и то не каждому. А товарищи в экипаже были надежные: поймут, помогут, выручат и защитят…
Об этом Кирилл и думал, когда возился с деталями штурвала. Он устроился на ступенях крыльца, зажал чурбак между колен, укрепил в тисках деревянную дугу и начал обрабатывать ее рашпилем. Розоватая буковая пыль сыпалась на ноги, и казалось, что сквозь загар проступает новая, еще не обожженная солнцем кожа.
Штурвал собрали на шипах, шурупах и казеиновом клее.
— Ну, как получился наш малыш? — спросил Дед и поднял маленькое рулевое колесо на вытянутых руках.
Он и в самом деле был, как новорожденный малыш, этот никогда еще не работавший штурвальчик. Буковые выпуклые спицы и обод были такого же беззащитного цвета, как ручки, ножки и плечи ребенка. Прямо хоть закутывай в пеленку, чтобы не простудился.
Но штурвал недолго оставался новорожденным. Дерево покрыли светло-коричневым лаком, и рулевое колесо сделалось одного цвета с экипажем «Капитана Гранта».
Его надели на четырехгранную ось, торчащую из белой переборки рубки слева от двери.
Кирилл не выдержал.
— Можно мне? — прошептал он умоляюще. Он просто не мог ждать, пока все покрутят штурвал.
— Ну поверти, — сказал Дед.
Кирилл виновато улыбнулся и нажал на коричневые рукоятки. Он почувствовал, как натянулись, будто живые нервы, и прижались к блокам крученые стальные штуртросы. Он нажал чуть сильнее. Штурвал повернулся неожиданно легко, но в этой легкости чувствовалась работа. Живая работа корабля. «Капитан Грант» словно проснулся, ощутил напряжение в жилах, слегка попробовал силу мускулов…
— Ходит, ходит! — закричали из-под кормы Митька-Маус и Валерка. Это означало, что у ахтерштевня шевельнулась и начала поворачиваться туда-сюда красная тяжелая пластина руля.
…Потом штурвал долго вертели все по очереди. Но наконец это надоело. Даже Митьке. И тогда Кирилл опять взял теплые выпуклые рукояти (их иногда называют шпагами)…
Потом он часто так делал: вставал к штурвалу и крутил его потихоньку. Ему нравилось ощущать, как по стальным жилам штуртросов передается в ладони послушная тяжесть руля. Он предугадывал каждый щелчок блоков, каждый короткий скрип оси. Он начинал чувствовать корабль.
Конечно, все это пока было на суше. Но каждую ночь Кириллу снилось озеро, и ветер, и округло натянутая дрожащая парусина. Он совершенно как наяву видел отход «Капитана Гранта» от причала: ветер дует с бушприта, вдоль пирса; Дед, стоя на носу, отталкивается шестом; кливер и стаксель, хлопнув последний раз, выгибаются и встают неподвижно. Кирилл слегка поворачивает под ветер штурвал, нос идет все быстрее, «Капитан Грант» неохотно отрывает от пирса корму. Натянулись все паруса. Накренившись, кораблик набирает ход.
— Прямо руль…
— Есть прямо руль…
Начинает журчать, потом шумно вскипает струя за кормой. Через тросы, через твердые шпаги штурвала передается рукам еле заметная и чуть щекочущая вибрация руля…
А ветер, налетая сбоку, откидывает волосы и бьет в щеку водяной пылью…
Честное слово, Кирилл все это знал и чувствовал раньше, чем испытал на самом деле!
«Капитана Гранта» увезли в Ольховку на берег Андреевского озера (отец Кирилла и Дед попросили на заводе МАЗ и автокран). В Ольховке, у самой воды, жил отставной егерь, давний приятель Дедовой семьи. Если бы не это, пожалуй, не стоило бы браться за постройку: ведь не оставишь парусник на берегу без всякого присмотра. А тут все получилось замечательно: «Капитан Грант» встал у мостков рядом с рыбачьими лодками, как раз напротив окон егерской избушки.
Деревенские ребята помогли спустить парусник на воду.
Деревенские ребята сбежались поглазеть на корабль, будто приплывший из романа «Робинзон Крузо». Хорошие оказались ребята. Они помогли спустить «Капитана Гранта» и пообещали охранять его не хуже егеря, если им разрешат нырять с палубы и покатают.
Дед разрешил и обещал покатать. После ходовых испытаний…
Затем все было в точности, как в тех снах, которые видел Кирилл. Ветер дул вдоль пирса. Поставили паруса…
— Можно мне? — жалобно сказал Кирилл. — Можно, Дед? Я знаю, как…
— Ну, давай, — сказал Дед.
…Потом наступил месяц плаваний. Экипаж постигал хитрости парусной науки. У Деда были права командира шлюпки (он раньше занимался в морклубе ДОСААФ), но и он с такими парусами имел дело впервые. А остальные до этого плавали только на весельных лодках. Но время шло, к матросам приходило умение. Все реже «Капитан Грант» зависал носом к ветру на повороте оверштаг. Митька-Маус научился лихо выносить на ветер стаксель, помогая судну лечь на новый галс. Валерка освоил работу по бизани — маленьком кормовом парусе, который очень важен для маневренности корабля. Стал послушен ребятам тяжелый парус — грот…
