Кот, который сигналил - Браун Лилиан Джексон (полная версия книги .TXT) 📗
– Когда собираешься запустить серию? – поинтересовался Квиллер.
– Как только, так сразу! Мы репетируем пять вечеров в неделю… Слушай, ты поддерживаешь отношения с этой наследницей из Чикаго, которую привёз с острова Завтрак?
– Я её не привозил. Просто она оказалась в том же катере, – резко сказал Квиллер. – А почему ты спрашиваешь?
– Ну, она стала членом Театрального клуба и помогает нам с костюмами. У неё есть неплохие идеи.
«Подходяще, – подумал Квиллер. – Её собственный гардероб прямо как у Шехерезады».
– А в придачу, – с увлечением продолжал Джуниор, – они с Дереком прямо местные Ромео и Джульетта. Если правда, что у неё пятьсот тысяч годового дохода, то Дерек впервые в жизни на правильном пути.
Квиллер раздражённо хмыкнул в усы:
– Не спеши с выводами. На мой взгляд, это весьма ветреная молодая особа… Увидимся на репетиции.
– Погоди уходить! – крикнул ему вслед Джуниор. – Тебя хотел видеть наш уважаемый Главный.
Как и всякий журналист со стажем, который всю жизнь провёл за письменным столом и посетил слишком много официальных завтраков, Арчи Райкер имел цветущий вид и брюшко. Когда Квиллер появился на пороге, Арчи в задумчивости вращался на служебном кресле с высокой спинкой.
– Входи, входи, – заикаясь, сказал он. – Наливай себе кофе.
– Спасибо. Я уже выпил чашку. Что новенького. Арчи?
– Хорошие новости… Садись… После нашей редакционной заметки о Ламбертаунском прогулочном поезде все билеты на открытие проданы, на обе смены! Билет в пятьсот долларов – неплохо для округа! И конечно, гениально придумано – пустить доход на коллегиальные стипендии.
– Это идея Двайта Сомерса, а не владельца поезда. – заметил Квиллер. – Тривильен не показался мне филантропом.
– Кстати, Двайт звонил мне и предлагал напечатать о Тривильене биографический очерк, – сказал Райкер. – Что скажешь?
– Я только что принёс материал о Тривильеновой коллекции моделей поездов. Думаю, этого пока достаточно.
– Согласен. А церемонию открытия мы представим как светскую хронику… Так ты видел Флойда? И как он тебе?
– Он не похож на обычного президента банка. Неотёсанный тип, самоучка, начинал как плотник. Он спустил целое состояние на Прогулочный поезд, а его коллекция моделей просто невероятна! И что только заставляет человека приобретать редкости?! Я никогда не понимал этой страсти к коллекционированию. А тебя. Арчи, тебя когда-нибудь кусала эта муха?
– Один раз, – признался Райкер. – Если помнишь, Рози увлекалась антиквариатом, ну и я, как псих, собирал всякие древности. Удивительно, как быстро у меня пропал к этому интерес лишь только жена, дом и коты сошли на нет – бенц, и всё!..
Квиллер мрачно кивнул, вспоминая собственное горькое прошлое, когда он сам чуть не «бенц – и всё». Его приятель был сегодня не прочь поболтать.
– Милдред сначала тоже хотела, чтобы я начал собирать что-нибудь, говорила, так будет проще делать мне подарки на Рождество. Но я ей ответил, что в таком случае мне вообще не нужно никаких подарков. И теперь у меня каждый день – Рождество… Квилл, почему вы с Полли…
– Не-на-чи-най сначала, Арчибальд, – прервал его Квиллер.
– Ладно, ладно. По крайней мере, когда Полли построит дом, вы с ней будете рядом – только свистни. Кстати, как продвигается постройка?
– Она наняла сына Флойда Тривильена. Он учился в Помойке. Его отец говорит, что он знает своё дело.
– А ты ожидал другого от отца? – язвительно заметил Райкер. – Лично я дважды подумал бы, прежде чем нанял кого-либо из Содаст-сити даже для починки текущего крана!
– Ну… ты же знаешь Полли… Когда она что-нибудь решит!..
Примерно двумя неделями позже, в воскресенье днём, Квиллер и Полли отправились в Содаст-сити, где на железнодорожном вокзале встретились с Арчи и Милдред Райкер. Нарядные богачи съезжались со всех концов округа, и изумлённые горожане наблюдали, как молодые люди в красных спортивных костюмах отгоняли и парковали машины приезжих. Первый раз в истории Помойки машины парковала обслуга. Приезжие дамы сочли, что достаточно тепло, и надели легкие летние платья, а мужчины решили, что достаточно прохладно, и напялили легкие спортивные куртки. За исключением Вэннела Мак-Вэннела из Пикакса, который изнемогал от жары в плиссированной юбке из чистой шерсти и прочих шотландских регалиях.
Всем на удивление, наследница из Чикаго явилась с официантом «Старой мельницы», на что Райкер сказал:
– Дерек, очевидно, стал получать хорошие чаевые.
– На прошлой неделе я видел, как он покупал ей хот-дог у Луизы, – отозвался Квиллер. – Вероятно, теперь её очередь угощать.
Сегодня, как и всегда, Лиз оделась вполне театрально: единственная женщина в шляпе, в соломенной шляпе с высокой тульей, обвитой несколькими ярдами вуали и украшенной розой величиной с кочан, – явно эдуардовский стиль. К тому же, по стандартам Мускаунти, Лиз была неправдоподобно миниатюрной. Полли, носившей пятьдесят второй, показалось, что у этой Лиз – сорок четвёртый или даже сорок второй.
Другой особой, привлекшей внимание, была молодая женщина в брючном костюме. Обычай Мускаунти гласил: «По воскресеньям – юбка», но из-за этой красотки в хорошо сшитом брючном костюме все женщины в юбках выглядели старомодными. Дамочка пришла с Флойдом Тривильеном, который был тщательно выбрит и чисто одет. Кто она ему – жена? дочь? С толпой эта пара не смешивалась.
Газетные фоторепортеры и телевизионщики с видеокамерами добавляли ажиотажа в церемонию открытия, а духовой оркестр вовсю трубил мелодии вроде «Чаттануга чу-чу» и «Знойный вечер в старом городке». Райкер узнал парня, игравшего на тромбоне, – он работал в отделе транспорта «Всякой всячины».
– Надеюсь, они не поедут в одном вагоне с нами, – сказала Полли.
Пассажирам, ждавшим на платформе, раздавали памятные программки.
– Представляете, для этого исторического пробега разыскали пенсионеров-железнодорожников: машинисту – восемьдесят два, тормознику – семьдесят шесть, кочегару – шестьдесят девять! – сообщила Милдред. – Все они ветераны ССЛ.
– Интересно, смогу ли я грести уголь, когда мне будет шестьдесят девять? – задумчиво произнёс Райкер.
– Во всяком случае, прошлой зимой ты не смог сбросить даже снег с крыши, Дорогой, – нежно упрекнула его жена.
– Как вы полагаете, кто-нибудь побеспокоился проверить у машиниста зрение и кровяное давление? А кочегару давно делали ЭКГ? И будет ли в поезде врач?
– А боров где? – спросил Квиллер, щеголяя знанием железнодорожного сленга.
Действительно, никаких признаков паровоза не было видно, если не считать клубов дыма, поднимавшихся откуда-то из-за пакгауза. Но вот музыка внезапно оборвалась, а через мгновение оркестр грянул туш. Болтовня на платформе стихла, и из-за поворота, пыхтя и свистя, появилась «девятка». Раздались приветственные аплодисменты, и оркестр сыграл туш.
Подкатившая к платформе старая «девятка» представляла собой великолепный образчик машиностроения: гигантский головной прожектор, сверкающий на солнце чёрный корпус и латунная арматура, шатуны, задававшие такт огромным колёсам, – всё являло собой чудеса механической магии, даже скотосбрасыватель поражал. Пожилой машинист с седыми космами, выбивавшимися из-под хлопчатобумажной фуражки, высунулся из кабины и замахал ожидавшим на платформе пассажирам. Старик буквально светился от гордости.
Милдред, с её глазом художника, назвала паровоз «шедевром чувственной красоты и грубой силы».
– Недаром его называли Великим Стальным Конём!
Когда же из-за поворота показались свежевыкрашенные пассажирские вагоны, её муж заметил:
– А они всё того же старомодного грязно-зелёного цвета…
– Вполне приемлемый цвет, – ответила Милдред. – Его можно добиться, смешав окись хрома с кадмием красным темным и добавив для грязи умбры жжёной.
Двайт Сомерс, краем уха слышавший их разговор, напомнил им, что традиционный зелёный цвет пульмановского спального вагона был введен как раз для того, чтобы скрывать грязь и копоть.
