Тайна гибели Анжелики - Чудакова Мариэтта Омаровна (мир бесплатных книг TXT) 📗
Слава богу, молодому человеку, по крайней мере, не пришло в голову разуваться. Принимать гостей в носках или переобувать их в старые тапочки в их доме также было запрещено: «У нас не мечеть!» – четко, как всегда, сказал однажды папа. Женя только не решалась повторять эту очень нравящуюся ей мотивировку (что в мечеть можно входить только без обуви, папа, конечно, ей пояснил) – в устах девочки это как-то не звучало. Исключение в их доме делалось только для тех случаев, когда в осеннюю слякоть или зимнюю оттепель гости являлись с насквозь промокшими ногами и нуждались в отогревании и просушке обуви. (Из этих оттепелей, заметим в скобках, на коротком Женином веку и состояли главным образом московские зимы, и уже невозможно было поверить рассказам бабушки о когдатошнем Сокольническом катке, работавшем якобы с 5 декабря до середины апреля). Ну и, конечно, приходя на какие-то домашние праздники зимой, женщины снимали сапоги и надевали принесенные из дому подобранные к платью туфли. «Но не тапочки же!» – говорила мама.
– Имею честь говорить с госпожой Осинкиной? – осведомился молодой человек.
– Да, это я, – ответила Женя.
– Получите, пожалуйста… – молодой человек назвал сумму, составлявшую, быстро сосчитала в уме Женя, полугодовую зарплату ее отца, – пересчитайте и распишитесь.
Все было проделано, и, раскланявшись, молодой человек удалился. Маргаритка, как и ожидала Женя, оказалась на высоте.
Полтора часа ушло на сборы, приведение квартиры в порядок и писание объяснительной записки маме – если вдруг она вернется раньше Жени.
Можно было, наконец, заняться абсолютно необъяснимой историей с ее фотографией.
Теперь, быть может, самое время сказать, что Женя не была заурядной тринадцатилетней девочкой, чья головка занята тем, чем заняты головы большинства тринадцатилетних девочек. Она обладала склонностью к анализу. И не раз ей удавалось распутывать ситуации, над которыми ломали голову взрослые опытные люди. Сама она считала, что просто любит упрощать уравнения.
Большинство людей почему-то не умеют, считала она, отделять важные детали от второстепенных. И когда какая-нибудь подружка излагала ей, всхлипывая, свою вконец, казалось, запутанную историю, из которой, на первый взгляд, и правда не было никакого выхода, Женя наводящими вопросами быстро выясняла, что в этой истории надо отбросить как вообще несущественное, а что можно легко разрешить, никак не связывая со всем остальным. И тогда в остатке оказывалось само ядро ситуации. Оно, как правило, требовало, чтобы человек сделал выбор – и на основе этого принял решение. Но не только принял, а – выполнил. Все это требовало приложения воли. Женя где-то вычитала, что в трудных ситуациях выбор делается не умом, а волей – потому что ум подсказывает одинаково убедительные варианты действий.
Но волей, к сожалению, обладают далеко не все жалующиеся на жизнь и винящие во всем других – вместо того чтобы честно сказать: «Я – безвольный человек и ничего не делаю для того, чтобы укрепить свою волю. Отсюда – половина моих бед, а то и больше».
Сама Женя была человеком волевым. А кроме того, она просто любила и умела думать – тогда как большинство девочек ее возраста, да, честно говоря, не меньше и мальчиков, и не подозревают о том, сколько удовольствия можно извлечь из самого процесса мысли.
Итак, Женя положила фотографию на чистый, освобожденный от всех лишних бумажек стол и вытащила из ящика большую лупу.
Во-первых, даже при беглом взгляде на довольно-таки размытый отпечаток стало ясно, что это была перепечатка – не с негатива, а с фотографии.
Во-вторых, фотография была давняя – Жене на ней было не больше десяти лет.
В-третьих, она была скадрирована из какого-то группового и Жене явно знакомого снимка.
Она взяла семейные альбомы, которые тщательно вел ее папа, и быстро нашла оригинал. Это была фотография 4 «б» класса, где Женя красовалась во втором ряду ближе к середине (тогда она еще не выросла и не заслоняла собой третий ряд).
Таинственная ситуация упрощалась – то есть прояснялась в технической части. Итак, некоему человеку понадобилась Женина фотография. И он не добыл ее каким-то образом у них дома (что было бы уже не только загадочно, а в высшей степени неприятно – пришлось бы плохо думать о друзьях дома). Нет, он нашел ее у кого-то из тридцати двух учащихся 4 «б» и старательно (ведь надо было отсечь и первый, и третий ряд, и соседей слева и справа) выделил только Женино лицо.
Значит, оно ему было очень нужно. И при этом он по какой-то причине не мог попросить Женину фотографию у кого-то из ее близких и друзей. И потому добывал с ухищрениями, удовольствовавшись давней фотографией. Если, конечно, фотография не понадобилась неизвестному злоумышленнику (Жене нравилось это слово из рассказа Чехова) именно в тот самый год, когда Жене и было десять лет, а теперь была выброшена за ненадобностью.
Но как ни крути, все это вместе не могло не наводить на мысль, что Женино лицо нужно было кому-то для особых целей – по меньшей мере недружелюбных, а по большей…
Кто-то задумал против нее что-то злое. Но кто и что? И когда – давно или сейчас?
С этими очень и очень невеселыми мыслями и вопросами Женя и заснула.
Глава 9
Саня и Калуга выдвигаются
В шесть утра Женя полностью отключила компьютер, перекрыла ключом газ на кухне, проверила, не оставила ли где свет, не капает ли вода из какого-нибудь крана, вышла на площадку, захлопнула дверь, подергала ее (однажды дверь все-таки оказалась незапертой) и с довольно большим рюкзаком, а также с сумкой, набитой самым необходимым в дороге, спустилась на лифте вниз. Ключ от почтового ящика она еще вчера вечером оставила старушке-соседке и заглянуть туда уже не могла.
У подъезда стояла черная «Волга». Как только Женя вышла на улицу, обе передние двери открылись и из них, как по команде, вылезли двое мужчин одного примерно возраста – лет 35–40. Невысокие, коренастые, с невозмутимыми лицами, они чем-то неуловимым были похожи.
Оба подошли к Жене, сначала взяли у нее вещи, а потом поочередно протянули руки:
– Саня.
– Леша.
Женина ладошка утонула в их осторожных лапищах. И хотя по возрасту они были ей, несомненно, «дядя Саня» и «дядя Леша», она сразу почему-то поняла, что будет звать их по имени.
Больше они не проронили ни слова. Рюкзак положили в багажник, сумку поставили рядом с Женей на заднее сиденье.
– Вот деньги, спрячьте, – сказала Женя, как советовал Димин отец.
И Леша засунул их куда-то на грудь.
– Выдвигаемся? – полувопросительно сказал Саня, садясь за руль. Леша, расположившийся рядом, кивнул-мотнул коротко стриженой головой.
«Волга» осторожно попятилась задом, выезжая из Жениного двора.
Путешествие началось.
Через десять минут они уже неслись по Московской кольцевой дороге (некоторые противно называют ее Эмкадэ).
Впереди, на востоке (а именно на восток, а еще точнее – на юго-восток – они и держали свой путь: к Рязанке – дороге, ведущей на Рязань) низко над горизонтом сияло багровое, как луна, солнце. Слева от дороги лежал пухлыми перинами туман. А справа проплывали гипермаркет «Ашан», супермаркет «Перекресток».
Вырвались на Рязанку. Солнце установилось слева и засияло уже нестерпимо для глаз. Двинулись на юг.
Посредине дороги полз, мигая всеми боками, бензовоз, и его послушно огибали.
После указателя на Бронницы пошли рощи, перелески и пригорки. А далеко впереди замаячили дали. Женя очень любила, чтоб было видно далеко-далеко.
Пролетел указатель – 200 километров от Москвы. Промелькнули непонятные Каленичские дворики, потянулась Рязанская область, объявившая о себе так: «Деревня Константиново – родина Есенина – приветствует дорогих гостей».
Шел третий час езды, когда Жене потребовалась остановочка. Сосновый лес был забросан большими пластмассовыми бутылками из-под разных напитков – теми самыми, про которые все знают, что они не разлагаются десятилетиями, не превращаются в перегной, не питают собой растения, а просто подло засоряют землю.
