Дела и ужасы Жени Осинкиной - Чудакова Мариэтта Омаровна (книги онлайн бесплатно серия txt) 📗
В детстве, играя иногда на ковре в отцовском кабинете (такое бывало редко, но все-таки бывало), она вполуха слышала те твердые, жесткие слова, которые папа произносил по телефону:
— Все! Я сказал — все! С этим человеком надо решить один раз — но так, чтобы он больше не возникал! Да-да, ты меня понял правильно! Физически не возникал!
Слова, оставаясь непонятными, запоминались. Ворочались, обкатываясь в детском умишке. Решительная отцовская интонация переливалась в какие-то свойства вылепляющегося характера. И когда сам Игорь Заводилов в последние пять лет претерпел существенную эволюцию, заметно изменился, люди перестали быть для него той глиной, которую он мял, как хотел (стоит уточнить, что на убийство, несмотря на всю свою жесткость, все-таки ни разу не пошел, хотя и подходил близко), — он увидел, что характер его дочери к этому моменту застыл, как алебастр. Размочить и придать ему другую форму было уже нельзя — только разбить.
Ее воспитанием никто не занимался — она стала воспитывать себя сама, по своему разумению. Создала себе образец — и стала ему следовать.
Она стала такой же решительной, как ее отец в тридцать лет. Но только гораздо более безжалостной.
Смело можно сказать, что она даже не знала, что это такое — жалость. Как будто там, где она помещается у людей, особенно у женщин, у юной Виктории образовалось — не сразу, годам к тринадцати — пустое место. При ней мальчишки жгли котенка — она смотрела спокойно. На кошек и собак, раздавленных на трассах, никак не реагировала (а в раннем детстве — плакала). Вот со своей рептилией ярко-изумрудного цвета — гекконом токки, который весь день дожидался ее, сидя на стекле террариума, и которого боялась ее мать с тех пор, как тот тяпнул ее за палец, — возилась с удовольствием. Любила его? Нет, сказать так было бы неверно. Это была ее собственность, купленная за деньги. И именно поэтому, а не из любви или жалости, Виктория отбила бы руки любому, кто причинил бы этому геккону какой-то вред.
С Анжеликой все прошло как по маслу. Трудно было узнать адрес, но и это оказалось решаемо.
Менеджером тут был, конечно, Анатолий — он знал все правила безопасности, она была в нем уверена. Вернее — уверена в отце: он лопуха держать бы не стал. Правда, тот нарушил тайну завещания — и Виктория догадывалась, почему: он сам имел виды на нее, а значит, и на наследство. Но тут она Анатолия понимала — его поведение было логично и к тому же оказалось полезным для нее.
Следует уточнить — Анатолий идею Виктории с самого начала не поддерживал и, надо думать, ругал себя, что сказал ей про завещание. Ему просто не пришло в голову, что у юного создания родится в голове такой именно план. Он рассчитывал, что они с ней найдут какой-то бескровный способ спасения трети наследства.
Он пробовал отговорить Викторию.
Как юрист, объяснял ей, что после гибели Анжелики в распоряжении отца будут разные варианты изменения завещания — и никто не доказал, что оно будет изменено именно в пользу Виктории. Если же представить себе, что отец ее погибнет вслед за Анжеликой, не успев изменить завещания (почему бы и нет? Ведь все, что заварилось вокруг завещания, имело в виду, само собой ясно, только ситуацию в случае его смерти; не собирался же он кого-то предупреждать о том, когда именно она последует!), третья часть его состояния перейдет отнюдь не к Виктории и ее матери, а к правопреемникам Анжелики.
— И кто же это такие? — надменно спрашивала Виктория.
— Да кто угодно! Наследники часто обнаруживаются только после смерти человека. Да одна наследница и сейчас налицо — тетушка, которая ее растила.
Но оказалось, что вбитое Викторией в свою головку уже никем и ничем не может быть оттуда выбито. Что-то тут было помимо трезвого расчета. Анатолий был еще молод, чтобы уметь заглядывать в темные бездны души — даже если это душа совсем юной женщины.
Не преуспев в отговаривании Виктории от ее плана, Анатолий мог, конечно, отказать ей в помощи по его реализации. На это у него не хватило духу — или моральной крепости. Ведь когда говорят про кого-то: «у него не было выхода» — это, к сожалению, нередко значит совсем другое: «у него не хватило духу упустить — следуя голосу совести — свою возможную выгоду».
Впрочем, выгода в этом случае определялась не так-то просто. Анатолий, видимо, не упускал из виду и тот вариант, что, действуя без него (а что Виктория будет действовать, он понял быстро), она скорее провалит дело, чем с ним. И тогда при расследовании неминуемо с ее же слов (тут он иллюзий не питал) выяснится, что он, юрист, знал о подготовке преступления. Знал — и не сообщил об этом куда следует. К тому же он так и так уже являлся пособником — поскольку предоставил информацию, содействовавшую если не совершению преступления, то возникновению самого его умысла. По крайней мере, так подаст это сама Виктория (и здесь он также не питал иллюзий) — если он откажет ей в помощи. И тогда при хорошем сотрудничестве прокурора и адвоката Виктории (а в том, что защищать ее после провала будет первоклассный адвокат, он не сомневался), ему намотают срок даже и в том случае, если он с этой минуты полностью устранится от затеянного Викторией.
И он решил не устраняться.
Машина закрутилась. Основную работу Виктория взяла на себя — и оказалась на удивление Анатолию умелой и эффективной.
Она гордилась своей умелостью. Не обошлось, конечно, без сложностей, не все катилось как по маслу — или как в кино. Из тех двух, с которыми договорились, один оказался очень нежным и стал ломаться насчет ее условия про лицо и фотографию. Но и этот вопрос Виктория, конечно, решила. Когда есть деньги, круг нерешаемых проблем вообще резко сужается.
А деньги у нее были — она умела откладывать. Вкус к этому у нее появился рано — в восемь лет. Тогда папа первый раз подарил ей на день рождения, помимо говорящей испанской куклы, сто долларов. А мама — копилку в виде Винни-Пуха. Туда и попали эти доллары.
Через год Виктория взяла себе за правило — откладывать ровно половину из любой попавшей в ее еще детские ручки суммы. За семь дней рождения и разных случаев (последние годы она нередко просила у отца деньги — и он давал, не всегда спрашивая, на что именно она их просит) получилась внушительная сумма. Значительную часть сейчас пришлось потратить — ради того, чтобы сохранить гораздо более значительную. Как-то к случаю отец ей очень хорошо все объяснил про «упущенную выгоду».
После того как все было сделано, и по получении фотографии (вернее, негатива), а также после известия из Оглухина, что тело найдено, деньги — выплачены, Виктория почти перестала тревожиться.
В лицо она Анжелику, конечно, не знала, поэтому, хотя фото оказалось очень убедительным, полной уверенности до известия об обнаружении тела у нее быть не могло. И фотография-то ей нужна была совсем не для подтверждения. Тяжело сообщать эти подробности читателю, но таковы факты. Накал ненависти Виктории к непрошеной сестре достигал такой отметки, что она за свои деньги потребовала: Анжелика должна быть изуродована, и желательно — еще живой.
Выполнили ли наемные убийцы пожелание насчет живой — неизвестно, но в гробу лицо Анжелики пришлось прикрыть легкой кисеей: загримировать ожоги оказалось трудно.
Потом Виктория спокойно ждала суда. Что ее людей не найдут, она была уверена, а это было главное. И тут еще так подвезло с этим студентом из Петербурга. Вовремя его туда занесло! И эта записка дурацкая. Виктория внимательно следила за ходом расследования и, скажем так, спонсировала его. Она знала — денег на хорошего адвоката у парня нет, а государственный за свою зарплату до сути не докопается. Тем более подозреваемый, а потом и обвиняемый налицо — вот он, и мотив при нем, и вещдок при нем. За месяц разговоров с Анатолием Виктория поднаторела в юридической терминологии.
Словом, она спокойно ждала — еще немного, и все будет кончено. Анжелику (и имя-то какое дурацкое) похоронят, парень надолго уедет туда, куда, как известно, Макар телят не гонял. Тем более этому, как доносила ей разведка (служба информации у Виктории была налажена прекрасно), усердно способствует ее папочка. Он ходил весь черный и только и думал, как поскорей законопатить убийцу его, видите ли, дочери. Мамочка, конечно, знать ничего не знала, пропадая в фитнес-центрах со своими подругами. А Виктория-то, между прочим, решала и ее проблему! Половина-то немаленького наследства все-таки больше, чем треть? Но, конечно, никакого виду матери она не подавала, жила своей обычной жизнью.
