Картина с кляксой - Гусев Валерий Борисович (книги бесплатно без TXT) 📗
– Да вот, Фуфыря задержал.
Я думал, Алешка позавидует, а он обрадовался. Даже загордился, что у него такой отважный старший брат. И я рассказал ему все в подробностях.
– Молодец!
Но это еще не все. И я так же небрежно бросаю:
– Вычислил, где скрывается рецидивист Виталик.
– Мухолов? – Алешка расплывается в улыбке. – Давно не виделись. Полчаса, наверное.
Я расстроился немного. Я не сомневался, что Алешка говорит правду. Он врет только ради истины и справедливости.
– Дим, нам нужно заманить его в ловушку. Она у меня почти готова. – Он деловито огляделся по сторонам. – А где дядя Стяпанов?
– В музее. Пошел звонить – у него мобильный сел. – Мобильники всегда садятся в самое неподходящее время. Но не в этот раз!
Алешка стал нашептывать мне в ухо. А потом сказал:
– Вот так пусть и напишет.
Напишет… Огрызок карандаша в Алешкиных карманах нашелся – там вообще можно найти все, что угодно. Кроме клочка бумаги.
Алешка, недолго думая, сорвал со столба какое-то старое объявление, перевернул листок чистой стороной.
– Вот теперь, Дим, они у меня попляшут. Как козлы на веревочке. – Ни разу не видел, как пляшут козлы на веревочке. – Иди! А я на всякий случай участкового приторможу.
Я подошел к Фуфырю и тихо сказал:
– Напиши маляву Витальке. Я передам.
– А чего писать-то? – Какие же они тупые! Хапнуть и убежать ума хватает. Но не больше. И я продиктовал:
– «Меня взяли копы. Шухер в музее остыл. Картины исчезли. Пацана, что тебя сдал, я вычислил. Завтра утром будет в сторожке на бывшей пристани. Он знает, где картины».
Я взял у него записку, прочитал. Все правильно, кроме грамматики. Ну и почерк еще тот…
– С меня фуфырь, – с благодарностью в голосе произнес… Фуфырь.
Почти тут же из музея вышли Алешка и Стяпанов.
Участковый, увидев меня, напомнил про домашний арест. И стал дожидаться полицейскую машину. Алешка вприпрыжку, беззаботно поскакал домой. А я остался решать непростую задачу: как же мне передать записку Виталику? Из рук в руки, минуя графского дворянина. Ведь Виталик-то знал меня…
На мое счастье, устало возвращался от своих березовых этюдов молодой художник Истомин. И я все ему рассказал. Ну… почти все. Он взял записку и с сомнением спросил:
– От Шерлока Холмса не попадет?
– Вам не попадет, – уверил я. – И вы же не хотите, чтобы его дети подверглись опасности.
Мы вместе дошли до Лесной, я притормозил, а Истомин направился к терему дачника. И скоро вернулся. И вот что рассказал.
– Все путем, Дим. Дачник сначала уперся, мол, никого у меня в доме, кроме меня самого, нет, а потом не устоял. Позвал вашего Виталика. Мне показалось, что он еще не научился читать. Или уже разучился. Он, Дим, долго шевелил губами, а потом сказал: «Что за хрень?», и прочитал вслух: «Продается коза. Четырехлетка. Комолая. Ведерница. Звать Лизка». Хорошо я догадался посоветовать ему перевернуть листок – я было и сам чуть не подумал, что это шифровка.
– Он еще что-нибудь сказал?
– Сказал. Скомкал записку и сказал: «Ну они у меня попляшут!»
Как козлы на веревочке.
– Я вам помог? – спросил Истомин.
– А то! Спасибо.
– Картины-то не нашлись?
– Нашлись. Только я не знаю, где они.
Истомин вытаращил свои глаза, вздохнул и, вскинув на плечо этюдник, пошел по своим делам.
А я – по своим, под домашний арест. И по дороге знаете о чем думал? Я думал о том, что стоит хоть чуть-чуть изменить своей совести, то уже с кривой дорожки не свернешь. Вот этот дворянский дачник – сначала покупал то, что другие украли, а теперь скрывает в своем доме преступника. На такого человека надеяться нельзя.
А дома – сюрприз!
– Дим, – виновато понурился Алешка. Я его никогда за все десять лет общения таким не видел, – я натворил…
Я молчал, ждал в страхе – в чем он сейчас признается? И не знаю, кому было трудней.
– Я папин бинокль потерял.
Неслабо! Я не думаю, что Алешке от папы здорово бы досталось. Я думаю о том, каково будет папе и каково сейчас Алешке.
– Где? – теплилась надежда разыскать.
– На заборе. У тети Зины.
– Пошли поищем.
– Уже искал. Сто раз.
Мало того, что сам бинокль классный, так он еще и подарок папе от благодарных немецких полицейских. Хотя мне больше было жалко Алешку, чем бинокль.
Мы все-таки пошли к его наблюдательному пункту. Это был забор тети Зины, но не с горшками и шляпами, а задний, который огораживал ее садик от заброшенного поля. Отсюда, оказывается, Алешка вел наблюдение за боярским теремом.
– Вот здесь я, Дим, подглядывал, и вдруг на улице какой-то шум и голоса. Я бинокль вот сюда повесил и на минутку слинял. Вернулся – а его уже нет.
Про минутку врет, конечно.
– И никого рядом не видел?
– Никого! Я туда сбегал, сюда промчался – нет.
– Попадет, – вздохнул я с сочувствием. И предложил: – Скажем, что я его потерял.
Алешка покачал головой.
– Мне папу жалко, – тоже вздохнул.
– А попу тебе не жалко?
– Попа никуда не денется, а вот бинокль…
– Эй, Оболенские! – Это вышла на крыльцо тетя Зина – в украинской кофте и с венком из васильков на голове. – Вы что там делаете? Идите лучше чай пить. С конфетами. Мне целую коробку из Италии один кабальеро прислал.
А что вы такие невеселые? – спросила она, когда мы сели за чайный столик. – Не журитесь, хлопцы. А то дивчины любить не станут.
– Мы не журимся, – сказал Алешка, отправляя в рот конфету, – мы папин бинокль потеряли.
– Беда. – Тетя Зина покачала головой, и один цветочек из венка упал ей в чашку. – Но я верю в чудеса. Найдется ваш бинокль.
Что-то в ее словах было такое, что Алешка вскинул голову с надеждой:
– Правда, что ль?
– Точно! Я, хлопцы, столько в жизни всего теряла и столько всего находила! – Она прижала ладони к щекам. – И не журюсь!
Да, количество тети Зины переходит явно в отличное качество.
– Вот попомните мои слова. – Тетя Зина перегнулась к нам через столик. – Как только ваши родители приедут, так сразу ваш бинокль найдется. Хотите, я вам спою?
– Лучше сыграйте, – сказал Алешка.
Мы вернулись к себе, забрались на верхнюю палубу. Без бинокля она уже не была капитанским мостиком – пустой футляр на стене однозначно это подчеркивал. Но почему-то не унывали.
– А давай конфеты доедим! – сказал Алешка. – Все равно их там две штуки всего.
Он раскрыл нашу красивую коробку и посмотрел на меня:
– Твоя работа?
– Я не брал, – сказал я торопливо.
– И не клал? – Алешка протянул мне коробку – она была полна почти доверху. – Это как?
– Домовой?
– Это Славский подбросил. Это нам с тобой взятка, чтобы мы его пожалели. Давай не будем есть, – Алешка сунул в рот конфету, – вдруг они отравлены?!
Я тоже взял конфету – погибать, так вместе. Пожевал, проглотил, прислушался к внутреннему голосу – признаков отравления не ощутил. Но вот признак того, что совсем недавно я уже такую конфету глотал, несомненно присутствовал.
– Как тебе? – спросил я Алешку.
– Нормалек. Но здорово надоело. Надо подышать немного под березами.
Когда я спустился вниз, Алешка сидел на крылечке и лениво бросал нашим собакам пустую пластиковую бутылку из-под воды. Грей и Грета лениво догоняли ее и без особого куража клали «апорт» Лешке под ноги. Все трое время от времени заразительно зевали. Я присел рядом и тоже зевнул. Но не от жары, а на нервной почве.
– Записку передал? – спросил Алешка.
– Вручил. В собственные руки. – Я почувствовал усталость. То ли от жары, то ли от напряжения. – С помощью студента Истомина. Виталик созрел. Вот-вот лопнет.
Алешка вдруг так забористо зевнул, да с таким взвизгом и лязгом зубов, что наши собаки подскочили от зависти.
– Пошли, Дим! – Алешка вскочил, поддернул молнию на шортах. – Ты думаешь, что я все это время с удочкой просидел? Или обдуванчики на салат собирал? Я, Дим, почти все уже сделал!
